А если манто станут продавать с рук, через знакомых? На них нет бирок «украдено». Продаем, мол, по случаю.
Черт его знает, как браться за это дело!
В дверь постучали.
Калитин даже обрадовался, что ему помешали, — все равно ничего путного не приходило в голову.
Он открыл дверь.
Перед Павлом стояли его старые друзья — Сережка Шлыков и Петр Кулешов.
Еще утром приказом начальника управления была создана опергруппа по раскрытию преступления в меховом магазине. Возглавил ее Калитин, а в его подчинение были назначены Шлыков и Кулешов. Весь день ребята передавали свои текущие дела заменившим их товарищам, чтобы полностью переключиться на поиски «каменщика».
— Сумерничаешь? — спросил Павла Петя Кулешов, переступая порог комнаты.
— Входите, парни, — улыбнулся Павел. — Признаться, мне покоя не дает наше дело. Поговорим?
Как-то сложилось, что все важные шаги в жизни — совместные ли, в отдельности ли каждого — они обязательно обсуждали на «триумвирате» — так пышно именовались их вечерние собеседования. Повелось это еще с университета, где они учились на юрфаке. Встречались ребята и по окончании курса, когда стали работать в оперативной части разных отделений московской милиции, правда реже. И вот судьба снова свела их вместе — больше года они работают в МУРе. А теперь, наконец, им доверили то самое серьезное, большое дело, которого они так долго ждали, на котором можно по-настоящему проверить свои силы, — необычное, таинственное.
— Я считаю, что вор — человек маленького, в крайнем случае, ниже среднего росточка.
Сережка Шлыков заявил это прямо с порога, первым «включая скорость».
Он и сам был «ниже среднего росточка». Худощавый, похожий на подростка, со своим воинственно торчащим темным чубом и удивительно ясными, очень приметными, голубыми глазами на узком, продолговатом лице. Смешливый и увлекающийся, полная противоположность Петру Кулешову — рослому, ладному парню, спокойному, даже флегматичному на вид, с круглым красным лицом — не то обветренным, не то просто от богатырского здоровья, — с маленькими добродушными глазками и крупным толстогубым ртом.
— Умозаключение, ничего не скажешь, делает тебе честь, — добродушно поддел приятеля Петр. — Как будто громоздкий детина мог поместиться в этом песчаном ларе и столько высидеть в нем.
— Конечно, тебя, например, в ларь засунуть было бы сложновато, — отпарировал Сергей. — А если он сухопарый по комплекции, но жилистый, выносливый, сильный? Тогда как?
— Тогда сдаюсь. Но, может, раз ты такой провидец, сразу скажешь и как его зовут?
— Как зовут — не скажу. А лет ему от роду, как говорил Гришка Самозванец в трагедии Пушкина, от сорока до пятидесяти — это почти бесспорно.
— Ах вот как! А почему бы ему не быть и помоложе? Работка эта вряд ли годится для пенсионного возраста.
— Пенсионный, с твоего разрешения, наступает много позже. А если говорить серьезно, то кое-какие соображения привести могу.
— Давай.
— Логика говорит, что мы имеем дело с многоопытным вором-рецидивистом. А они обыкновенно становятся такими как раз к сорока годам.
— Это они тебе сами сообщили?
— Нет. Это сообщил мне А. М. Яковлев. Вот его книжица «Борьба с рецидивной преступностью».
— Ого! Серега Шлыков, изучающий научные монографии, — это что-то новое.
Сергей сделал вид, что воспринял иронию друга как комплимент, достал из портфеля книгу и открыл заложенную страницу.
— Читайте сами, серые, темные личности.
— Читали, читали, Серега.
— Не принимай близко к сердцу Петькину подначку. Он просто выпытывает у тебя подтверждение своим мыслям, — вступил в разговор Павел. — В том, что ты так горячо отстаиваешь, несомненно, есть здравый смысл. Наверно, «каменщик» — человек пожилой.
— То-то. Значит, и мы не лыком шиты. — Сергей хитро подмигнул друзьям. — А сухое вино? Такую кислятину молодой парень ни за что бы с собой не приволок. Водочка или коньячок — другое дело.
Друзья засмеялись, но и это допущение Сергея посчитали не лишенным смысла.
— Мне все же представляется, — Павел придвинул свой стул ближе к столу, — что не ушли шубы из Москвы. Просто мы не сумели пока нащупать каналы, по которым сплавляется краденый товар. Давайте посчитаем. — Взяв большой красный карандаш, он вывел на листке бумаги три цифры. — За год с небольшим «каменщик», выходит, умыкнул ни много ни мало тридцать дорогостоящих меховых манто. — Эта цифра была обведена кругом. — Пусть по тысяче рублей в среднем каждое пальто, — последовало энергичное подчеркивание второй цифры. — Это, выходит, в общем тридцать тысяч, — снова дважды черкает по бумаге остро отточенный красный грифель. — Где, как не в столице, сбывать такие ценности. Сколько приезжих ежедневно бывает в магазинах, на рынках! Да и среди москвичей охотников хватит. Почему бы не предположить, что этот нахальный тип именно здесь, в городе, у нас под носом распродает шубы?
