- Его волнение начало передаваться женщинам, и те стали рекомендовать Тосе рассматривать костюм где-нибудь в другом месте.
Тося ушел и, обойдя магазин с другой стороны, сел в такси.
Через десять минут пришел Саша, и они направились к другому магазину. Считая деньги, Саша рассказал, что только тучная женщина захотела купить одно пальто. А остальные заказали по два, по три.
Однажды в камеру ввели толстого парня, который явно всех опасался. Это сразу же заметили обитатели и подвергли того нападкам. У Тоси парень вызывал жалость своим болезненным видом. После беглой беседы он объявил о своем покровительстве ему. Когда друзья пытались узнать причину этой опеки, они шутили, намекая, что Тося "нашел себе пухленькую девушку".
Но дело обстояло иначе. Он узнал, что парень до Бутырок провел три месяца в Кащенко, где ему поставили диагноз "шизофрения". Тося знал, что если бы его самого признали шизофреником, он оказался бы на свободе, проведя всего лишь несколько месяцев на вольнячей больничке. Он решил, что с помощью этого парня сумеет добыть этот диагноз.
Каждый день он усаживал его на свои нары и долго беседовал, пытаясь воспроизвести день за днем трехмесячное пребывание того в больнице. Уже через неделю симптомы болезни парня он сумел применить к себе. Внимательно слушая собеседника, он определял реакцию его на те или иные вопросы и действия медперсонала. Он не спеша входил в выбранную роль.
Когда Тося получил ответы на все интересующие его вопросы, парня забрали из камеры. Выяснилось, что попал он в общак по ошибке, и теперь его перевели в признанку.
Тося написал несколько заявлений прокурору, в которых говорилось, что его жену избивают в соседней камере, отчего та громко кричит по ночам, не давая ему уснуть.
На очередном допросе он пытался узнать у следователя цены на нефть на мировом рынке, объясняя это тем, что знает о богатом месторождении и не хочет продешевить. При этом уговаривал следователя съездить в Германию в качестве его представителя и договориться о продаже нефти.
Через несколько дней его осмотрели врачи. К их вопросам Тося был готов. Еще через несколько дней рано утром его вызвали с вещами. Кулибин заботливо помог собрать вещи и, завернув "тормозок" в дорогу, пожелал удачи.
Тося прощался с семейниками. Теплота этого прощания тронула его. Неожиданно для себя понял, что эти люди за восемь месяцев стали ему близкими и родными.
"НА СЕРПАХ"
Этап пришел в институт Сербского. Его завели в большую комнату, у стены которой стояла ванна. Возле нее - бабушка в белом халате. Другая женщина сидела за столом неподалеку и о чем-то разговаривала с молодой рыжеватой девушкой с аппетитными формами. На ней была надета зеленая форма с укороченной юбкой. На мгновение Тося задержал взгляд на привлекательной девушке, которая, казалось, не замечает его присутствия.
- Раздевайся, сынок, - сказала бабушка, проверяя рукой температуру воды.
Тося, понимая, что обследование началось с той минуты, как он ступил на территорию института, отогнал от себя праздные мысли. Надел маску недалекого человека. Голова тут же опустела. Он стал раздеваться и ни на кого больше не обращал внимания.
Прикуп стоял голый, когда молодая женщина повернулась и, глянув на него, заигрывающе сказала:
- А он ничего.
Не слыша ее, залез в ванну и отдался в бабушкины руки, которые искусно принялись его мылить.
Его одели в больничную пижаму и отвели в палату на двенадцать человек. На окнах не было решеток. Их заменяли сверхпрочные стекла. Там стояли вольнячие кровати, аккуратно застеленные. В углу у входа на табуретке безучастно сидела женщина.
Он подошел к указанной кровати. Но в этот момент открылась дверь и его вызвали.
Тося вошел в комнату с длинным столом посередине. У стола стояла его мать. Глаза ее были полны слез. Сердце кольнуло и заныло, но мозг ни на долю секунды не мог оставить мысль о цели пребывания в психушке. Он, превозмогая желание обнять мать, сказал:
- А-а, это ты.
Она изумленно смотрела на него и не узнавала.
Подходил к концу год с момента его ареста, а мать все это время думала, как он там.
- Сынок, - сказала она, подошла и обняла его.
Он стоял опустив руки и безразлично смотрел сквозь нее.
- Что они с тобой сделали? - Слезы катились по ее щекам.
Она трогала его лицо. Он продолжал быть каменным, хотя сердце рвалось в груди. Он не мог молчать, но и говорить было нечего, так как знал, что где-то в этой большой комнате за ними внимательно следят, записывая каждое слово.
