- Вроде бы рано ей замуж-то.
- Не замужем она. Ушла и не живет.
- Где же она?
- Не знаю. Хотя недавно получила от нее письмо с угрозами. Грозится убить меня.
- Господи! За что?
- Дом ей мой нужен. И все, что я нажила.
- Свят, свят, свят! - Старик истово перекрестился.
Четвертого июля, в три часа ночи, Юлька разбудила пьяного Дурова:
- Вставай!
Тот недовольно завозился в постели.
- Ты чего?
- Вставай, кому сказала! - В Юлькином голосе зазвучали командные нотки.
- О-о-о-ох! - со стоном потянулся Дуров. Ему было плохо, хотелось выпить. - Ты не могла бы отложить свои дела на завтра?
- Не могла бы! Вставай! Или я ухожу от тебя!
Это было серьезно. Терять Юльку не хотелось. Дуров, нехотя, с руганью и бурчанием, поднялся.
- Пошли на улицу Пушкина! - скомандовала ему Юлька.
Дуров все понял, натянул на плечи куртку, взял нож-бабочку, отщелкнул лезвие, попробовал пальцем. С подвывом зевнул.
- А отложить это дело нельзя?
- Нельзя! - Голос Юлькин вновь, как и тогда ночью, сделался каким-то вскипевшим, истеричным, и Дуров подчинился.
Они шли по пустынным улицам своего города, и им казалось, что звуки их шагов слышат все - не только Андреаполь, но и вся Тверская область. Они слышны даже в Москве, их видят, их слышат, засекают каждый их шаг осознание одного лишь этого может остановить любого человека - любого, но только не Юльку Кортун. Она шла по улице и, сжимая кулаки, шептала про себя:
- Все, с этим пора кончать, с этим пора кончать... Надоела мне мамашка хуже горькой редьки.
На улицах ни одной машины, ни одного человека - даже жизни в Андреаполе вроде бы никакой нет - вымерла жизнь, только в нескольких местах, словно бы переговариваясь друг с другом или устраивая спевку, заливались трогающими душу трелями поздние в этом году соловьи.
Минут через двадцать Юлька с Дуровым пришли на место. Юлька обошла дом, потрогала рукой углы, словно проверяла их на прочность, сказала Дурову:
- Стань сбоку двери и прижмись к стенке, чтобы тебя не было видно из окна.
Дуров подчинился. Извлек из кармана куртки нож-бабочку, вытер о штаны.
- Я готов, - проговорил спокойно, будто врач на хирургической операции.
Юлька постучала в окно. Один раз, потом другой. Время уже приблизилось к четырем часам утра, а сон в эту пору, как известно, самый крепкий. Наконец зашевелилась занавеска, и показалось обеспокоенное женское лицо.
- Мам, это я! - крикнула Юлька. - Открой!
Ей показалось, что мать за окном облегченно вздохнула: наконец-то дочка вернулась, ведь стыдоба была какая... Юлька злорадно усмехнулась: сейчас она покажет мамашке "облегчение", сейчас та завоет благим матом.
Дверь распахнулась, мать, накинув на плечи платок, в старенькой рубашке-ночнушке показалась на пороге, и в ту же секунду Дуров, сделав резкий шаг вперед, очень похожий на каратистский бросок, ударил Людмилу Кортун ножом.
Юлька поспешно отскочила в сторону, нырнула за угол - она свое дело сделала, выманила мамашку из дома, но видеть, как ее убивает Дуров, не хотела. Юлька вообще боялась крови.
А Дуров бил и бил Людмилу Кортун. Почему-то люди, взявшие в руки нож и поднявшие его на человека, обязательно звереют. Это давно уже подмечено. Такое впечатление, что тяжелый дух свежей крови действует на них, они, опьяненные, не могут остановиться. Так и Дуров. Он не мог остановиться. Всего он нанес старшей Кортун двадцать пять ударов - бил, пока не выдохся.
В уголовном деле отмечено: "Смерть Кортун Л.В. наступила на месте происшествия в результате массивного внутреннего и наружного кровотечения с развитием шока от кровопотери тяжелой степени".
Выдохшись, Дуров тупо посмотрел на неподвижно лежащую женщину и выкрикнул хрипло, подзывая скрывшуюся за углом Юльку:
- Иди! Цыпленок сдох!
Юлька робко выступила из-за угла, отвернула голову в сторону.
- Не хочу смотреть на нее. Открой мне второй выход. Дверь там изнутри запирается на крючок.
Дуров прошел в дом, открыл дверь, Юлька бесшумной мышкой скользнула внутрь, отыскала висящий на гвозде ключ от подвала. Прихватила также несколько больших мешков для мусора, кинула Дурову:
- Запакуй... - Тут у нее что-то застряло в горле, она никак не могла выговорить слово "мать" или "мамашку". - ...запакуй в них мать. Я пока пойду подвал открою.
Дуров проворно - весь хмель с него слетел - упаковал Юлькину мать в мусорные мешки, перетянул веревкой. Когда труп тащили в подвал, успели наследить и во дворе, на крыльце уже было наслежено - из убитой натекло много крови.
