Такова была советская политика. Некоторым делегатам совсем не повезло; интересующие их заводы находились за сотни миль от Москвы, и тут-то русский гений проволочек показал себя во всей красе. Нас заверяли, что члены английской делегации будут желанными гостями на заводах, но поводы для недопущения туда были разнообразны: и повреждения железнодорожных путей, и отсутствие комфортабельных отелей, и реконструкция заводов, и даже... опасность заражения чумой.
С каждым днем я все сильнее чувствовал, что в Пеньковском нарастает напряжение. Утром я присутствовал на разных конференциях, даже выступал на них, однако во второй половине дня, когда члены делегации уезжали на заводы и выставки, никаких дел у меня не было. Несмотря на то что Пеньковский организовал наш визит с удивительной тщательностью, он все-таки казался озабоченным и старался найти повод для обсуждения тех или иных деталей. "Есть еще несколько вопросов..." - обычно начинал он разговор, но, когда мы отправлялись на прогулку по улицам Москвы или сидели на диване в зале какогонибудь музея, эти вопросы как-то незаметно рассасывались. Пеньковский подолгу молчал, потом вдруг улыбался и предлагал мне сигарету. Помню, как в Оружейной палате Кремля он остановился перед каким-то ларцом и, прикоснувшись ладонями к стеклу, начал всматриваться, точно загипнотизированный, в эту средневековую вещицу. Я заговорил с ним, но он не ответил. Когда я обратился к нему снова, он вздрогнул и схватил меня за руку:
"Уйдем отсюда: здесь так мрачно - я не могу этого вынести! Мне нужен свежий воздух". Мы вышли, пересекли Красную площадь, поднялись к Лубянке и прошли мимо тюрьмы, освещенной бледным, низко висящим в свинцовом небе солнцем. Мы оба тяжело дышали, в особенности я, и в морозном воздухе перед нашими лицами клубился пар.
Мы испытывали друг к другу безотчетную симпатию, но именно это его и сдерживало: офицер ГРУ, он был приучен не доверять такого рода чувствам. Впоследствии он рассказал мне, что много раз был на грани откровенного разговора, но так на него и не отважился. Слишком удачным все это было: глава английской делегации, с которым можно проводить столько времени наедине, так дружески настроенный и готовый выслушивать любые откровения! И пока мы продолжали наши прогулки и осмотр достопримечательностей, я читал в его светлых глазах желание объясниться в сочетании с неуверенностью, - но никак не мог ему помочь.
В последний вечер он пригласил меня на "Лебединое озеро". Сидя в огромном зале, отяжеленном позолотой и украшенном громадными люстрами царских времен, я убедился в сильнейшей любви русских людей к этому виду искусства. Русские знают толк в балете так же, как англичане - в футболе. Это было все равно что присутствовать на стадионе "Уэмбли" на финальном матче чемпионата мира - когда ощущаешь сосредоточенность и горячую увлеченность всех присутствующих.
Спектакль окончился, но музыка все еще продолжала звучать в наших ушах. Мы зашли в кафе, сели за столик в углу и заказали пива. Пеньковский вздохнул и, словно подводя итоги, сказал:
- Гревил, я думаю, нам уже пора называть друг друга по имени.
- Конечно, так лучше, Олег.
- Да. А еще лучше: "Алекс". "Олег" по-английски звучит не так хорошо.
- Да здравствует Алекс! - сказал я. - Надеюсь, мы еще встретимся,
- И я на это очень надеюсь.
- Может быть, в Лондоне? Ты когда-нибудь бывал в Лондоне?
- Нет. Но очень бы хотел.
- Это можно устроить. Я побывал в твоей стране - почему бы тебе не побывать в моей? Кстати, ты мог бы возглавить ответную делегацию.
- Да, пожалуй... Почему бы и нет? Отличная мысль!
- Тогда предложи это Комитету.
- Нет, - он заколебался, - нет, Гревил, будет гораздо лучше, если это предложение поступит от тебя. Ты сделаешь это?
- Конечно!
Хотя мы разговаривали тихо, Алекс каждый раз, когда ему надо было сказать что-то важное, заслонял нижнюю часть лица рукой или подносил ко рту стакан. Этому обучают всех разведчиков - для того чтобы в людном месте, особенно в баре или ресторане, сделать невозможным чтение по губам: опытный специалист может узнать, о чем идет речь, даже если он сидит через несколько столиков от вас.