- Они бьют ее, и она кричит, - сказал он.
- Кого бьют, Тося?
- Лерочку бьют.
- Да она дома! - Мать плакала, глядя на отупевшего сына.
Узнав о том, что его повезут в Сербского, она понимала, что он затеял очередной обман, и была готова к этому. Но увидев перед собой совершенно другого человека, внешне немного похожего на ее сына, она впала в сомнение и отчаяние.
- Что с ним такое? - набросилась она на вошедшего охранника.
- Я ничего не знаю, - сказал он. - Я пришел сказать, что время свидания окончено.
Прошла неделя пребывания Тоси в этом институте. Он очень устал, так как за все это время не расслабился ни на секунду. Приходилось держать себя под контролем даже ночью, во время сна, потому что око сиделки было всегда начеку.
Когда уверенность начала покидать и силы были на исходе, он вдруг почувствовал, как открылось второе дыхание. Тося стал думать и с легкостью делать так, как того требовал диагноз.
Заведующей отделением была Маргарита Феликсовна. Говорили, что она дочь Дзержинского. Теперь он общался с ней в нужном ему ключе.
Прошел месяц, и он знал, что все получилось.
Его вызвали на консилиум и вечером того же дня отправили в Бутырку спецэтапом из восьми человек.
Дорогой Тося смотрел на своих попутчиков. И с каждой минутой убеждался в том, что все они "признаны". К этому времени он научился распознавать истинных больных, хотя это было нелегким делом.
На дворе стоял жаркий август. Но он не стал сдавать дубленку и шапку-ушанку в камеру хранения. Он был уверен, что попадет в камеру для душевнобольных людей, где будет место, чтобы развесить вещи.
Их долго водили по длинным коридорам тюрьмы, где открывались замки, исчезал один из этапа. Тося надел на себя дубленку и шапку, чтобы не носить в руках. У каждой камеры, где оставались один за другим его попутчики, он с удовлетворением отмечал, что это камеры для больных людей. Но вот рядом с ним не осталось никого из тех, с кем выехал из больницы, и его повели в другое, уже знакомое ему крыло тюрьмы. Он догадался, что все старания были напрасны.
Проходя мимо хаты, в которой он жил до посещения института, он заметил табличку с надписью: "Карантин".
- Хочу в эту хату, - остановившись, сказал Тося "попкарю".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Тося ушел и, обойдя магазин с другой стороны, сел в такси.
Через десять минут пришел Саша, и они направились к другому магазину. Считая деньги, Саша рассказал, что только тучная женщина захотела купить одно пальто. А остальные заказали по два, по три.
Однажды в камеру ввели толстого парня, который явно всех опасался. Это сразу же заметили обитатели и подвергли того нападкам. У Тоси парень вызывал жалость своим болезненным видом. После беглой беседы он объявил о своем покровительстве ему. Когда друзья пытались узнать причину этой опеки, они шутили, намекая, что Тося "нашел себе пухленькую девушку".
Но дело обстояло иначе. Он узнал, что парень до Бутырок провел три месяца в Кащенко, где ему поставили диагноз "шизофрения". Тося знал, что если бы его самого признали шизофреником, он оказался бы на свободе, проведя всего лишь несколько месяцев на вольнячей больничке. Он решил, что с помощью этого парня сумеет добыть этот диагноз.
Каждый день он усаживал его на свои нары и долго беседовал, пытаясь воспроизвести день за днем трехмесячное пребывание того в больнице. Уже через неделю симптомы болезни парня он сумел применить к себе. Внимательно слушая собеседника, он определял реакцию его на те или иные вопросы и действия медперсонала. Он не спеша входил в выбранную роль.
Когда Тося получил ответы на все интересующие его вопросы, парня забрали из камеры. Выяснилось, что попал он в общак по ошибке, и теперь его перевели в признанку.
Тося написал несколько заявлений прокурору, в которых говорилось, что его жену избивают в соседней камере, отчего та громко кричит по ночам, не давая ему уснуть.
На очередном допросе он пытался узнать у следователя цены на нефть на мировом рынке, объясняя это тем, что знает о богатом месторождении и не хочет продешевить. При этом уговаривал следователя съездить в Германию в качестве его представителя и договориться о продаже нефти.
Через несколько дней его осмотрели врачи. К их вопросам Тося был готов. Еще через несколько дней рано утром его вызвали с вещами. Кулибин заботливо помог собрать вещи и, завернув "тормозок" в дорогу, пожелал удачи.
Тося прощался с семейниками. Теплота этого прощания тронула его. Неожиданно для себя понял, что эти люди за восемь месяцев стали ему близкими и родными.
