Цирцея
Рассказ
(Из книги "Зверинец")
Перевод В. Симонова
И, поцеловав ее в губы, я взял яблоко из ее рук. Но стоило
мне надкусить его, как перед глазами у меня все закружилось,
ноги подкосились, и я почувствовал, как, с треском ломая тесно
сплетенные ветви, я неудержимо падаю вниз, и увидел белые лица
мертвецов, приветствовав-ших меня из ямы.
Данте Габриэль Россетти.
"Яма в саду".
Казалось бы, какое ему теперь дело, и все же в этот раз
его больно кольнули и эти шушуканья, прерываемые на полуслове,
и угодливое лицо матушки Седесте, сплетничающей с тетей Бебе, и
недоверчивая, брезгливая гримаса отца. Начала девица сверху, с
этой своей манерой медленно, по-коровьи ворочать головой и
смаковать каждое слово, будто перекатывая во рту жвачку. За ней
- девчонка из аптеки: "Конечно, я в это не верю, но если это
правда, - какой ужас!" - и даже дон Эмилио, всегда сдержанный
и аккуратный, как его карандаши и блокноты в гуттаперчивых
обложках. Все они говорили о Делии Маньяра, стараясь держаться
в рамках приличия, не до конца уверенные, что все могло быть
именно так, но Марио чувствовал, как злость волной поднимается
в нем, заливая краской щеки. Он вдруг возненавидел всех своих
домашних и пережил бессильный порыв - уйти, зажить
самостоятельно. Он никогда не любил их, и только родство и
страх остаться одному удерживали его возле матери и братьев. С
соседями он был прям и груб: дона Эмилио послал к чертям, как
только тот снова решил пуститься в комментарии. С девицей
сверху перестал здороваться, хотя такую разве чем проймешь. А
по пути с работы, не скрываясь, у всех на виду, заходил в дом к
Маньяра, а иногда дарил коробку карамели или книгу девушке,
погубившей двух своих женихов.
Я плохо помню Делию, помню только, что она была блондинка,
с тонкими чертами лица, медлительная (впрочем, мне было тогда
двенадцать лет, а в этом возрасте время и весь мир кажутся
медлительными), носившая светлые платья с широкими
резвевающимися подолами. Одно время Марио думал, что люди так
ненавидят Делию за ее изящество, элегантность. Он так и сказал
матушке Седесте: "Все вы ее ненавидите, потому что она не такое
быдло, как вы и как я сам", - и даже не вздрогнул, когда мать
замахнулась на него полотенцем. После того раза наступил полный
разрыв: его сторонились, белье стирали как бы из одолжения, а
когда по воскресеньям уезжали в Палермо или на пикник, попросту
ничего ему не говорили. Тогда Марио шел к дому Делии и, встав
под ее окном, бросал камешек. Иногда она выходила, а иногда
только слышался ее смех, немного ехидный и не оставляющий
никаких надежд.
После знаменитого боя между Фирпо и Демпси в каждой семье
бушевали страсти, было пролито немало слез, после чего
наступило затишье, меланхоличное, почти колониальное. Маньяра
переехали, жили теперь через несколько кварталов, а в Альмагро
это много значит, и теперь уже другие соседи стали третировать
Делию, а в Виктории и Кастро Баррос, наоборот, забыли про нее,
и Марио по-прежнему виделся с ней два раза в неделю, когда
возвращался из банка. Тем временем настало лето, и Делии иногда
хотелось прогуляться; тогда они шли в какую-нибудь кондитерскую
на Ривадавия или сидели на площади Онсе. Марио исполнилось
девятнадцать, а скоро и Делия, по-прежнему не снимавшая траура,
невесело отметила двадцать два года.
