..
...пурпурный закат на холмах Истбей; первая девушка, которую он
впервые в жизни поцеловал и последняя; странная старая таверна одним
летом, когда он был молодым и пешком путешествовал по Англии;
стремительный спуск по заснеженной лыжне в Хай-Сьерре; Шекспир, Бетховен,
Ван Гог; работа, друзья, отец, мать, мать...
...проснулись животные инстинкты, и он громко и пронзительно
закричал, охваченный агонией страха:
- Если это не смерть, то что же такое смерть?
Потом последний след того, что он сам сделал со своими генетически
заложенными умственными способностями, и что с ним сделали другие, стерся
из памяти, и он умер.
Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял
жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом
отзывался стук зубов.
"Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы? Но я мертв. Они
используют мое тело, чтобы создать кого-то другого. Нет, стоп, это
неверно. Они кремируют мое тело. Я решился на добровольную эвтаназию,
когда не мог больше переносить страдания. Нет. Не мог. Я был стерт из
своей собственной памяти после того, как они сделали меня таким
несчастным, что это уже, собственно, не имело никакого значения".
"Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать, сто, сто десять."
Бейли пытался ухватить реальность, любую реальность, в стремительных
потоках темноты. Головокружение тащило его сквозь бесконечную спираль. Но
реальностью был только он. Он поймал эту реальность. Я - Уильям Бейли,
думал он, борясь с мыслями о пожирающем осьминоге. Я... я... социолог.
Сумасшедший. Что еще. Дважды умерший, после двух кошмарных жизней.
Были ли еще жизни? Не помню. Ветер дует слишком сильно.
Стоп. Проблеск воспоминаний. Нет. Показалось.
"Тысяча одиннадцать, - считал Бог-Моделирующее Устройство, - тысяча
сто, тысяча сто один, тысяча сто десять."
- Зачем ты делаешь это со мной? - закричал Бейли. - Ты такой же
плохой, как и они. Они убили меня дважды. Первый раз с безразличием. Они
называли это свободой - свободой выбирать смерть - но они не думали о нас,
они только надеялись, что мы сами уменьшим свою численность. Они
отстранились от нас - организованная автоматическая машина для обработки
нас - они сделали все, чтобы забыть о нас. А потом они убили меня с
ненавистью. Это была ненависть, жестокость, желание смерти, неважно,
сколько они говорили об исцелении. Что еще? Разве можно взять человеческое
существо и сделать из него предмет, если действительной целью не является
уничтожение в нем всего человеческого - формирование из него чего-то, что
ползает на коленях - и все из-за ненависти к человеческому существу?
"Десять тысяч, десять тысяч один, десять тысяч десять, десять тысяч
одиннадцать."
Пространство захлестнуло само себя, а время расщепилось, как дельта
Стикса. Ветер все дул и дул.
Моя проблема была реальной. Я страдал. Я нуждался в помощи. Я
нуждался в любви.
Щ_е_л_к_. Ветер утих. Темнота ждала. "Пожалуйста, - рыдал Бейли. -
Помогите мне. Заботьтесь обо мне. Дайте мне свою любовь".
Так и произошло.
ТРИ
Приняв душ, он вдруг расставил ноги и посмотрел между ними.
"Ну почему я должен это делать?" - думал он. - "Я в своем уме".
Конечно".
"Но не совсем в порядке", - напомнил он сам себе. - "Сильное нервное
расстройство, возможно начальная стадия шизофрении. До того, как они
убедили меня прийти сюда, у меня были и менее рациональные занятия."
Натягивая брюки, он уставился в зеркало над умывальником. Мужчина,
который отражался в зеркале, был высоким и широкоплечим. Он подумал, что
Бирди Кэрол, по крайней мере, не лгала, когда расхваливала его тело. Но
оно становилось все хуже: слишком мало физической нагрузки, слишком много
лекарств. Ему это не нравилось, но он никак не мог собраться с силами и
начать с этим бороться. Лицо было просто ужасающим: восковые щеки, впалые
глаза с темными кругами вокруг, непричесанные темные волосы.