"НА СЕРПАХ"
Этап пришел в институт Сербского. Его завели в большую комнату, у стены которой стояла ванна. Возле нее - бабушка в белом халате. Другая женщина сидела за столом неподалеку и о чем-то разговаривала с молодой рыжеватой девушкой с аппетитными формами. На ней была надета зеленая форма с укороченной юбкой. На мгновение Тося задержал взгляд на привлекательной девушке, которая, казалось, не замечает его присутствия.
- Раздевайся, сынок, - сказала бабушка, проверяя рукой температуру воды.
Тося, понимая, что обследование началось с той минуты, как он ступил на территорию института, отогнал от себя праздные мысли. Надел маску недалекого человека. Голова тут же опустела. Он стал раздеваться и ни на кого больше не обращал внимания.
Прикуп стоял голый, когда молодая женщина повернулась и, глянув на него, заигрывающе сказала:
- А он ничего.
Не слыша ее, залез в ванну и отдался в бабушкины руки, которые искусно принялись его мылить.
Его одели в больничную пижаму и отвели в палату на двенадцать человек. На окнах не было решеток. Их заменяли сверхпрочные стекла. Там стояли вольнячие кровати, аккуратно застеленные. В углу у входа на табуретке безучастно сидела женщина.
Он подошел к указанной кровати. Но в этот момент открылась дверь и его вызвали.
Тося вошел в комнату с длинным столом посередине. У стола стояла его мать. Глаза ее были полны слез. Сердце кольнуло и заныло, но мозг ни на долю секунды не мог оставить мысль о цели пребывания в психушке. Он, превозмогая желание обнять мать, сказал:
- А-а, это ты.
Она изумленно смотрела на него и не узнавала.
Подходил к концу год с момента его ареста, а мать все это время думала, как он там.
- Сынок, - сказала она, подошла и обняла его.
Он стоял опустив руки и безразлично смотрел сквозь нее.
- Что они с тобой сделали? - Слезы катились по ее щекам.
Она трогала его лицо. Он продолжал быть каменным, хотя сердце рвалось в груди. Он не мог молчать, но и говорить было нечего, так как знал, что где-то в этой большой комнате за ними внимательно следят, записывая каждое слово.
- Они бьют ее, и она кричит, - сказал он.
- Кого бьют, Тося?
- Лерочку бьют.
- Да она дома! - Мать плакала, глядя на отупевшего сына.
Узнав о том, что его повезут в Сербского, она понимала, что он затеял очередной обман, и была готова к этому. Но увидев перед собой совершенно другого человека, внешне немного похожего на ее сына, она впала в сомнение и отчаяние.
- Что с ним такое? - набросилась она на вошедшего охранника.
- Я ничего не знаю, - сказал он. - Я пришел сказать, что время свидания окончено.
Прошла неделя пребывания Тоси в этом институте. Он очень устал, так как за все это время не расслабился ни на секунду. Приходилось держать себя под контролем даже ночью, во время сна, потому что око сиделки было всегда начеку.
Когда уверенность начала покидать и силы были на исходе, он вдруг почувствовал, как открылось второе дыхание. Тося стал думать и с легкостью делать так, как того требовал диагноз.
Заведующей отделением была Маргарита Феликсовна. Говорили, что она дочь Дзержинского. Теперь он общался с ней в нужном ему ключе.
Прошел месяц, и он знал, что все получилось.
Его вызвали на консилиум и вечером того же дня отправили в Бутырку спецэтапом из восьми человек.
Дорогой Тося смотрел на своих попутчиков. И с каждой минутой убеждался в том, что все они "признаны". К этому времени он научился распознавать истинных больных, хотя это было нелегким делом.
На дворе стоял жаркий август. Но он не стал сдавать дубленку и шапку-ушанку в камеру хранения. Он был уверен, что попадет в камеру для душевнобольных людей, где будет место, чтобы развесить вещи.
Их долго водили по длинным коридорам тюрьмы, где открывались замки, исчезал один из этапа. Тося надел на себя дубленку и шапку, чтобы не носить в руках. У каждой камеры, где оставались один за другим его попутчики, он с удовлетворением отмечал, что это камеры для больных людей. Но вот рядом с ним не осталось никого из тех, с кем выехал из больницы, и его повели в другое, уже знакомое ему крыло тюрьмы. Он догадался, что все старания были напрасны.
Проходя мимо хаты, в которой он жил до посещения института, он заметил табличку с надписью: "Карантин".
- Хочу в эту хату, - остановившись, сказал Тося "попкарю".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95