Старики Маньяра считали, что носить траур по жениху это уж
чересчур, да и Марио, пожалуй, предпочел бы, чтобы Делия
хранила свое горе про себя. Ему было тяжело видеть печальную
улыбку Делии под траурной вуалью, когда, стоя перед зеркалом,
она надевала шляпу, черные поля которой еще больше оттеняли
светлый цвет ее волос. Она снисходительно принимала обожание
Марио и стариков Маньяра, позволяла водить себя на прогулки и
делать подарки, возвращаться домой под вечер и принимать гостей
по воскресеньям. Иногда она отправлялась одна в старый квартал,
где они когда-то встречались с Гектором, когда он за ней
ухаживал. Увидев ее как-то проходящей мимо, матушка Седесте с
подчеркнутым презрением опустила штору. Кот постоянно ходил
следом за Делией, и вообще все животные всегда подчинялись
Делии, то ли проникаясь к ней симпатией, то ли чувствуя ее
скрытую властность, но они всегда бродили возле, и она даже на
них не глядела. Как-то раз Марио заметил, как собака, которую
Делия хотела погладить, отбежала от нее. Она позвала собаку
(дело было на площади Онсе, вечером), и та подошла к руке Делии
покорно, пожалуй даже с удовольствием. Мать говорила, что
девочкой Делия любила играть с пауками. Все удивлялись, даже
Марио, который их не боялся. И бабочки садились ей на волосы -
Марио видел это дважды за один вечер на Сан-Исидро, - но Делия
отгоняла их легким взмахом руки. Гектор подарил ей белого
кролика, который умер скоро, раньше чем сам Гектор. Но Гектор
утопился утром в воскресенье, бросившись в море с пристани в
Новом порту. Тогда-то до Марио и стали доходить слухи. Смерть
Роло Медичи сама по себе никого не заинтересовала - каждый
второй умирает от сердечного приступа. Но когда Гектор покончил
с собой, соседи решили, что вряд ли все это случайно, и у Марио
снова всплыло в памяти угодливое лицо матушки Седесте,
сплетничающей с тетей Бебе, недоверчивая и брезгливая гримаса
отца. В довершение всего Роло буквально размозжил себе голову,
упав в дверях дома Маньяра, и, хотя он был уже мертв, страшный
удар о ступеньку был еще одной мало приятной подробностью.
Делия осталась внутри, что было странно, поскольку она всегда
прощалась в дверях, но в любом случае она оказалась рядом и
закричала первой. Гектор же, наоборот, умер один, в ту ночь все
было белым от заморозка, через пять часов после того как ушел
от Делии, как уходил от нее каждую субботу.
Я плохо помню Марио, но говорят, что они с Делией были
красивой парой. Хотя она все еще носила траур по Гектору (траур
по Роло - странная причуда! - она не надевала вовсе), она
принимала приглашения Марио прогуляться по Альмагро или сходить
в кино. До этого Марио чувствовал себя посторонним, чуждым
Делии, ее жизни и даже ее дому. Его посещения были "визиты", и
только, а слово это у нас имеет вполне точный, строго
определенный смысл. Когда, переходя улицу или поднимаясь по
лестнице вокзала Медрано, он брал ее под руку, то иногда
смотрел на свою руку, плотно лежащую на черном шелке траурного
платья. Этот контраст белого и черного подчеркивал расстояние
между ними.
1 2 3 4 5 6
Рассказ
(Из книги "Зверинец")
Перевод В. Симонова
И, поцеловав ее в губы, я взял яблоко из ее рук. Но стоило
мне надкусить его, как перед глазами у меня все закружилось,
ноги подкосились, и я почувствовал, как, с треском ломая тесно
сплетенные ветви, я неудержимо падаю вниз, и увидел белые лица
мертвецов, приветствовав-ших меня из ямы.
Данте Габриэль Россетти.
"Яма в саду".
Казалось бы, какое ему теперь дело, и все же в этот раз
его больно кольнули и эти шушуканья, прерываемые на полуслове,
и угодливое лицо матушки Седесте, сплетничающей с тетей Бебе, и
недоверчивая, брезгливая гримаса отца. Начала девица сверху, с
этой своей манерой медленно, по-коровьи ворочать головой и
смаковать каждое слово, будто перекатывая во рту жвачку. За ней
- девчонка из аптеки: "Конечно, я в это не верю, но если это
правда, - какой ужас!" - и даже дон Эмилио, всегда сдержанный
и аккуратный, как его карандаши и блокноты в гуттаперчивых
обложках. Все они говорили о Делии Маньяра, стараясь держаться
в рамках приличия, не до конца уверенные, что все могло быть
именно так, но Марио чувствовал, как злость волной поднимается
в нем, заливая краской щеки. Он вдруг возненавидел всех своих
домашних и пережил бессильный порыв - уйти, зажить
самостоятельно. Он никогда не любил их, и только родство и
страх остаться одному удерживали его возле матери и братьев. С
соседями он был прям и груб: дона Эмилио послал к чертям, как
только тот снова решил пуститься в комментарии. С девицей
сверху перестал здороваться, хотя такую разве чем проймешь. А
по пути с работы, не скрываясь, у всех на виду, заходил в дом к
Маньяра, а иногда дарил коробку карамели или книгу девушке,
погубившей двух своих женихов.
