«Когда ему приспичит», – думает мой друг.
– И почему же ты не хочешь, чтобы он мне объяснил, чем он занимается в Париже?
– После омлета, гнусная некрофилка, – говорю я. – Это единственная часть психодрамы, которую вы оба никогда не меняете. Ты что, не понимаешь, что Маркосу необходимо дать мне исчерпывающее описание сопротивления new style ?
– Я хочу, чтобы он мне рассказал, чем он занимается в Париже, – говорит Людмила.
– Слушай, че, с твоими звонками ты мне будешь должен кучу денег.
– Au revoir, Laurent , – говорит Маркос, – n'oublie pas de prеvenir ton fr?re . Уже все, старик, а тебе, малышка, приятного аппетита.
– Я хочу, чтобы он рассказал, – говорит Людмила, но Маркоса, конечно, смерть интересует меньше, чем жизнь, по каковой причине он сразу начинает рассказывать о Ролане, который входит в лавочку и долго выбирает один баклажан из тех, что в натуральную величину («ммм, чудно пахнет луком, ммм, ммм»), а мадам Бакалейщица искоса глядит на него, ждет, когда ж он решится, глядит, как он кладет один баклажан, но тут же берет другой и щупает его, мадам Бакалейщица громко напоминает о распоряжении муниципалитета, Ролан швыряет баклажан в корзину и смотрит на мадам Бакалейщицу как на диковинного, но еще не классифицированного жука, клиенты ропщут на задержку, начинают толпиться любопытные, а Ролан все глядит на мадам Бакалейщицу, и постепенно нагнетается обстановка крупного скандала, и тогда Ролан очень медленно сует руку в карман брюк и медленно вытаскивает оттуда шпагат, не спеша разматывая клубок и оставляя размотанную часть на полу, он тянет и тянет, а меж тем Патрисио, ожидавший его на улице, так вот, Патрисио входит в лавку с весьма уверенным, и решительным, и гонористым видом, подходит к мадам Бакалейщице, отчетливо произносит «ПО-ЛИ-ЦИЯ», показывает ей зеленую книжечку и быстро прячет ее, пока не увидели, что она из общества «Молодые музыканты Франции», затем хватает конец шпагата и внимательно его рассматривает, дергает конец, меж тем как Ролан продолжает тянуть шпагат из кармана и народ уже сбился в плотную толпу.
– Никаких возражений. Следуйте за мной.
– Но я пришел купить баклажаны, – говорит Ролан. Сильный рывок, шпагата на полу уже валяется метра четыре. Вы что, вздумали мешать розничной торговле. Но ведь я только. Не спорьте, все более чем ясно. Рассматривает шпагат вблизи. А это что такое. Шпагат, мсье. Ага, тогда немедленно следуйте за мной, не то я прикажу увезти вас в тюремной машине. Но ведь я только.
– Два кило картошки, – просит одна дама, стремясь возобновить нормальное течение событий, because у нее малышка осталась одна дома на пятом этаже.
– Вот видите, – говорит Патрисио, дергая шпагат. – Недозволенное нарушение коммерческой деятельности, вы, похоже, не даете себе отчет, что в обществе потребления существует некий ритм, мсье, некий темп, мсье. Этим дамам никак нельзя терять время, потому как если они, теряя его, начнут более детально рассматривать то, что их окружает, то что они увидят?
– Не знаю, – говорит Ролан, продолжая вытягивать шпагат.
– Они увидят, что кило картошки подорожало на десять сантимов и что помидоры стоят вдвое дороже, чем в прошлом году.
– Да эта парочка в сговоре, – догадывается старик с кучей пустых бутылок и боевых шрамов. – Ils se foutent de nos gueules ceux deux lа .
– И что их заставляют платить за полиэтиленовую тару, которую потом не сдашь обратно, и за рекламу нового стирального порошка, который отмывает ничуть не лучше прежнего, так что прекратите чинить препятствия ритму продажи, пусть себе покупают и покупают, не слишком приглядываясь к ценам и к таре, таким образом общество развивается как нельзя лучше, поверьте.
