»
Облака проплывали, как по экрану телевизора. Зрачки мои не ворочались, тело не двигалось, оно стало будто не моим, но органы осязания ничего не утратили. Даже наоборот — я чувствовал под собой каждую травиночку.
Потом послышались шаги. По голосам я узнал, что это был Осетр со своим приятелем, санитаром из местной больницы. Они по очереди испуганно заглянули в мои глаза, будто в глухую избу с улицы, и санитар прошептал: «Поздно…»
«Почему же поздно? — подумалось мне. — Мое „я“ пока еще при мне».
Но я не мог им об этом сказать и не ощутил от этого досады. Я почувствовал, как у санитара задрожали коленки, а у Осетра замерло сердце.
Черт подери! Я стал чуять как собака. Как десять собак, вместе взятых.
Так вот что такое смерть. Покой и равновесие. Равновесие и полное равнодушие. Равнодушие и никакого страха перед небытием. Странно, почему я так боялся небытия? Миллиарды лет я был в небытие и только двадцать два года прозревшим. Но почему, прозрев, так страшно уходить обратно, откуда пришел? Только покой и равновесие… Равновесие — нормальное состояние Вселенной.
Санитар закрыл мне пальцами веки, и небо исчезло, но никаких неудобств я от этого не ощутил. Какая разница, что перед глазами небо или одно сплошное коричневое пятно…
Санитар залепетал, заикаясь:
— В-вот ч-что, Осетр. М-меня здесь не было… И выкручивайся сам.
Не боись, не з-заложу, но и ты про меня не вспоминай, если тебя загребут…
Осетр не ответил. А санитар тут же убежал. Осетр дрожащими руками выдернул нож из моей груди и, схватив меня за ноги, поволок куда-то в поле. Трава и камни шуршали у меня под спиной. Рубашка задралась, но боли не чувствовалось. Только тупая шероховатость. Он затащил мое тело в лес и бросил в какую-то яму. Какой-то кол впился в спину, но неприятных ощущений я не ощутил. Осетр забросал меня хвоей и ветками, наскоро присыпал землей и убежал.
Теперь я мог только чувствовать и слышать. Слух мой обострился еще раз в десять, и обострилось осязание, но мое собственное «я» ни на секунду не покидало меня. По прогнозам, оно должно отделиться от тела и растаять, как облако, или расползтись постепенно, как туман, но то, что оно оставалось при теле, ничуть не пугало меня и не вызывало никакого беспокойства. Я ощущал ночь, день, дождь, зной, мороз, но никаких неудобств от атмосферных явлений не ощущалось. Не вызвало у меня и смертельной тоски, когда мое «я» стало постепенно угасать, как свет в кинозале. Скоро оно угаснет совсем, и я вступлю в вечный мрак под полное равнодушие.
Равнодушие — нормальное состояние Вселенной. Жизнь начинается там, где равнодушие нарушается.
В одну секунду я почувствовал, что кол в спине стал мне очень неприятен. Более того, я почувствовал раздражение во всем теле и сообразил, что смогу пошевелиться…
Я вылез из ямы, отряхнулся и пошел через поле на горящие огни.
Главное — отыскать Таню. Главное — объяснить ей, что идти наперекор судьбе даже необходимо. Все силы Вселенной пытаются уравновесить невидимые пружины мирозданья, но грош цена той пружине, которая не пытается сопротивляться. Нельзя смиряться, нельзя! А она лукавила и оправдывалась перед Осетром, что била меня по щекам и посылала матом… Значит, смирилась…
Показалась улица. Затем площадь. Я их знал, но не узнавал. Не узнавал я и прохожих, будто брел по чужому району. Но как же по чужому, когда вот он, Ванин клуб, и звук журчащего ручья, доносившегося из-за мастерских… За домами скандалили. Слышался мужской пьяный хрип и отчаянный женский визг. Старухи на крыльце магазина качали головами и причитали:
— Опять проклятый душегуб жену колотит.
Я миновал клуб, развилку, и осталось пройти до Таниного дома всего один переулок, со старой обшарпанной почтой в начале, и вдруг на дверях этой почты я увидел рекламный плакат Госстраха с датой…
«Господи! — ошалел я. — Неужели прошло одиннадцать лет?»
И вдруг в переулке я увидел ее. Она шла мне навстречу, растрепанная, измученная, с желтым лицом и с синяками под глазами. Я узнал ее сразу. Это же та самая женщина, которая тогда попалась навстречу Тане.
Таня описала ее досконально. Невероятное сходство. До меня дошло, что именно эту женщину только что колотил муж, и ее визги разносились по всему району.
Разминувшись, пройдя шагов десять, я оглянулся. Она оглянулась тоже. Посмотрела на меня с безразличием и пошла дальше, покачиваясь устало, равнодушно держа равновесие. Держи-держи! Равновесие — нормальное состояние Вселенной…
1 2
Облака проплывали, как по экрану телевизора. Зрачки мои не ворочались, тело не двигалось, оно стало будто не моим, но органы осязания ничего не утратили. Даже наоборот — я чувствовал под собой каждую травиночку.