- Юлька, кровь придется замыть, - сказал Дуров.
- Без тебя знаю!
Нож-бабочку Дуров забросил в дровяной сарай, в гору поленьев: век бы этого ножа не видел! В дровах его никто не найдет.
Юлька проворно подхватила два ведра и помчалась на огород за водой там у них стояли бочки с дождевым НЗ. Быстро замыла крыльцо, Дуров лопатой соскреб кровь, испятнавшую двор. И оба дружно кинулись в дом, чтобы забрать драгоценности, которые мать хранила в своих многочисленных шкафах. Особых богатств не нашли - взяли лишь несколько золотых украшений, магнитофон "Атланта", "зубы" - четыре золотые коронки, сберкнижку и так называемые "правоустанавливающие документы" на дом.
- У мамашки было кольцо красивое, с синим камнем, - вспомнила Юлька. Не видел?
- По-моему, видел. На руке осталось.
Спустились в подвал, содрали с коченеющей руки перстенек с сапфиром.
- Ну, теперь все, - облегченно проговорила Юлька, оглядывая дом, теперь все это наше!
- А труп? - забеспокоился Дуров. - Труп как же?
- Пусть пока валяется в подвале. Потом что-нибудь придумаем. Может, там, в подвале, и зароем. Я всем буду говорить, что мать уехала отдыхать на курорт. Целый месяц ее никто не будет искать...
Вечером, уже в темноте, они вновь вернулись в дом на улице Пушкина, взяли еще кое-какие вещи - часть для того, чтобы сбыть, часть для личного пользования. Дуров к той поре уже сбыл золотые украшения Кортун-старшей, выручил 250 рублей. Хотя реальная стоимость украшений была, наверное, раза в четыре больше. Юлька выругала Дурова. Тот огрызнулся:
- Попробуй сама продать!
На следующий день Юлька подделала кое-какие бумаги, написала от имени матери заявление, взяла ее паспорт и побежала к нотариусу переоформлять на себя дом.
Не тут-то было. Слишком много существовало различных юридических крючков и преград, о которых Юлька даже не подозревала. Она выскочила от нотариуса со сжатыми кулаками.
- У-у, бюрократы проклятые! - махнула рукой. - Ладно. Через месяц, когда от мамашки останется лишь гнилая половина, все равно свое возьмем!
И уехала вместе с Дуровым в город Торопец веселиться дальше. Лето же на дворе. Каникулы. Отдыхать надо!
Милиция начала искать Юльку скоро - нашлись люди, которые и крик матери слышали, когда в нее Дуров всаживал нож, и то, как Юлька с каким-то парнем выносила из дома вещи, видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Не замужем она. Ушла и не живет.
- Где же она?
- Не знаю. Хотя недавно получила от нее письмо с угрозами. Грозится убить меня.
- Господи! За что?
- Дом ей мой нужен. И все, что я нажила.
- Свят, свят, свят! - Старик истово перекрестился.
Четвертого июля, в три часа ночи, Юлька разбудила пьяного Дурова:
- Вставай!
Тот недовольно завозился в постели.
- Ты чего?
- Вставай, кому сказала! - В Юлькином голосе зазвучали командные нотки.
- О-о-о-ох! - со стоном потянулся Дуров. Ему было плохо, хотелось выпить. - Ты не могла бы отложить свои дела на завтра?
- Не могла бы! Вставай! Или я ухожу от тебя!
Это было серьезно. Терять Юльку не хотелось. Дуров, нехотя, с руганью и бурчанием, поднялся.
- Пошли на улицу Пушкина! - скомандовала ему Юлька.
Дуров все понял, натянул на плечи куртку, взял нож-бабочку, отщелкнул лезвие, попробовал пальцем. С подвывом зевнул.
- А отложить это дело нельзя?
- Нельзя! - Голос Юлькин вновь, как и тогда ночью, сделался каким-то вскипевшим, истеричным, и Дуров подчинился.
Они шли по пустынным улицам своего города, и им казалось, что звуки их шагов слышат все - не только Андреаполь, но и вся Тверская область. Они слышны даже в Москве, их видят, их слышат, засекают каждый их шаг осознание одного лишь этого может остановить любого человека - любого, но только не Юльку Кортун. Она шла по улице и, сжимая кулаки, шептала про себя:
- Все, с этим пора кончать, с этим пора кончать... Надоела мне мамашка хуже горькой редьки.
На улицах ни одной машины, ни одного человека - даже жизни в Андреаполе вроде бы никакой нет - вымерла жизнь, только в нескольких местах, словно бы переговариваясь друг с другом или устраивая спевку, заливались трогающими душу трелями поздние в этом году соловьи.
Минут через двадцать Юлька с Дуровым пришли на место. Юлька обошла дом, потрогала рукой углы, словно проверяла их на прочность, сказала Дурову:
- Стань сбоку двери и прижмись к стенке, чтобы тебя не было видно из окна.
Дуров подчинился. Извлек из кармана куртки нож-бабочку, вытер о штаны.
- Я готов, - проговорил спокойно, будто врач на хирургической операции.
