Он сказал, что он долго и с нетерпением ждал этого момента. Но сейчас, когда он больше всего хочет, чтобы мы поженились, он считает, что этого нельзя делать. Что, если он вернется с войны беспомощным калекой, слепым или еще каким-то? Он не может обречь меня на такое будущее. Он знал, что не сможет освободить меня, если с ним случится что-то подобное, потому что, как он сказал: «Ты есть ты, дорогая. Ты откажешься разводиться со мной, как бы это ни было несправедливо по отношению к тебе».
Я бы вышла за него замуж, Питер, если бы он попросил этого. Не потому, что я очень уж хотела, а потому, что считала: у него есть право ожидать этого от меня. Но то, о чем он меня просил, я не могла ему дать. Он так нежно, так страстно умолял меня, а я не могла… Что-то во мне возмутилось против этого. Итак, я проводила его ни с чем. Это и было моим преступлением, Питер. Он погиб, думая, что я отказала ему из-за какого-то его недостатка, тогда как это у меня были недостатки, это я так жестоко и несправедливо поступила с ним в тот момент. Он писал мне письма из Вьетнама, в которых все время извинялся, что так многого потребовал от меня. Бедный Фред! Не он требовал от меня слишком многого, а я могла дать ему слишком мало. Я дала понять Фреду, что так много значу, и совершенно ничего — другому мужчине, который как раз ничего для меня не значил. Вот в чем заключается мое преступление.
Она погрузилась в долгое, горькое молчание. Питер прислушивался к капающей воде. У него устали глаза от пристального наблюдения за дверью, откуда мог появиться Кремер.
— Когда я спросила вас, верите ли вы в злой рок, — вдруг сказала Линда, — это потому, что, когда Джордж тащил меня в гору, у меня было такое чувство, будто какая-то неведомая сила говорила мне, что, раз я не смогла свободно и с любовью отдаться Фреду, меня жестоко накажут за это. Мне казалось, что все взаимосвязано.
— Все это просто романтическая чепуха, — сказал Питер. — У вас был тяжелый эмоциональный опыт с этим вашим едва знакомым мужчиной из богатого особняка. Это вывело вас из равновесия как раз в то время, когда вам нужно было полностью посвятить себя Фреду. Наказание могло последовать только в том случае, если бы вы не смогли устоять и отдались бы мужчине, которого встретили в первый раз.
Помолчав, она сказала:
— Если мы выберемся отсюда, Питер, можно мне снова поговорить с вами об этом? Я смогла рассказать вам то, о чем говорить всего труднее.
— Возможно, вам это и требовалось, — сказал Питер. — Рассказав кому-то об этом, вы словно освободились от сознания своей вины.
Глава 3
Слова, слова, слова… Казалось, в момент опасности или отчаяния они единственные могут облегчить душу человека. Питеру припомнилось, как они вот так же, потихоньку, разговаривали в корейских джунглях, когда, казалось, в каждой тени прятался враг. Мужчины, бывшие с ним, всегда обращались к разговорам — но не о том месте, где оказались, а о самих себе. Они рассказывали о давно прошедших временах: вспоминали случаи из детства, о кушаньях, которые им нравились, о женщинах, которых любили. Признавались в своих нечестных поступках или ошибках, как будто их слушатель был священником и мог освободить их от чувства вины. И сейчас то же самое. Слова удерживали Эмили от полного отчаяния. Слова заставляли Линду не думать о предстоящем ужасе. И сам Питер поймал себя на том, что тоже размышляет о своих ошибках и упущениях в жизни, прислушиваясь к равномерному стуку капель по дну раковины, словно отмечающему истекающее время.
Еще с того трагического дня на горе Барчестер, когда Питер потерял отца и стал инвалидом, он инстинктивно чувствовал, что когда-нибудь проиграет в своей войне с неоправданной, бессмысленной жестокостью. Но и свое поражение он всегда представлял себе как героический акт. Он погибнет славной смертью, так что его поражение будет своего рода факелом, который кто-нибудь еще поднимет и торжественно понесет дальше. Он усмехнулся про себя. В данной ситуации, как оказалось, нет ничего славного и героического. Никто не видит его стоящим на крепостном валу со шпагой в руках и не приветствует его ликующими криками. Все будет похоже на древнюю, как сам мир, историю, когда достойные люди случайно погибают по совершенно необъяснимой, дурацкой причине. Об этом прочтут в газетах и на следующий же день забудут. Никто больше не заинтересуется этим случаем. Только еще довольно долго жители Барчестера будут более тщательно проверять на ночь запоры своих домов.