- Да, я много слышал о Лондоне... - он прервался, облизал губы и посмотрел на меня, словно был не в силах высказать какую-то мучившую его мысль. Я смотрел ему в глаза и ждал. Вдруг взгляд его быстро скользнул в сторону и выражение лица изменилось: за соседним столиком еще недавно была компания из четырех человек - теперь же оставался только один. Он сидел неподвижно, закрыв глаза и положив локти на стол. В общем, это еще ничего не означало. Мы так никогда и не узнали, были ли эти люди обычными посетителями или нет. Но подозрение у Алекса не рассеялось, поэтому он вежливо сказал:
"Ну что ж, надеюсь, приезд вашей делегации был не напрасным!" Я ответил, что уверен: это было не напрасно, после чего он проводил меня до гостиницы, где мы и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
На следующее утро, перед отъездом из Москвы, я последний раз явился в Комитет и предложил организовать поездку советской делегации в Лондон. Мне ответили, что сразу это решить нельзя, но мое предложение будет рассмотрено.
Алекс приехал проводить меня в аэропорт, однако нам ни на минуту не удалось остаться наедине. Последний раз я увидел его с верхней площадки трапа: он помахал мне рукой, повернулся и пошел назад.
Я никак не мог понять, в чем дело. Всю дорогу я ломал себе голову в поисках ответа: ведь Алекс наверняка хотел что-то мне сказать. Много раз он был на грани откровенности. И возможности для этого были. Что же ему помешало?
Разгадку я узнал через несколько недель, в Лондоне.
Один из старейших членов нашей делегации рассказал, как однажды вечером полковник Пеньковский очень его удивил, явившись к нему в номер и попросив передать какой-то пакет в Форин-Офис [Министерство иностранных дел Великобритании]. Пожилой бизнесмен, не привыкший к подобным просьбам и испытывавший естественный страх ко всему, что выходило за рамки закона особенно на советской территории, - отказался выполнить эту просьбу.
Значит, Алекс мне не доверял. Я не мог порицать его за это недоверие, но оно означало чрезвычайно досадную проволочку. Лишь в апреле 1961 года мне удалось разбить лед в наших отношенилх.
Когда я вновь приехал в Москву - для организации поездки русской делегации в Лондон - и встретился с Алексом, он был по-прежнему дружелюбным и по-прежнему колеблющимся. Он показал мне уже утвержденный список членов советской делегации. Просмотрев его, я понял, что нам опять предлагают некомпетентных людей.
Я запротестовал. Алекс сказал, что список составлен Комитетом и никаких изменений в нем не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
С каждым днем я все сильнее чувствовал, что в Пеньковском нарастает напряжение. Утром я присутствовал на разных конференциях, даже выступал на них, однако во второй половине дня, когда члены делегации уезжали на заводы и выставки, никаких дел у меня не было. Несмотря на то что Пеньковский организовал наш визит с удивительной тщательностью, он все-таки казался озабоченным и старался найти повод для обсуждения тех или иных деталей. "Есть еще несколько вопросов..." - обычно начинал он разговор, но, когда мы отправлялись на прогулку по улицам Москвы или сидели на диване в зале какогонибудь музея, эти вопросы как-то незаметно рассасывались. Пеньковский подолгу молчал, потом вдруг улыбался и предлагал мне сигарету. Помню, как в Оружейной палате Кремля он остановился перед каким-то ларцом и, прикоснувшись ладонями к стеклу, начал всматриваться, точно загипнотизированный, в эту средневековую вещицу. Я заговорил с ним, но он не ответил. Когда я обратился к нему снова, он вздрогнул и схватил меня за руку:
"Уйдем отсюда: здесь так мрачно - я не могу этого вынести! Мне нужен свежий воздух". Мы вышли, пересекли Красную площадь, поднялись к Лубянке и прошли мимо тюрьмы, освещенной бледным, низко висящим в свинцовом небе солнцем. Мы оба тяжело дышали, в особенности я, и в морозном воздухе перед нашими лицами клубился пар.
Мы испытывали друг к другу безотчетную симпатию, но именно это его и сдерживало: офицер ГРУ, он был приучен не доверять такого рода чувствам. Впоследствии он рассказал мне, что много раз был на грани откровенного разговора, но так на него и не отважился. Слишком удачным все это было: глава английской делегации, с которым можно проводить столько времени наедине, так дружески настроенный и готовый выслушивать любые откровения! И пока мы продолжали наши прогулки и осмотр достопримечательностей, я читал в его светлых глазах желание объясниться в сочетании с неуверенностью, - но никак не мог ему помочь.