– И вы затеяли эту комедию, чтобы нам объяснить, что цены поднялись до небес? – говорит дама, у которой малышка осталась одна. – Напрасно трудились, нам и без того тяжко нести свой крест, чтобы еще из-за вас терять время, взвесьте мне два кило некрупной картошки, s'il vous plaоt.
– Сейчас же убирайтесь, или я вызову полицию, – говорит мадам Бакалейщица, уже не верящая в зеленые книжечки.
– Извольте, – говорит Патрисио, помогая Ролану подобрать шпагат и засунуть его обратно в карман, – но вы же сами слышали, что эта дама нас поддерживает.
– Ни в коем случае, – говорит встревоженная дама, – но то, что цены растут, это да, растут.
– И вы очень правильно делаете, что протестуете, – говорит Патрисио.
– Я не протестую, – протестует дама, – я только подтверждаю, и что тут поделаешь.
Так проходит минут десять, а вечером Гомес и Сусана в «Галери Реюни» на улице Терн, в час, когда все толстухи околотка покупают белила, и румяна, и детские нагруднички, и гигиенические полотенца, и колготки, и у основания лестницы и над каждым стендом огромное объявление с лозунгом, столь удачно придуманным одной из умных голов за двести тысяч франков в месяц

ЕЖЕГОДНОЕ ПОДМЕТАНИЕ
и Гомес ждет, пока на нижнем этаже наберется побольше народу, да еще этот надзиратель в синем, направляющий толстух по всем этажам, обувь третий этаж, терки в подвальном помещении, и только тогда Патрисио вежливо спрашивает, неужели в «Галери Реюни» подметают только раз в году, очень-очень вежливо, но так, что несколько толстух и их мужья или дети заинтересовались вопросом и несколько голов поворачиваются к надзирателю, который, судорожно кашляя, вперяет в Гомеса взгляд идиота, ну, конечно же, нет, мсье, на что вы намекаете.
– Намекаю? О нет, – говорит Гомес. – Но если вы, как требует гигиена, подметаете каждый день, то я не понимаю, как можно бравировать объявлением, в котором вы цинично провозглашаете, что производится ежегодное подметание.
– Невероятно! – встревает Сусана, роняя пару чулок в отделение с туфлями по двадцать франков, счастливый шанс. – Вот как в этом магазине борются с полиомиелитом, о, бедные малютки! Глядите на эту девочку, она забавляется нейлоновыми трусиками, она заражается!
– Прошу вас, мадемуазель, – говорит надзиратель, а он отнюдь не идиот. – Если вы пришли, чтобы устроить скандал, мне придется.
– Скандал уже состоялся, – говорит Гомес, демагогически обращаясь к матери малышки и другим ошеломленным женщинам. – Они сами признаются, что подметают только раз в году. Кто сочтет, сколько бацилл тут скапливается! В каждом бюстгальтере, в каждой губной помаде! А мы приходим сюда и ПОКУПАЕМ ЭТО! ПОКУПАЕМ ЭТО! О!
– Убирайтесь вон, или я вышвырну вас силой, – рычит надзиратель.
– Только посмейте, – говорит Сусана, хватая одну из туфель по двадцать франков пара. – Мало того, что вы нас заражаете всякой гадостью, взгляните на это несчастное дитя, как она побледнела, наверняка завтра проснется с симптомами болезни, ах, вы молчите, вам нечего сказать!
Мой друг, Лонштейн и я – мы тоже присутствовали при этом, не говоря ни слова, поскольку нам представлялось, что от подобной микроагитации мало толку, и надо признать, что сам Маркос рассказывал, как бы забавляясь, в промежутках между телефонными звонками, потому что после Лорана были еще Люсьен Верней, Гомес, которым полуночный час кажется самым что ни на есть телефонным, особенно если телефон мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92