На второй день только и разговоров что о двух морских звездах – одна в розовую крапину, другая в синих треугольниках, а на третий – время заскользило, покатилось, как ласковая морская вода по коже, Вера плавала с Сандро, который возник где-то меж двумя коктейлями, он без умолку говорил о Вероне и о машинах, англичанин с рыжими бакенбардами сильно обгорел, и к нему вызвали врача из Момбасы, лангусты были до невероятия огромные в своих последних жилищах, украшенных майонезом и кружочками лимона, словом – прекрасный летний отпуск. Губы Анны слабо и отстранено улыбались, будто она где-то далеко, а не в баре, откуда на четвертый день вышла со стаканом в руке, ветераны – три дня это срок! – встретили ее на веранде всевозможными советами и наставлениями, к северу полно морских ежей, очень опасных, Боже упаси без шляпы в пироге и непременно что-нибудь на плечи, англичанин, бедняга, дорого поплатился, а негры, нет, чтобы предупредить своих гостей, да о чем говорить, и Анна благодарно, но без пафоса кивает головой, медленно потягивая мартини и как бы показывая всем своим видом, что приехала побыть в одиночестве, наверно из Копенгагена или из Стокгольма, который на время нужно забыть. Чутье подсказало Вере, что Маурисио – с Анной, да конечно с Анной, и меньше чем за сутки, она играла в пинг-понг с Сандро и увидела, как они пошли к морю, как улеглись на песок, Сандро отпустил шуточку насчет Анны, как-то не располагает к себе, стылая, как северные туманы, он легко выигрывал партии, но как истинный итальянский рыцарь время от времени поддавался, уступал мячи, и Вера, понимая это, мысленно благодарила, двадцать один – восемнадцать, не так уж плохо, дело тренировки. В какой-то миг Маурисио, засыпая, подумал, что так или иначе, все складывается хорошо, хотя, смешно сказать – Вера спит в ста метрах от его комнаты, в бунгало под ласковый шорох пальм, тебе повезло, жена, позавидуешь. Они оказались рядом на экскурсии к ближним островам, и веселились от души, когда плавали и придумывали разные игры вместе с другими; Анна сожгла плечи, и Вера дала ей свой крем, поверьте, детский врач со стажем знает про все кремы на свете, англичанин, бедняга, появился сникший, растерянный, на сей раз осмотрительно прикрытый небесно-голубым халатом, вечером по радио без конца говорили о Джомо Кениате , и о племенных распрях, кто-то знал уйму всего о воинственных масаях , и опустошая бутылку за бутылкой, занимал общество рассказами об этом народе, страшными историями о львах, и не была, конечно, забыта баронесса Карен Бликсен , амулеты из слоновьих волос – сплошная ерунда, стопроцентный нейлон, и так, что не возьми в этих африканских странах. Вера не понимала, какой был день – четверг, среда? – когда Сандро проводил ее до бунгало после прогулки по берегу, где они целовались так, как надо целоваться на таком пляже, при такой луне, она позволила ему войти, едва он положил руку на ее плечо, и позволила любить себя всю ночь до рассвета, она услышала странные вещи, узнала, как бывает по-другому, и засыпала медленно, наслаждаясь каждой минутой блаженной тишины под почти невидимой москитной сеткой. У Маурисио это произошло в часы сиесты, после обеда, когда его колени коснулись упругого бедра Анны, он довел ее до двери, шепнул «пока», заметил, как она слегка задержала его пальцы на дверной ручке, вошел следом и пропал, утонул в невыносимо глубоком блаженстве, которое отпустило их на волю лишь к ночи, когда многие уже забеспокоились – может, заболели? – и Вера нетвердо улыбалась, обжигая язык адской смесью кампари с кенианским ромом, которую Сандро взбивал для нее в баре к ужасу Мото и Никуку: эти европейцы скоро рехнутся все до единого.
По утвержденному договору их встреча пришлась на субботу, в семь вечера. Вера, улучив момент, когда на пляже никого не было, кивнула в сторону пальмовой рощи – вполне подходящее место. Они обнялись с прежней нежностью, смеялись, как нашалившие дети, ну да, пункт четвертый, выясним, что ж, оба очень милые люди, бесспорно. Мягкая пустынность песка и сухие ветви, сигареты и этот бронзовый загар пятого, шестого дня, когда глаза сияют, как новые, и говорить друг с другом – праздник. Все идет прекрасно, чуть ли не сразу сказал Маурисио, а Вера: нет, все – превосходно, судя по твоим волосам. Почему по волосам? Потому что они блестят по-особому, это от соли, дуреха, может быть, но от этой соли они обычно склеиваются, хохот мешает им говорить, да и к чему слова, они смеются, смотрясь друг в друга, а закатное солнце быстро уходит за край неба, гляди внимательнее – увидишь легендарный зеленый луч, да я пытался прямо с балкона и ни черта, а-а-а, у вас есть балкон, сеньор, да, досточтимая сеньора, балкон, но вы шикуете в бунгало, лучше не придумать для оргий под звуки океана. И как-то само собой, чуть ли не вскользь, зажигая новую сигарету: да нет, он действительно потрясающий, у него все так… Верю, раз ты говоришь. Ну а твоя, расскажи. Не говори – твоя, это режет слух. Будто мы члены жюри и распределяем премии. Не будто! Ну ладно, только Анна… О! Сколько меда в твоем голосе, когда ты произносишь ее имя, словно вылизываешь каждую букву. Каждую нет, но. Свинья! А ты? Вообще-то вопрос не ко мне, хотя. Могу себе представить, все итальянцы вышли из Декамерона. Маурисио, ты что, мы же не на сеансе групповой терапии. Прости, это не ревность, да и кто вправе. А-а, ну good bye! Значит – да? Значит – да, нескончаемо прекрасно, невыразимо прекрасно. Поздравляю, я бы не хотел, чтобы тебе было не так хорошо, как мне. Однако, по правде, я не очень представляю твою радость, а наш четвертый пункт предполагает, вспомни. Твоя правда, хотя нелегко найти слова. Анна, как волна, как морская звезда…Красная или фиолетовая? Всех цветов сразу, золотистая река, розовые кораллы. Ба-ба, сеньор – уже скандинавский поэт? А вы, сеньора – венецианская блудница. Он из Вероны, а не Венеции. Какая разница, на памяти все равно Шекспир. Действительно, мне не пришло в голову. Итак, все остается в силе? Да, Маурисио, у нас еще пять дней. Главное – пять ночей, проведи их как следует. Не сомневайся, он обещал посвятить меня в таинство, так он именует это высокое искусство, которое позволяет постичь глубины реальности. Ты мне потом растолкуешь, надеюсь? В подробностях, поверь, а ты расскажешь о твоей золотистой реке и голубых кораллах. Розовых, малыш. Словом, мы, как видишь, не теряем даром времени. Поглядим – посмотрим, во всяком случае, мы не теряем его сейчас, и именно поэтому не следует так долго задерживаться на четвертом пункте. Окунемся перед виски? Виски – фу, пошлость, меня угощают карпано, джином. О! Пардон! Ничего, бывает, хорошие манеры – дело наживное, хотя требует времени, давай поищем зеленый луч, вдруг повезет?
1 2 3