— Уже предположили. А дальше что? Предложить участковым провести работу по домам?
— Именно. Пусть потолкуют со своим активом в ЖЭКах, с дворниками, с квартиросъемщиками.
— А ты представляешь себе, сколько сигналов нам придется проверять?
— Игра, Петя, стоит свеч. Надо пробовать. Тем более…
Закончить мысль Павлу не удалось. В коридоре послышались медленные, тяжелые, хорошо знакомые шаги, и в комнату вошел Степан Порфирьевич Соловьев. Кабинет начальника отдела был неподалеку, и полковник имел обыкновение по вечерам заглядывать к сотрудникам «на голос», как он говорил.
— Не пора ли по домам? Десятый час.
— «Каменщик» покоя не дает, товарищ полковник. Вот прикидываем, как бы его за хвост ухватить.
Полковник остановился возле стены в своей любимой позе — опираясь на заложенные за спину руки. Он страдал от стенокардии, но старательно скрывал это. Однако глуховатый голос и паузы, томительные паузы, которые полковник невольно делал через каждые несколько фраз, выдавали его.
Тридцать лет уже отдал Соловьев службе в розыске. Он так и говорил «служба», и у него это слово приобретало какой-то особенно уважительный оттенок. Вероятно, потому что никогда он не был службистом.
Джером К. Джером сказал о Конан-Дойле: «Большого ума, большого роста, большой души человек».
Все три определения этой лаконичной и емкой характеристики с полным правом можно было отнести к полковнику Соловьеву.
Суховатый, даже порой резкий, требовательный, бескомпромиссный во всем, что касается работы, он пользовался большим уважением у сослуживцев. И очень многие молодые сотрудники, назначаемые в отдел к Соловьеву, считали, что им повезло в жизни.
— Садитесь, — сказал полковник «триумвирату», вставшему при его появлении. — Давайте потолкуем о вашем деле.
Степан Порфирьевич вопросительно взглянул на Калитина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Черт его знает, как браться за это дело!
В дверь постучали.
Калитин даже обрадовался, что ему помешали, — все равно ничего путного не приходило в голову.
Он открыл дверь.
Перед Павлом стояли его старые друзья — Сережка Шлыков и Петр Кулешов.
Еще утром приказом начальника управления была создана опергруппа по раскрытию преступления в меховом магазине. Возглавил ее Калитин, а в его подчинение были назначены Шлыков и Кулешов. Весь день ребята передавали свои текущие дела заменившим их товарищам, чтобы полностью переключиться на поиски «каменщика».
— Сумерничаешь? — спросил Павла Петя Кулешов, переступая порог комнаты.
— Входите, парни, — улыбнулся Павел. — Признаться, мне покоя не дает наше дело. Поговорим?
Как-то сложилось, что все важные шаги в жизни — совместные ли, в отдельности ли каждого — они обязательно обсуждали на «триумвирате» — так пышно именовались их вечерние собеседования. Повелось это еще с университета, где они учились на юрфаке. Встречались ребята и по окончании курса, когда стали работать в оперативной части разных отделений московской милиции, правда реже. И вот судьба снова свела их вместе — больше года они работают в МУРе. А теперь, наконец, им доверили то самое серьезное, большое дело, которого они так долго ждали, на котором можно по-настоящему проверить свои силы, — необычное, таинственное.
— Я считаю, что вор — человек маленького, в крайнем случае, ниже среднего росточка.
Сережка Шлыков заявил это прямо с порога, первым «включая скорость».
Он и сам был «ниже среднего росточка». Худощавый, похожий на подростка, со своим воинственно торчащим темным чубом и удивительно ясными, очень приметными, голубыми глазами на узком, продолговатом лице. Смешливый и увлекающийся, полная противоположность Петру Кулешову — рослому, ладному парню, спокойному, даже флегматичному на вид, с круглым красным лицом — не то обветренным, не то просто от богатырского здоровья, — с маленькими добродушными глазками и крупным толстогубым ртом.
— Умозаключение, ничего не скажешь, делает тебе честь, — добродушно поддел приятеля Петр. — Как будто громоздкий детина мог поместиться в этом песчаном ларе и столько высидеть в нем.