Юлька постучала в окно. Один раз, потом другой. Время уже приблизилось к четырем часам утра, а сон в эту пору, как известно, самый крепкий. Наконец зашевелилась занавеска, и показалось обеспокоенное женское лицо.
- Мам, это я! - крикнула Юлька. - Открой!
Ей показалось, что мать за окном облегченно вздохнула: наконец-то дочка вернулась, ведь стыдоба была какая... Юлька злорадно усмехнулась: сейчас она покажет мамашке "облегчение", сейчас та завоет благим матом.
Дверь распахнулась, мать, накинув на плечи платок, в старенькой рубашке-ночнушке показалась на пороге, и в ту же секунду Дуров, сделав резкий шаг вперед, очень похожий на каратистский бросок, ударил Людмилу Кортун ножом.
Юлька поспешно отскочила в сторону, нырнула за угол - она свое дело сделала, выманила мамашку из дома, но видеть, как ее убивает Дуров, не хотела. Юлька вообще боялась крови.
А Дуров бил и бил Людмилу Кортун. Почему-то люди, взявшие в руки нож и поднявшие его на человека, обязательно звереют. Это давно уже подмечено. Такое впечатление, что тяжелый дух свежей крови действует на них, они, опьяненные, не могут остановиться. Так и Дуров. Он не мог остановиться. Всего он нанес старшей Кортун двадцать пять ударов - бил, пока не выдохся.
В уголовном деле отмечено: "Смерть Кортун Л.В. наступила на месте происшествия в результате массивного внутреннего и наружного кровотечения с развитием шока от кровопотери тяжелой степени".
Выдохшись, Дуров тупо посмотрел на неподвижно лежащую женщину и выкрикнул хрипло, подзывая скрывшуюся за углом Юльку:
- Иди! Цыпленок сдох!
Юлька робко выступила из-за угла, отвернула голову в сторону.
- Не хочу смотреть на нее. Открой мне второй выход. Дверь там изнутри запирается на крючок.
Дуров прошел в дом, открыл дверь, Юлька бесшумной мышкой скользнула внутрь, отыскала висящий на гвозде ключ от подвала. Прихватила также несколько больших мешков для мусора, кинула Дурову:
- Запакуй... - Тут у нее что-то застряло в горле, она никак не могла выговорить слово "мать" или "мамашку". - ...запакуй в них мать. Я пока пойду подвал открою.
Дуров проворно - весь хмель с него слетел - упаковал Юлькину мать в мусорные мешки, перетянул веревкой. Когда труп тащили в подвал, успели наследить и во дворе, на крыльце уже было наслежено - из убитой натекло много крови.
- Юлька, кровь придется замыть, - сказал Дуров.
- Без тебя знаю!
Нож-бабочку Дуров забросил в дровяной сарай, в гору поленьев: век бы этого ножа не видел! В дровах его никто не найдет.
Юлька проворно подхватила два ведра и помчалась на огород за водой там у них стояли бочки с дождевым НЗ. Быстро замыла крыльцо, Дуров лопатой соскреб кровь, испятнавшую двор. И оба дружно кинулись в дом, чтобы забрать драгоценности, которые мать хранила в своих многочисленных шкафах. Особых богатств не нашли - взяли лишь несколько золотых украшений, магнитофон "Атланта", "зубы" - четыре золотые коронки, сберкнижку и так называемые "правоустанавливающие документы" на дом.
- У мамашки было кольцо красивое, с синим камнем, - вспомнила Юлька. Не видел?
- По-моему, видел. На руке осталось.
Спустились в подвал, содрали с коченеющей руки перстенек с сапфиром.
- Ну, теперь все, - облегченно проговорила Юлька, оглядывая дом, теперь все это наше!
- А труп? - забеспокоился Дуров. - Труп как же?
- Пусть пока валяется в подвале. Потом что-нибудь придумаем. Может, там, в подвале, и зароем. Я всем буду говорить, что мать уехала отдыхать на курорт. Целый месяц ее никто не будет искать...
Вечером, уже в темноте, они вновь вернулись в дом на улице Пушкина, взяли еще кое-какие вещи - часть для того, чтобы сбыть, часть для личного пользования. Дуров к той поре уже сбыл золотые украшения Кортун-старшей, выручил 250 рублей. Хотя реальная стоимость украшений была, наверное, раза в четыре больше. Юлька выругала Дурова. Тот огрызнулся:
- Попробуй сама продать!
На следующий день Юлька подделала кое-какие бумаги, написала от имени матери заявление, взяла ее паспорт и побежала к нотариусу переоформлять на себя дом.
Не тут-то было. Слишком много существовало различных юридических крючков и преград, о которых Юлька даже не подозревала. Она выскочила от нотариуса со сжатыми кулаками.
- У-у, бюрократы проклятые! - махнула рукой. - Ладно. Через месяц, когда от мамашки останется лишь гнилая половина, все равно свое возьмем!
И уехала вместе с Дуровым в город Торопец веселиться дальше. Лето же на дворе. Каникулы. Отдыхать надо!
Милиция начала искать Юльку скоро - нашлись люди, которые и крик матери слышали, когда в нее Дуров всаживал нож, и то, как Юлька с каким-то парнем выносила из дома вещи, видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58