Лишь немногих беспокоит, что они оставили после себя. Что же оставляет он сам, Питер Стайлс? Роман, который никто не читал, недописанную книгу о беспечном, равнодушном обществе, и плоды десятилетней журналистской работы — многочисленные статьи, что похоронены в архивах и никогда не будут перечитываться или вспоминаться. Не так уж много для эпитафии. Лучше всего было бы оставить после себя детей, честных, сильных, идущих в нужном направлении. Он всегда об этом мечтал. Но после трагедии на склоне Барчестера Питер запретил себе думать об этом.
Он бессознательно провел рукой по правой ноге до места ампутации. Он всегда был уверен, что ни одна женщина не сможет скрыть из-за этого уродства жалость или невольное отвращение. Ему и в голову не приходило, что его недостаток может вызвать иные чувства, а примириться с мыслью, что станет предметом издевательств и насмешек, он не мог. Питер глянул на темноволосую голову девушки, прислонившейся к нему. Да разве может вот такая девушка забыть, что у него только одна нога?
Из глубокого раздумья его вывел тонкий, какой-то потусторонний свист. Он был явно не человеческий.
Линда вскочила на ноги. Эмили повернула голову. Труди подняла лицо, разрисованное потеками черной туши для ресниц. Все напряженно вслушивались.
И снова раздался пронзительный свист.
— Кто-то пытается позвать нас внутри дома! — выкрикнула Труди.
Все взволнованно прислушивались, не раздадутся ли опять эти необычные сигналы. Неужели все-таки поисковые партии услышали их выстрелы?
Свист снова заполнил всю комнату. Таким свистом подзывают издали собаку, подумал Питер. Возможно ли, чтобы таким манером люди снаружи подавали друг другу сигналы?
— Боже мой, это помощь! — сказала Труди голосом, в котором снова послышались истеричные нотки.
— Это из переговорной трубы, которая ведет сверху в кухню, — неожиданно произнес густой бас.
Тэсдей!
Их больше испугали звуки низкого голоса старика, чем резкий свист, который вновь повторился. Эмили с Линдой мгновенно оказались у кровати. Питер подкатил кресло поближе. Тэсдей взглянул глубоко посаженными глазами на свою любимую.
— С тобой все в порядке, дорогая моя? — спросил он.
— О Тэсдей, родной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я бы вышла за него замуж, Питер, если бы он попросил этого. Не потому, что я очень уж хотела, а потому, что считала: у него есть право ожидать этого от меня. Но то, о чем он меня просил, я не могла ему дать. Он так нежно, так страстно умолял меня, а я не могла… Что-то во мне возмутилось против этого. Итак, я проводила его ни с чем. Это и было моим преступлением, Питер. Он погиб, думая, что я отказала ему из-за какого-то его недостатка, тогда как это у меня были недостатки, это я так жестоко и несправедливо поступила с ним в тот момент. Он писал мне письма из Вьетнама, в которых все время извинялся, что так многого потребовал от меня. Бедный Фред! Не он требовал от меня слишком многого, а я могла дать ему слишком мало. Я дала понять Фреду, что так много значу, и совершенно ничего — другому мужчине, который как раз ничего для меня не значил. Вот в чем заключается мое преступление.
Она погрузилась в долгое, горькое молчание. Питер прислушивался к капающей воде. У него устали глаза от пристального наблюдения за дверью, откуда мог появиться Кремер.
— Когда я спросила вас, верите ли вы в злой рок, — вдруг сказала Линда, — это потому, что, когда Джордж тащил меня в гору, у меня было такое чувство, будто какая-то неведомая сила говорила мне, что, раз я не смогла свободно и с любовью отдаться Фреду, меня жестоко накажут за это. Мне казалось, что все взаимосвязано.
— Все это просто романтическая чепуха, — сказал Питер. — У вас был тяжелый эмоциональный опыт с этим вашим едва знакомым мужчиной из богатого особняка. Это вывело вас из равновесия как раз в то время, когда вам нужно было полностью посвятить себя Фреду. Наказание могло последовать только в том случае, если бы вы не смогли устоять и отдались бы мужчине, которого встретили в первый раз.
Помолчав, она сказала:
— Если мы выберемся отсюда, Питер, можно мне снова поговорить с вами об этом? Я смогла рассказать вам то, о чем говорить всего труднее.
