- М-м-м... - еле выдавил он он из себя.
Шурик и высокий уже собрались зайти в кабину.
- Загудел, - сказал Шурик. - Живыми возьмут. Звони, Толик...
Толик вытащил из кармана мобильник и нажал две кнопочки.
- Алей, милисия? - сказал он. - Здеся люди в мусерепрёводе, на Лебедяньськой, девятьнасять... Их разиськивиет милисия, они много людей замосили, - вдруг он переменил голос и сказал властно, грубо и грозно. - С тобой не шутки шутят, псина легавая, а сообщают местонахождение опасных преступников! В мусоропроводе, да, в Бирюлево, на Лебедянской, девятнадцать. Кто? Х... в пальто! Выезжай, а то помрут...
Толик нажал кнопку отбоя, а Шурик - кнопку лифта. Кабина стояла на месте, створки дверей открылись.
- Что мы делаем, Насос? - сказал Толик уже в кабине. - Что за жизнь, что за нравы - авторучкой в глаз! И кого? не Бонда, не Сигала какого-нибудь, не "морского котика" - отморозка паршивого, качка, сморчка и червячка... Помнишь, в Италии... эх, елы-палы!
- Планида у нас такая, - успокоил Толика Насос. - Не забудь, нам еще этого, как его, голого и щапого искать... Ты Скворца набери - пусть подскажет.
- В машине наберу, - сказал Толик.
Они вышли из подъезда и бегом побежали к своей "волге", стоявшей метрах в тридцати от подъезда.
Уже стали выезжать слева между домами, как вдруг справа, воя сиренами, выскочили два милицейских "бобика" с мигалками.
- Живыми возьмут, факт! - сказал Шурик. - Поехали!
"Волга" медленно покатилась к арке. Толик уже набирал на мобильнике номер Скворцова.
ВЫСОКОЕ ДАВЛЕНИЕ
Нельзя сказать, что для Андриана Голощапова именно деньги были смыслом жизни. Нет. Также не питал он больших иллюзий насчет своих стихов - какие там стихи, даже не вирши. Амбиции его не простирались далее той единственной книжки "Антисовет", которая принесла ему короткую, но приятнейшую славу борца с режимом.
Он, скорее, был рабом комфорта и уюта, но такого, который в идеале, на "чуть-чуть", был лучше того, что имелся на самом деле - в настоящем. В застойные советские времена он нашел себе вполне приличное (и приличествующее) для "почти диссидента" место - устроился дежурным электриком в трест "Спецгазификация". Работа была более чем легкой, незатруднительной. На нее вообще можно было не ходить, сиди себе дома и жди звонка: мол, товарищ Голощапов, в коридоре второго этажа не работают две лампы дневного света, просим заменить. И все. Однако Андриан устроил дело так, что в конце концов вообще не приходил по звонку, а посылал вместо себя коллегу-поэта Сашу Макарцева (тот только что освободился из Дубровлага и белобилетно бедствовал. На работу с дипломом филолога нигде не брали, поэтому Макарцев принял предложение Голощапова "работать секретно и сообща" как весьма выгодное. "Секретно" - потому что устраивался Голощапов по своим документам, а работало подставное лицо; "сообща" означало, что Голощапов принимал звонки из треста и его филиалов, а Макарцев бегал по Москве и по коридорам учреждений с лампами, пробками и стремянками). Так же точно Голощапов устроился еще в три места. Художник Лютов подметал за него 2-ю Тверскую-Ямскую, драматург Пазинский мыл окна в Госкомиздате СССР, и даже сам Вадим Кирза зимой 1981 года кидал за Голощапова уголек в котельной медучилища №24 в Большом Харитоньевском переулке. Все устроенные были благодарны Андриану, ибо не имели прочного социального статуса: кто-то освободился, кто-то готовился сесть, а кто и вовсе только-только прибыл "покорять Москву" из-за Урала или с берегов Черного моря. Голощапов же имел с каждого "наемника" 40 процентов заработка и считал - материально эти "две пятых" оптимальной платой за подобный "найм", а морально - как бы "церковной десятиной"; церковью был он, а все остальные - прихожане...
Тут-то и подловил Андриана с его батрацко-бедняцким "приходом" зоркий и чуткий майор Геннадий Павлович Зубков. Именно Зубков, выявляя связи различных групп творческой интеллигенции (для доклада начальству по общей картине), обнаружил, что к некоему Голощапову, сомнительному безыдейному субъекту, сходятся вполне ощутимые, видимые ниточки - как паутинки к паучку. Из такого натюрморта вполне мог родиться групповой портрет антисоветской организации или батальное полотно террористического заговора. Зубков незадолго до этого крупно отличился, перескочил из старлеев в майоры, мечтал повторить прыжок.
Геннадий Палыч лично понаблюдал за Голощаповым на улице, а потом подослал к нему лейтенанта Струкова под видом налогового инспектора: мол, есть сигнал от соседей, что вы катаете валенки, а налоги не платите. Струков, слушая объяснения перепуганного Голощапова (Какие валенки? Клевета, ошибка!) осмотрел квартиру, но ничего любопытного или странного, кроме картины Лютова "Харя Кришны, харя в раме" (Голощапов как-то утром приобрел ее у создателя за бутылку портвейна "777") не обнаружил. "Рисуют, блин, хари какие-то!" - доложил Струков. - "Приснится, товарищ майор, такое, блин, комиссуют на хрен из органов...".
В общем, Зубков, определив характер и пристрастия "объекта" решил "взять" Голощапова - на улице, как в старые добрые времена, подсадить в машину - и на Лубянку. Мол, куда это мы? Пару вопросов, и вы свободны, гражданин Голощапов...
Андриан потом как ни старался - так и не смог вычеркнуть из памяти этот страшный, черный, ужасный день. Говорили довольно долго и в основном на какие-то отвлеченные темы: об искусстве, о религии, о поэзии даже. Ну, как водится, Зубков предложил сотрудничество, на что Голощапов, успокоенный общим тоном беседы, ответил гордым "нет!". Тогда Геннадий Павлович обошел стол, взял стихотворца за шею левой рукой, чуть сдавил сонную артерию, нагнул его, ударил коленом в нос - и в таком виде, окровавленного, буквой "зю" - вывел из кабинета. Они пошли - вернее, шел Зубков, а Голощапов семенил на полусогнутых - по коридору; наконец, свернули в открытую дверь. Это был кабинет, почти такой же, как у Зубкова, с портретом Феликса, но за столом сидел человек в белом халате и укладывал в кожаный ридикюль (как у чеховских докторов) никелированные инструменты: щипцы, хитроумные, с загибами, ножницы, какие-то странные крючки и длинные иглы. Все это Голощапов увидел, чуть скосив глаза из неудобного положения, проморгавшись от выступивших слез. Из носа на паркетный пол падали капли крови.
"Здорово, Нилыч! - сказал Зубков и протянул свободную правую руку. "О, кого я вижу! - сказал Нилыч. - Генок!" Улыбка у Нилыча была добрейшая, белозубая и фотогеничная, а вот телосложение под халатом (широкие плечи, длинные руки) да и сам халат не внушали доверия. "А это кто с тобой, Генок?" - так же весело удивился Нилыч. "А это Андриян", - сообщил Зубков. "Николаев, космонавт?" - еще больше удивился Нилыч. - Что, и он тоже?" "Да нет, это стихотворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11