Я плохо помню Делию, помню только, что она была блондинка,
с тонкими чертами лица, медлительная (впрочем, мне было тогда
двенадцать лет, а в этом возрасте время и весь мир кажутся
медлительными), носившая светлые платья с широкими
резвевающимися подолами. Одно время Марио думал, что люди так
ненавидят Делию за ее изящество, элегантность. Он так и сказал
матушке Седесте: "Все вы ее ненавидите, потому что она не такое
быдло, как вы и как я сам", - и даже не вздрогнул, когда мать
замахнулась на него полотенцем. После того раза наступил полный
разрыв: его сторонились, белье стирали как бы из одолжения, а
когда по воскресеньям уезжали в Палермо или на пикник, попросту
ничего ему не говорили. Тогда Марио шел к дому Делии и, встав
под ее окном, бросал камешек. Иногда она выходила, а иногда
только слышался ее смех, немного ехидный и не оставляющий
никаких надежд.
После знаменитого боя между Фирпо и Демпси в каждой семье
бушевали страсти, было пролито немало слез, после чего
наступило затишье, меланхоличное, почти колониальное. Маньяра
переехали, жили теперь через несколько кварталов, а в Альмагро
это много значит, и теперь уже другие соседи стали третировать
Делию, а в Виктории и Кастро Баррос, наоборот, забыли про нее,
и Марио по-прежнему виделся с ней два раза в неделю, когда
возвращался из банка. Тем временем настало лето, и Делии иногда
хотелось прогуляться; тогда они шли в какую-нибудь кондитерскую
на Ривадавия или сидели на площади Онсе. Марио исполнилось
девятнадцать, а скоро и Делия, по-прежнему не снимавшая траура,
невесело отметила двадцать два года.
Старики Маньяра считали, что носить траур по жениху это уж
чересчур, да и Марио, пожалуй, предпочел бы, чтобы Делия
хранила свое горе про себя. Ему было тяжело видеть печальную
улыбку Делии под траурной вуалью, когда, стоя перед зеркалом,
она надевала шляпу, черные поля которой еще больше оттеняли
светлый цвет ее волос. Она снисходительно принимала обожание
Марио и стариков Маньяра, позволяла водить себя на прогулки и
делать подарки, возвращаться домой под вечер и принимать гостей
по воскресеньям. Иногда она отправлялась одна в старый квартал,
где они когда-то встречались с Гектором, когда он за ней
ухаживал. Увидев ее как-то проходящей мимо, матушка Седесте с
подчеркнутым презрением опустила штору. Кот постоянно ходил
следом за Делией, и вообще все животные всегда подчинялись
Делии, то ли проникаясь к ней симпатией, то ли чувствуя ее
скрытую властность, но они всегда бродили возле, и она даже на
них не глядела. Как-то раз Марио заметил, как собака, которую
Делия хотела погладить, отбежала от нее. Она позвала собаку
(дело было на площади Онсе, вечером), и та подошла к руке Делии
покорно, пожалуй даже с удовольствием. Мать говорила, что
девочкой Делия любила играть с пауками. Все удивлялись, даже
Марио, который их не боялся. И бабочки садились ей на волосы -
Марио видел это дважды за один вечер на Сан-Исидро, - но Делия
отгоняла их легким взмахом руки. Гектор подарил ей белого
кролика, который умер скоро, раньше чем сам Гектор. Но Гектор
утопился утром в воскресенье, бросившись в море с пристани в
Новом порту. Тогда-то до Марио и стали доходить слухи. Смерть
Роло Медичи сама по себе никого не заинтересовала - каждый
второй умирает от сердечного приступа. Но когда Гектор покончил
с собой, соседи решили, что вряд ли все это случайно, и у Марио
снова всплыло в памяти угодливое лицо матушки Седесте,
сплетничающей с тетей Бебе, недоверчивая и брезгливая гримаса
отца. В довершение всего Роло буквально размозжил себе голову,
упав в дверях дома Маньяра, и, хотя он был уже мертв, страшный
удар о ступеньку был еще одной мало приятной подробностью.
Делия осталась внутри, что было странно, поскольку она всегда
прощалась в дверях, но в любом случае она оказалась рядом и
закричала первой. Гектор же, наоборот, умер один, в ту ночь все
было белым от заморозка, через пять часов после того как ушел
от Делии, как уходил от нее каждую субботу.
Я плохо помню Марио, но говорят, что они с Делией были
красивой парой. Хотя она все еще носила траур по Гектору (траур
по Роло - странная причуда! - она не надевала вовсе), она
принимала приглашения Марио прогуляться по Альмагро или сходить
в кино. До этого Марио чувствовал себя посторонним, чуждым
Делии, ее жизни и даже ее дому. Его посещения были "визиты", и
только, а слово это у нас имеет вполне точный, строго
определенный смысл. Когда, переходя улицу или поднимаясь по
лестнице вокзала Медрано, он брал ее под руку, то иногда
смотрел на свою руку, плотно лежащую на черном шелке траурного
платья. Этот контраст белого и черного подчеркивал расстояние
между ними.
1 2 3 4 5 6