Современная японская новелла –

OCR Busya
«Современная японская новелла»: Радуга; Москва; 1985
Аннотация
Герой рассказа неторопливо водит нас по уединенной горной местности, где он отдыхает зимой, знакомит с двумя местными жительницами – матерью и дочерью, хозяйками небольшой конюшни для любителей верховой езды.
Цутому Макаками
Снежная дорога
1
Мать, в свитере с обтрепанным воротником и полосатом переднике, выводит из заснеженной конюшни лошадей. Годы согнули ее спину, и эта работа ей не по силам. Дойдя до угла – поводья провисли почти до земли, – она останавливается и, похлопав лошадь по брюху, привязывает ее к коновязи; тяжело дыша, подолгу смотрит в небо.
Обнаженные лиственницы почти вплотную подступают к конюшне и стоящему рядом дому. Солнечные лучи недолгим дождем льются сквозь ветви. В три часа солнце уйдет. Лошадей обычно выводят до полудня.
Лошадь дурит: вздрагивает всем телом, фыркает, мотает головой. Бродит из стороны в сторону, на всю длину свободно висящих поводьев, роет снег передними копытами. Сыплет коричневые яблоки.
Отца схоронили седьмого января. Прошлой зимой лошадей выводил он сам, один. Привязав всех пятерых на дворе, перетряхивал соломенные подстилки в денниках, мыл кормушки. Последний раз я видел его, когда он расчищал копыто старушке гнедой. Скорчившись у лошади под брюхом, он положил ее ногу на согнутое колено и, бережно держа на весу копыто, постукивал по нему бамбуковым скребочком. В больницу Уэда отец лег в конце осени, а третьего января скончался. Похороны состоялись седьмого. В городе говорили – умер от рака легких. С той поры лошадей выводит мать. Вскоре вернулась и дочь. Она училась на курсах в Токио, но мать вызвала ее домой. В феврале маленькая, с точеным личиком девушка уже трудилась не покладая рук. Поверх старенького свитера – фартук, талия перетянута шнурком. Выведя лошадь, она, как и мать, привязывает ее за недоуздок к соседней, чуть поодаль, коновязи. Может быть, оттого, что все это она видела с детства, получается ловко. Привязала лошадь – и назад, на конюшню.
И эта лошадь резвится. Шарахнувшись в сторону, приседает на задние ноги; ложится брюхом на землю, заваливается на бок. Тянется, зарываясь мордой в сугроб. Лошадям нравится свежий снег.
Мать редко выводит на улицу пятерых, как это, бывало, делал отец. Одну, двух, редко – трех. И день короток, и мужских рук не хватает. Три денника мать с дочерью чистят до темноты. Я частенько вижу, как они бегут от конюшни к компостной яме с полными охапками соломы, от которой валит пар. Даже лица у них в грязи. Волосы, собранные на затылке в пучок, рассыпались, свисают прядями.
Из-за конюшни, врытой в землю, и сам дом выглядит приземистым, ниже всех остальных в округе. Когда на крыше скапливается снег, дом, зажатый сугробами, которые насыпали проезжающие по дороге самосвалы, кажется погребенным под снежной массой. Я люблю смотреть на этот пустынный пейзаж, с поднимающейся за домом стеной лиственничного леса; никого – лишь старуха, девушка, лошади.
Одна лошадь вороная, местной породы, из Кисо, остальные – серая и темно-гнедые. Говорят, помесь арабских скакунов с англо-нормандцами. У вороной грива короткая, ушки маленькие: четырех-пятилетка, не старше. Но и она, похоже, не чистых кровей – слишком провис живот и коротковаты ноги.
Сам я родом из Вакаса. В пору моего детства у нас еще пахали на лошадях, и я немало повидал таких же низкорослых лошадок. То были рабочие клячи, которых разводят на Хоккайдо и в Тохоку. Рядом с сухими длинноногими скакунами они выглядят неказисто. Но я люблю их за доброту и ровный характер. Породистые лошади все как одна капризны и норовисты.
2
Если перестает валить снег и проглядывает солнышко, я выхожу на улицу и иду к тому дому. Случаются дни, когда лошадей не выводят, но и тогда, проходя мимо, я замедляю шаг. Между сугробами виднеется конюшня. Через ворота смотрят лошади, отделенные от входа узким, в три сяку, земляным коридором. Трутся шеями о жердь, бьют копытами. Ах, как хочется на волю! – понимаю я.
Матери и девушки поблизости не видно. Верно, уехали куда-то на фургончике, который водит дочь. При отце в прихожей дома помещалась контора. Там всегда толпился народ. Но теперь шторы опущены и отдергиваются редко. Когда идет снег, даже днем горит электрическая лампочка.
Летом городок всегда наводнен отдыхающими. Заполняются жильцами дачи. Дом с конюшней отделяет от торговых кварталов лиственничная роща, за ней и проходит объездная дорога. В июле – августе она всегда запружена велосипедистами. У станции сгрудились лавчонки: только филиалов токийских фирм здесь сотни три, но осенью все они закрываются, окна и двери забивают фанерой – на зиму. Кажется, что опустевшие магазинчики похожи на своих равнодушных столичных хозяев. Клуб верховой езды – за рощей, вдалеке от людных улиц; дома здесь стоят далеко друг от друга, и в округе всегда спокойно и тихо.
Обычно я, насмотревшись, как мать с дочерью, выведя лошадей, хлопочут на дворе и в конюшне, иду через рощу к гостинице М. Гостиница построена в начале Мэйдзи, прямо среди сосен. Это старинное, очень оригинальное деревянное здание в европейском стиле. Его нередко можно увидеть на фото в журналах. Прежде осенью гостиницу закрывали, но уже года три, как часть номеров готовят и на зиму, на уик-энды, и каждый день работает гриль-бар. В городке две католические церквушки, молодежь охотно венчается в них, вот священники и договорились с владельцем гостиницы – вместе теперь принимают заявки. В снежные дни сюда наезжают молодые пары, но все равно гостиница никогда не заселяется полностью. Мне нравится смотреть на пустующее здание, поэтому во время прогулок я непременно добредаю сюда.
Очень скоро я уже знал в лицо всех здешних официанток и боев. А седовласый, лет шестидесяти, управляющий Токонами оказался милейшим человеком. Не раз, сидя в одиночестве за столиком гриль-бара, при виде меня он любезно отодвигал стул, приглашая вместе выпить кофе.
– Да-а, и работенка же у хозяек Маттани, – заводил я.
– Молодец девочка! – подхватывал он. – Не пожалела бросить учебу.
Правда, может, были на то и другие причины, добавлял Токонами, ведь оставалось-то уж совсем немного, но все равно молодец, сейчас, пожалуй, и не сыщешь девушек, что согласились бы ходить за лошадьми.
– Знаете, ведь Маттани первый открыл у нас в городе клуб верховой езды. Уж как знал толк в лошадях – лучше его никого и не было. При американцах держал по двадцать голов. Да, лошадок он любил…
Токонами пускался в воспоминания о дружбе с хозяином Маттани и заключал:
– И вот ведь чудное дело: зимой кормят лошадей до отвала, а летом, когда дают напрокат, держат буквально впроголодь.
1 2 3 4