В последний вечер он пригласил меня на "Лебединое озеро". Сидя в огромном зале, отяжеленном позолотой и украшенном громадными люстрами царских времен, я убедился в сильнейшей любви русских людей к этому виду искусства. Русские знают толк в балете так же, как англичане - в футболе. Это было все равно что присутствовать на стадионе "Уэмбли" на финальном матче чемпионата мира - когда ощущаешь сосредоточенность и горячую увлеченность всех присутствующих.
Спектакль окончился, но музыка все еще продолжала звучать в наших ушах. Мы зашли в кафе, сели за столик в углу и заказали пива. Пеньковский вздохнул и, словно подводя итоги, сказал:
- Гревил, я думаю, нам уже пора называть друг друга по имени.
- Конечно, так лучше, Олег.
- Да. А еще лучше: "Алекс". "Олег" по-английски звучит не так хорошо.
- Да здравствует Алекс! - сказал я. - Надеюсь, мы еще встретимся,
- И я на это очень надеюсь.
- Может быть, в Лондоне? Ты когда-нибудь бывал в Лондоне?
- Нет. Но очень бы хотел.
- Это можно устроить. Я побывал в твоей стране - почему бы тебе не побывать в моей? Кстати, ты мог бы возглавить ответную делегацию.
- Да, пожалуй... Почему бы и нет? Отличная мысль!
- Тогда предложи это Комитету.
- Нет, - он заколебался, - нет, Гревил, будет гораздо лучше, если это предложение поступит от тебя. Ты сделаешь это?
- Конечно!
Хотя мы разговаривали тихо, Алекс каждый раз, когда ему надо было сказать что-то важное, заслонял нижнюю часть лица рукой или подносил ко рту стакан. Этому обучают всех разведчиков - для того чтобы в людном месте, особенно в баре или ресторане, сделать невозможным чтение по губам: опытный специалист может узнать, о чем идет речь, даже если он сидит через несколько столиков от вас.
- Да, я много слышал о Лондоне... - он прервался, облизал губы и посмотрел на меня, словно был не в силах высказать какую-то мучившую его мысль. Я смотрел ему в глаза и ждал. Вдруг взгляд его быстро скользнул в сторону и выражение лица изменилось: за соседним столиком еще недавно была компания из четырех человек - теперь же оставался только один. Он сидел неподвижно, закрыв глаза и положив локти на стол. В общем, это еще ничего не означало. Мы так никогда и не узнали, были ли эти люди обычными посетителями или нет. Но подозрение у Алекса не рассеялось, поэтому он вежливо сказал:
"Ну что ж, надеюсь, приезд вашей делегации был не напрасным!" Я ответил, что уверен: это было не напрасно, после чего он проводил меня до гостиницы, где мы и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
На следующее утро, перед отъездом из Москвы, я последний раз явился в Комитет и предложил организовать поездку советской делегации в Лондон. Мне ответили, что сразу это решить нельзя, но мое предложение будет рассмотрено.
Алекс приехал проводить меня в аэропорт, однако нам ни на минуту не удалось остаться наедине. Последний раз я увидел его с верхней площадки трапа: он помахал мне рукой, повернулся и пошел назад.
Я никак не мог понять, в чем дело. Всю дорогу я ломал себе голову в поисках ответа: ведь Алекс наверняка хотел что-то мне сказать. Много раз он был на грани откровенности. И возможности для этого были. Что же ему помешало?
Разгадку я узнал через несколько недель, в Лондоне.
Один из старейших членов нашей делегации рассказал, как однажды вечером полковник Пеньковский очень его удивил, явившись к нему в номер и попросив передать какой-то пакет в Форин-Офис [Министерство иностранных дел Великобритании]. Пожилой бизнесмен, не привыкший к подобным просьбам и испытывавший естественный страх ко всему, что выходило за рамки закона особенно на советской территории, - отказался выполнить эту просьбу.
Значит, Алекс мне не доверял. Я не мог порицать его за это недоверие, но оно означало чрезвычайно досадную проволочку. Лишь в апреле 1961 года мне удалось разбить лед в наших отношенилх.
Когда я вновь приехал в Москву - для организации поездки русской делегации в Лондон - и встретился с Алексом, он был по-прежнему дружелюбным и по-прежнему колеблющимся. Он показал мне уже утвержденный список членов советской делегации. Просмотрев его, я понял, что нам опять предлагают некомпетентных людей.
Я запротестовал. Алекс сказал, что список составлен Комитетом и никаких изменений в нем не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27