И большой доход ты от этого имеешь? - Честно сказать, теплица дает мне доход превышающий в два раза ту зарплату, что я получал за год работы агрономом в "Гипроземе". Так что я перешел на рыночные отношения гораздо раньше, чем стала нас агитировать официальная пропаганда. Позднее, когда я перестал работать и стал пенсионером по инвалидности, заниматься в теплице стало труднее, но оставить это увлечение я не смог. Правда, все теперь здесь делают жена и дочь, а я состою при них консультантом. После выхода на пенсию, два года я нигде не работал, но потом стал подумывать о дополнительном заработке. В настоящее время я на постоянной работе и приношу в семью неплохие деньги. Если сказать тебе, то ты не поверишь, где я сумел пристроиться. - Где не работать лишь бы денежки платили, но все-таки интересно, где? - Тут неподалеку есть городское кладбище, вот я туда и устроился работать сторожем. - Ну, ты, Егор, даешь! Действительно, нашел местечко, и не страшно? - Знаешь, когда мне предложили пойти туда, вот как и тебе сейчас, мне не по себе стало, а потом привык - и ничего. Да там страшного ничего и нет - отсидишь сутки в дежурке, а трое дома. И время свободное есть, и зарплата какая никакая, а каждый месяц. Дома, ведь сам знаешь, стены заедят, а тут хоть какая, а перемена "декораций", да и деньги дома не лишние. - Я бы не осмелился пойти работать на кладбище. - Пойми, в этом даже есть резон. - Что ты имеешь в виду? - Не секрет, а дома приходится каждый день трудится и столько сколько надо, будь ты хоть трижды инвалид. Работая вахтером на кладбище я предоставлен сам себе и если сказать честно - отдыхаю. Ведь за эти сутки можно и книгу почитать и выспаться, а придешь домой принимайся за настоящую работу. - Но ведь наверное скучно там? - не удержался от вопроса Александр. - Скучному человеку на любой работе скучно. А если ты оптимист, да и к тому же человек наблюдательный, то скучать некогда будет. Там на кладбище, соприкасаешься со многими людьми, которые потеряли родных или близких им людей. И сам начинаешь по-другому смотреть на жизнь, на то, что и ка делаешь. Эти размышления побуждают по-новому взглянуть на общечеловеческие ценности, помогают занять беспристрастную позицию в извечной борьбе добра и зла. - Ну, Егор, тебя послушать, то получается, что ты не только дежуришь, но и философствуешь. - Получается так. А кто оставшись наедине с самим собой не размышляет о смысле жизни, не задумывается над тем, что он успел сделать на земле сам и что ему еще предстоит сделать? У нас с тобой, Сашка, наступает возраст переосмысления, когда к своим поступкам, делам и даже мыслям нужно относиться более критически и более взвешенно. Или ты со мною несогласен? - В этом я с тобою полностью согласен, но сколько помню себя, всегда старался поступать по-совести. - Вот и хорошо, но, все равно, сделать ревизию своих добрых дел, мыслей, всегда своевременно и полезно. Я конечно не навязываю тебе свое мнение, но если ты к нему и прислушаешься, то хуже от этого не будет. - Возможно ты и прав, я как-то об этом не думал. - А я, работая сторожем на кладбище, невольно наблюдаю за теми людьми, кто работает там, кто часто посещает могилы своих близких. По тому, как люди относятся к посещению могил своих родственников и близких, можно судить как они относились к ним при жизни. Те, кто боготворили своих жен, детей, матерей, и после кончины не забывают о них. Такие люди часто навещают кладбища, ухаживают за могилами, приносят цветы, до конца своих дней скорбят об умерших. А есть такие, кто и раз в год, на пасху, не удосужится появится у могилы своего отца или матери. Что может быть ужаснее фактического отказа таких людей от доброй памяти к усопшим родителям? - Егор, плохо, что забывают умерших, но в повседневной жизни мы порою видим как дети отказываются от состарившихся, но еще живых родителей. - Но это явная подлость, граничащая с преступлением. Подобные факты не подлежат осуждению, ибо невозможно найти слова оправдывающие подобных детей. А есть у меня наблюдения совсем другого плана. У нас на кладбище до последнего времени работал один необычный человек. На внешность он очень похож на агрохимикапочвоведа Прянишникова, ну того, что изображен во многих институтских учебниках. Разговор прервал стук входной двери, а следом раздался громкий крик дочери: - Папа, ну где вы пропали? Идите домой, вас мамка зовет. - Заговорились мы с тобой, а там женщины уже нас разыскивать стали. - Пошли, а то мне влетит от Насти. - Погоди, Егор, а что ты хотел рассказать мне об этом "агрохимике"? - Расскажу, но попозже, ты только не забудь напомни мне, а сейчас пошли - пора обедать.
*** Коменданту лагеря гауптману Карлу Шлихтену не терпелось посмотреть прибывших вахманов в деле и потому прямо с утра следующего дня начались экзекуции. Унтер-офицер Шварц, видимо, имел беседу с гауптманом лично. Комендант был хорошо осведомлен о своих будущих подручных потому им и была предоставлена возможность умерщвлять поляков привычным орудием - молотком. В лагере большинство казней проводилось через повешение, реже расстрел, а здесь появились "специалисты", которые добивались того же результата, но другими "экзотическими" средствами. Перед всем лагерем на плацу Архипов и два его дружка убили более сорока человек. Наиболее трудная задача была поставлена перед Сергеем - ему нужно было умертвить пятнадцать русских мальчиков волею судеб оказавшихся в этом концентрационном лагере. Нормальному человеку трудно представить себе эту жуткую картину, но Архипов затратил на бедных детишек не более трех минут времени. Про себя он отметил, что молоток почти без усилия пробивал детские черепа, словно это были неспелые арбузы. По лицам коменданта и окружавших его эсэсовцев Сергей понял, что их "работа" пришлась немцам по душе. С того самого дня и началась их служба в концентрационном лагере Треблинка. В первые же дни всем троим были выданы немецкие автоматы "Шмайссер", которые они изучали и освоили в деле сравнительно быстро. И потекла жизнь больше похожая на кровавый кошмар. Убивать узников приходилось чуть ли не ежедневно. Из тех двадцати пяти тысяч поляков, которые проходили сквозь лагерь за год, редко кто умирал своей естественной смертью. Почти всем вахманы и эсэсовцы кровавыми безжалостными руками выдавали путевку на тот свет. Среди узников концлагеря бытовало мнение, что умереть от пули - это верх блаженства. Эта истина была аксиомой - редко кто умирал от пули - большинство находили свой конец в петле, или умирали от побоев, или умерщвлялись газом "циклон Б", а уж потом уничтожались в крематории. Комендант концлагеря всегда любовался Архиповым, когда тот хладнокровно, в течение нескольких минут отправлял на тот свет с десяток, а иногда и гораздо больше узников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91