— Конечно, тебя, например, в ларь засунуть было бы сложновато, — отпарировал Сергей. — А если он сухопарый по комплекции, но жилистый, выносливый, сильный? Тогда как?
— Тогда сдаюсь. Но, может, раз ты такой провидец, сразу скажешь и как его зовут?
— Как зовут — не скажу. А лет ему от роду, как говорил Гришка Самозванец в трагедии Пушкина, от сорока до пятидесяти — это почти бесспорно.
— Ах вот как! А почему бы ему не быть и помоложе? Работка эта вряд ли годится для пенсионного возраста.
— Пенсионный, с твоего разрешения, наступает много позже. А если говорить серьезно, то кое-какие соображения привести могу.
— Давай.
— Логика говорит, что мы имеем дело с многоопытным вором-рецидивистом. А они обыкновенно становятся такими как раз к сорока годам.
— Это они тебе сами сообщили?
— Нет. Это сообщил мне А. М. Яковлев. Вот его книжица «Борьба с рецидивной преступностью».
— Ого! Серега Шлыков, изучающий научные монографии, — это что-то новое.
Сергей сделал вид, что воспринял иронию друга как комплимент, достал из портфеля книгу и открыл заложенную страницу.
— Читайте сами, серые, темные личности.
— Читали, читали, Серега.
— Не принимай близко к сердцу Петькину подначку. Он просто выпытывает у тебя подтверждение своим мыслям, — вступил в разговор Павел. — В том, что ты так горячо отстаиваешь, несомненно, есть здравый смысл. Наверно, «каменщик» — человек пожилой.
— То-то. Значит, и мы не лыком шиты. — Сергей хитро подмигнул друзьям. — А сухое вино? Такую кислятину молодой парень ни за что бы с собой не приволок. Водочка или коньячок — другое дело.
Друзья засмеялись, но и это допущение Сергея посчитали не лишенным смысла.
— Мне все же представляется, — Павел придвинул свой стул ближе к столу, — что не ушли шубы из Москвы. Просто мы не сумели пока нащупать каналы, по которым сплавляется краденый товар. Давайте посчитаем. — Взяв большой красный карандаш, он вывел на листке бумаги три цифры. — За год с небольшим «каменщик», выходит, умыкнул ни много ни мало тридцать дорогостоящих меховых манто. — Эта цифра была обведена кругом. — Пусть по тысяче рублей в среднем каждое пальто, — последовало энергичное подчеркивание второй цифры. — Это, выходит, в общем тридцать тысяч, — снова дважды черкает по бумаге остро отточенный красный грифель. — Где, как не в столице, сбывать такие ценности. Сколько приезжих ежедневно бывает в магазинах, на рынках! Да и среди москвичей охотников хватит. Почему бы не предположить, что этот нахальный тип именно здесь, в городе, у нас под носом распродает шубы?
— Уже предположили. А дальше что? Предложить участковым провести работу по домам?
— Именно. Пусть потолкуют со своим активом в ЖЭКах, с дворниками, с квартиросъемщиками.
— А ты представляешь себе, сколько сигналов нам придется проверять?
— Игра, Петя, стоит свеч. Надо пробовать. Тем более…
Закончить мысль Павлу не удалось. В коридоре послышались медленные, тяжелые, хорошо знакомые шаги, и в комнату вошел Степан Порфирьевич Соловьев. Кабинет начальника отдела был неподалеку, и полковник имел обыкновение по вечерам заглядывать к сотрудникам «на голос», как он говорил.
— Не пора ли по домам? Десятый час.
— «Каменщик» покоя не дает, товарищ полковник. Вот прикидываем, как бы его за хвост ухватить.
Полковник остановился возле стены в своей любимой позе — опираясь на заложенные за спину руки. Он страдал от стенокардии, но старательно скрывал это. Однако глуховатый голос и паузы, томительные паузы, которые полковник невольно делал через каждые несколько фраз, выдавали его.
Тридцать лет уже отдал Соловьев службе в розыске. Он так и говорил «служба», и у него это слово приобретало какой-то особенно уважительный оттенок. Вероятно, потому что никогда он не был службистом.
Джером К. Джером сказал о Конан-Дойле: «Большого ума, большого роста, большой души человек».
Все три определения этой лаконичной и емкой характеристики с полным правом можно было отнести к полковнику Соловьеву.
Суховатый, даже порой резкий, требовательный, бескомпромиссный во всем, что касается работы, он пользовался большим уважением у сослуживцев. И очень многие молодые сотрудники, назначаемые в отдел к Соловьеву, считали, что им повезло в жизни.
— Садитесь, — сказал полковник «триумвирату», вставшему при его появлении. — Давайте потолкуем о вашем деле.
Степан Порфирьевич вопросительно взглянул на Калитина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14