— Возможно, вам это и требовалось, — сказал Питер. — Рассказав кому-то об этом, вы словно освободились от сознания своей вины.
Глава 3
Слова, слова, слова… Казалось, в момент опасности или отчаяния они единственные могут облегчить душу человека. Питеру припомнилось, как они вот так же, потихоньку, разговаривали в корейских джунглях, когда, казалось, в каждой тени прятался враг. Мужчины, бывшие с ним, всегда обращались к разговорам — но не о том месте, где оказались, а о самих себе. Они рассказывали о давно прошедших временах: вспоминали случаи из детства, о кушаньях, которые им нравились, о женщинах, которых любили. Признавались в своих нечестных поступках или ошибках, как будто их слушатель был священником и мог освободить их от чувства вины. И сейчас то же самое. Слова удерживали Эмили от полного отчаяния. Слова заставляли Линду не думать о предстоящем ужасе. И сам Питер поймал себя на том, что тоже размышляет о своих ошибках и упущениях в жизни, прислушиваясь к равномерному стуку капель по дну раковины, словно отмечающему истекающее время.
Еще с того трагического дня на горе Барчестер, когда Питер потерял отца и стал инвалидом, он инстинктивно чувствовал, что когда-нибудь проиграет в своей войне с неоправданной, бессмысленной жестокостью. Но и свое поражение он всегда представлял себе как героический акт. Он погибнет славной смертью, так что его поражение будет своего рода факелом, который кто-нибудь еще поднимет и торжественно понесет дальше. Он усмехнулся про себя. В данной ситуации, как оказалось, нет ничего славного и героического. Никто не видит его стоящим на крепостном валу со шпагой в руках и не приветствует его ликующими криками. Все будет похоже на древнюю, как сам мир, историю, когда достойные люди случайно погибают по совершенно необъяснимой, дурацкой причине. Об этом прочтут в газетах и на следующий же день забудут. Никто больше не заинтересуется этим случаем. Только еще довольно долго жители Барчестера будут более тщательно проверять на ночь запоры своих домов.
Лишь немногих беспокоит, что они оставили после себя. Что же оставляет он сам, Питер Стайлс? Роман, который никто не читал, недописанную книгу о беспечном, равнодушном обществе, и плоды десятилетней журналистской работы — многочисленные статьи, что похоронены в архивах и никогда не будут перечитываться или вспоминаться. Не так уж много для эпитафии. Лучше всего было бы оставить после себя детей, честных, сильных, идущих в нужном направлении. Он всегда об этом мечтал. Но после трагедии на склоне Барчестера Питер запретил себе думать об этом.
Он бессознательно провел рукой по правой ноге до места ампутации. Он всегда был уверен, что ни одна женщина не сможет скрыть из-за этого уродства жалость или невольное отвращение. Ему и в голову не приходило, что его недостаток может вызвать иные чувства, а примириться с мыслью, что станет предметом издевательств и насмешек, он не мог. Питер глянул на темноволосую голову девушки, прислонившейся к нему. Да разве может вот такая девушка забыть, что у него только одна нога?
Из глубокого раздумья его вывел тонкий, какой-то потусторонний свист. Он был явно не человеческий.
Линда вскочила на ноги. Эмили повернула голову. Труди подняла лицо, разрисованное потеками черной туши для ресниц. Все напряженно вслушивались.
И снова раздался пронзительный свист.
— Кто-то пытается позвать нас внутри дома! — выкрикнула Труди.
Все взволнованно прислушивались, не раздадутся ли опять эти необычные сигналы. Неужели все-таки поисковые партии услышали их выстрелы?
Свист снова заполнил всю комнату. Таким свистом подзывают издали собаку, подумал Питер. Возможно ли, чтобы таким манером люди снаружи подавали друг другу сигналы?
— Боже мой, это помощь! — сказала Труди голосом, в котором снова послышались истеричные нотки.
— Это из переговорной трубы, которая ведет сверху в кухню, — неожиданно произнес густой бас.
Тэсдей!
Их больше испугали звуки низкого голоса старика, чем резкий свист, который вновь повторился. Эмили с Линдой мгновенно оказались у кровати. Питер подкатил кресло поближе. Тэсдей взглянул глубоко посаженными глазами на свою любимую.
— С тобой все в порядке, дорогая моя? — спросил он.
— О Тэсдей, родной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43