Нет. Нельзя так думать. Одиночество и непохожесть на остальных могут сломать здесь человека в два счета, даже если к этому не добавлять еще и подозрения товарищей по команде.
Если, конечно, Элоизу Уаггонер можно было назвать человеком в полном смысле этого слова. Она была скорее чем-то вроде мутанта. Что еще можно сказать о существе, способном обмениваться мыслями с живым вихрем?
— Что это за музыка? — спросил Сцили.
— Бах. Третий Бранденбургский концерт. Он, то есть Люцифер, не поклонник современной муры. Да и я тоже.
Уж ты-то точно, решил Сцили. Вслух он сказал:
— Послушайте, до прыжка осталось всего полчаса. Никто не знает, что ждет там, где мы вынырнем. Мы первыми пытаемся так близко подобраться к звезде, которая совсем недавно была сверхновой. Только одно известно наверняка — что жесткое излучение убьет нас на месте, если не выдержат защитные поля. Во всем остальном остается полагаться на теорию. А сжимающееся звездное ядро настолько ни на что не похоже в этой вселенной, что я сильно сомневаюсь в надежности любых теорий. Нельзя сейчас просто сидеть и мечтать. Надо готовиться.
— Так точно, сэр, — когда она говорила шепотом, голос ее терял обычную резкость.
Капитан посмотрел мимо нее, мимо змеиных глаз индикаторов и приборных шкал, словно его взгляд мог проникнуть через стальную обшивку и достичь космоса. Там, он знал, рядом с кораблем плывет Люцифер.
Он представил знакомый образ: огненный шар двадцати метров в поперечнике, переливающийся белым, красным, золотым, бирюзовым, огненные языки развеваются словно пряди волос Медузы, кометный хвост горит на сотню метров позади — сияние, светоч, исчадие ада. Среди всего, что тревожило капитана, не последнее место занимали мысли о том создании, что сопровождало корабль.
Капитан изо всех сил цеплялся за научные объяснения, на поверку оказывавшиеся ничем не лучше догадок. В множественной звездной системе Эпсилона Возничего, где пространство насыщено газом и энергией, происходили вещи, ни в какой лаборатории не мыслимые. Там возникло нечто, столь же похожее на обычную шаровую молнию, сколь похожи были на выплеснувшуюся из океанов жизнь те простенькие органические молекулы, что зарождались в доисторических морях. В системе Эпсилона Возничего магнитная гидродинамика сыграла роль химии на древней Земле. Появились и стали расти устойчивые вихри. По мере роста они становились все сложнее, пока наконец за миллионы лет не превратились в подобие живых организмов. Это была форма существования ионов, ядер и силовых полей. В ее метаболизме участвовали электроны, нуклоны и рентгеновское излучение; она на протяжении всего своего существования сохраняла постоянную структуру; она воспроизводила себе подобных; она мыслила.
Но вот о чем? Немногие способные общаться с ауригеанцами телепаты (Возничий по-латыни — aurigea), те, кто сообщил человечеству о самом факте существования этой расы, так и не сумели внятно это объяснить. Они и сами были странной публикой.
Капитан Сцили сказал:
— Я хочу, чтобы вы кое-что передали ему.
— Так точно, сэр, — Элоиза приглушила звук магнитофона. Ее взгляд устремился в пустоту. Уши ее ловили слова, а мозг (интересно, насколько хорошим он оказывался передатчиком?) посылал их смысл наружу, тому, кто скользил рядом с «Вороном» на персональной ядерной тяге.
— Послушай, Люцифер. Я знаю, ты часто слышал это прежде, но мне хочется быть уверенным, что ты все до конца понимаешь. Твоя психология, должно быть, очень далека от нашей. Почему ты согласился отправиться с нами? Я не знаю. Техник Уаггонер говорит, что ты любопытен и ищешь приключений. Вся ли это правда?
Неважно. Через полчаса мы совершим прыжок и окажемся в пятистах миллионов километров от сверхновой. Там-то и начнется твоя работа. Ты сможешь проникнуть туда, куда мы лезть не рискуем, наблюдать то, что нам недоступно, рассказать нам больше, чем позволят даже предположить наши приборы. Но прежде всего мы должны убедиться, что сумеем удержаться на орбите вокруг звезды. Это касается и тебя. Мертвецы не смогут доставить тебя обратно домой.
Итак. Для того, чтобы тебе целому и невредимому попасть в область действия прыжкового поля, нам придется выключить защитные экраны. Вынырнем мы в зоне смертельных лучевых нагрузок. Ты должен сразу же удалиться от корабля, так как через шестьдесят секунд после появления мы снова включим защиту. После этого ты должен обследовать окрестности. Проверишь, нет ли следующих опасностей… — Сцили все их перечислил. — Конечно, это только то, что мы можем предугадать. Скорее всего, мы столкнемся с непредсказуемыми неприятностями. Если что-то покажется тебе угрожающим, немедленно возвращайся, предупреди нас и готовься к прыжку назад. Ты все понял? Повтори.
Из Элоизы полились слова. Они правильно повторяли речь капитана, он все ли она воспроизводила?
— Ну хорошо, — Сцили нерешительно замолчал. — Если хотите, можете продолжить свой концерт. Но закончите его за десять минут до нулевого отсчета и будьте наготове.
— Да, сэр, — она не смотрела на него. Непонятно было, на что вообще она смотрит.
Шаги капитана прозвучали по коридору и стихли.
— Почему он опять повторял все то же? — спросил Люцифер.
— Он боится, — ответила Элоиза.
— ?
— Подозреваю, ты про страх ничего не знаешь, — сказала она.
— А ты можешь мне показать? Нет, не надо. Я чувствую, что это больно. Тебе не должно быть больно.
— Я все равно не смогу испугаться, пока мой разум держится за твой.
(Элоиза ощутила прилив теплоты. В нем таилось веселье, оно плясало язычками пламени на поверхности того-как-отец-ведет-ее-девчонкой-за-руку-и-они-выходят-в-поле-летним-днем-собирать-цветы, поверх силы и мягкости, Баха и Бога.) Люцифер залихватской дугой пронесся вокруг корабля. Его след усеивали пляшущие искры.
— Подумай еще о цветах. Пожалуйста.
Она попыталась.
— Они похожи на… (человеческий мозг воспринял этот образ как переливающиеся радугой фонтаны гамма-излучения посреди всепроникающего света). Но такие крохотные! Какая мимолетная нежность! — откликнулся Люцифер.
— Я не представляю, как тебе удается все схватывать, — прошептала она.
— Для меня понимаешь ты. Пока тебя не было, я и не знал, что можно это любить.
— Но у тебя столько всего прочего! Как ни стараюсь я проникнуть в твой мир, мне не дано понять, что такое звезда.
— А мне — что такое планета. И при этом мы понимаем друг друга.
Ее щеки снова вспыхнули. Его мысль текла дальше, контрапунктом вплетаясь в торжественную музыку:
— Знаешь, я ведь поэтому и полетел с вами. Из-за тебя. Я — огонь и воздух. Пока ты мне не показала, я не знал о прохладе воды и терпении земли. Ты сама словно лунный свет в океане.
— Не надо, — сказала она, — пожалуйста!
1 2 3 4