Потом послышались шаги. По голосам я узнал, что это был Осетр со своим приятелем, санитаром из местной больницы. Они по очереди испуганно заглянули в мои глаза, будто в глухую избу с улицы, и санитар прошептал: «Поздно…»
«Почему же поздно? — подумалось мне. — Мое „я“ пока еще при мне».
Но я не мог им об этом сказать и не ощутил от этого досады. Я почувствовал, как у санитара задрожали коленки, а у Осетра замерло сердце.
Черт подери! Я стал чуять как собака. Как десять собак, вместе взятых.
Так вот что такое смерть. Покой и равновесие. Равновесие и полное равнодушие. Равнодушие и никакого страха перед небытием. Странно, почему я так боялся небытия? Миллиарды лет я был в небытие и только двадцать два года прозревшим. Но почему, прозрев, так страшно уходить обратно, откуда пришел? Только покой и равновесие… Равновесие — нормальное состояние Вселенной.
Санитар закрыл мне пальцами веки, и небо исчезло, но никаких неудобств я от этого не ощутил. Какая разница, что перед глазами небо или одно сплошное коричневое пятно…
Санитар залепетал, заикаясь:
— В-вот ч-что, Осетр. М-меня здесь не было… И выкручивайся сам.
Не боись, не з-заложу, но и ты про меня не вспоминай, если тебя загребут…
Осетр не ответил. А санитар тут же убежал. Осетр дрожащими руками выдернул нож из моей груди и, схватив меня за ноги, поволок куда-то в поле. Трава и камни шуршали у меня под спиной. Рубашка задралась, но боли не чувствовалось. Только тупая шероховатость. Он затащил мое тело в лес и бросил в какую-то яму. Какой-то кол впился в спину, но неприятных ощущений я не ощутил. Осетр забросал меня хвоей и ветками, наскоро присыпал землей и убежал.
Теперь я мог только чувствовать и слышать. Слух мой обострился еще раз в десять, и обострилось осязание, но мое собственное «я» ни на секунду не покидало меня. По прогнозам, оно должно отделиться от тела и растаять, как облако, или расползтись постепенно, как туман, но то, что оно оставалось при теле, ничуть не пугало меня и не вызывало никакого беспокойства. Я ощущал ночь, день, дождь, зной, мороз, но никаких неудобств от атмосферных явлений не ощущалось. Не вызвало у меня и смертельной тоски, когда мое «я» стало постепенно угасать, как свет в кинозале. Скоро оно угаснет совсем, и я вступлю в вечный мрак под полное равнодушие.
Равнодушие — нормальное состояние Вселенной. Жизнь начинается там, где равнодушие нарушается.
В одну секунду я почувствовал, что кол в спине стал мне очень неприятен. Более того, я почувствовал раздражение во всем теле и сообразил, что смогу пошевелиться…
Я вылез из ямы, отряхнулся и пошел через поле на горящие огни.
Главное — отыскать Таню. Главное — объяснить ей, что идти наперекор судьбе даже необходимо. Все силы Вселенной пытаются уравновесить невидимые пружины мирозданья, но грош цена той пружине, которая не пытается сопротивляться. Нельзя смиряться, нельзя! А она лукавила и оправдывалась перед Осетром, что била меня по щекам и посылала матом… Значит, смирилась…
Показалась улица. Затем площадь. Я их знал, но не узнавал. Не узнавал я и прохожих, будто брел по чужому району. Но как же по чужому, когда вот он, Ванин клуб, и звук журчащего ручья, доносившегося из-за мастерских… За домами скандалили. Слышался мужской пьяный хрип и отчаянный женский визг. Старухи на крыльце магазина качали головами и причитали:
— Опять проклятый душегуб жену колотит.
Я миновал клуб, развилку, и осталось пройти до Таниного дома всего один переулок, со старой обшарпанной почтой в начале, и вдруг на дверях этой почты я увидел рекламный плакат Госстраха с датой…
«Господи! — ошалел я. — Неужели прошло одиннадцать лет?»
И вдруг в переулке я увидел ее. Она шла мне навстречу, растрепанная, измученная, с желтым лицом и с синяками под глазами. Я узнал ее сразу. Это же та самая женщина, которая тогда попалась навстречу Тане.
Таня описала ее досконально. Невероятное сходство. До меня дошло, что именно эту женщину только что колотил муж, и ее визги разносились по всему району.
Разминувшись, пройдя шагов десять, я оглянулся. Она оглянулась тоже. Посмотрела на меня с безразличием и пошла дальше, покачиваясь устало, равнодушно держа равновесие. Держи-держи! Равновесие — нормальное состояние Вселенной…
1 2