Он никак не мог определить степень ухудшения здоровья. Это удавалось
не многим. Ухудшение наступало постепенно. Но он помнил, что после
короткой эйфории, следующей сразу за поступлением в клинику, ему
становилось все хуже. Как с точки зрения физического, так и с точки зрения
умственного состояния - а физическое зависело от умственного - он
чувствовал себя хуже, чем до клиники.
А этого не должно было быть. В соответствии с любой теорией - не
должно было быть.
Веко задергалось в тике. Он отвернулся от этого зрелища. При этом ему
пришлось посмотреть на стены. Они были розовыми с нарисованными плюшевыми
медвежатами и палочками с лошадиными головами. Он ненавидел розовый цвет.
- Я бы обошелся без детских рисунков и на стакане, - пробурчал он
себе под нос.
Бирди похлопала его по колену. Они сидели бок о бок на кушетке в
гостиной.
- Я знаю, дорогой, - сказала она. - Но доктор Бирд считает, что это,
в конце концов, помогает. И, честно говоря, я думаю, он прав.
- Как так?
- Ну, основной принцип состоит в воссоздании твоего детства. То есть,
любви, веры и наивности, которые были присущи тебе в то время. Я знаю, что
это звучит глупо, но стиль детской комнаты должен напоминать твоему
бедному подсознанию о том, что было утрачено и о том, что это можно
вернуть.
- О каких любви, вере и наивности идет речь? - спросил Бейли. - Я
хорошо помню свое детство, и оно было совсем обычным. Меня заставляли
ходить в школу и постоянно ненавидели. Хулиган, живущий по соседству часто
устраивал засады на дороге, по которой я возвращался домой, и избивал
меня. Но почему-то я не мог сказать об этом родителям. Как-то раз я прочел
рассказ о привидениях, и потом несколько недель кряду просыпался каждую
ночь от переполнявших меня ужасов. Моего щенка переехала машина, меня
застали за..
- Шшшш, дорогой, - она прижала свою большую гладкую ладонь к его
губам и прильнула к нему. Туалетная вода, которой она всегда пользовалась,
пахла непреодолимо сладко. - Я знаю. Но мы имеем в виду идеальное детство.
Тебе необходимо научиться - глубоко-глубоко внутри себя - научиться
любить. И быть любимым. Тогда ты снова будешь в порядке.
- Послушай, - сказал он; его раздражение росло в геометрической
прогрессии, - предположим, что моя проблема состоит не в аутогенном
неврозе или каком-нибудь другом ярлыке, который вы на меня повесили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
...пурпурный закат на холмах Истбей; первая девушка, которую он
впервые в жизни поцеловал и последняя; странная старая таверна одним
летом, когда он был молодым и пешком путешествовал по Англии;
стремительный спуск по заснеженной лыжне в Хай-Сьерре; Шекспир, Бетховен,
Ван Гог; работа, друзья, отец, мать, мать...
...проснулись животные инстинкты, и он громко и пронзительно
закричал, охваченный агонией страха:
- Если это не смерть, то что же такое смерть?
Потом последний след того, что он сам сделал со своими генетически
заложенными умственными способностями, и что с ним сделали другие, стерся
из памяти, и он умер.
Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял
жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом
отзывался стук зубов.
"Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы? Но я мертв. Они
используют мое тело, чтобы создать кого-то другого. Нет, стоп, это
неверно. Они кремируют мое тело. Я решился на добровольную эвтаназию,
когда не мог больше переносить страдания. Нет. Не мог. Я был стерт из
своей собственной памяти после того, как они сделали меня таким
несчастным, что это уже, собственно, не имело никакого значения".
"Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать, сто, сто десять."
Бейли пытался ухватить реальность, любую реальность, в стремительных
потоках темноты. Головокружение тащило его сквозь бесконечную спираль. Но
реальностью был только он. Он поймал эту реальность. Я - Уильям Бейли,
думал он, борясь с мыслями о пожирающем осьминоге. Я... я... социолог.
Сумасшедший. Что еще. Дважды умерший, после двух кошмарных жизней.
Были ли еще жизни? Не помню. Ветер дует слишком сильно.
Стоп. Проблеск воспоминаний. Нет. Показалось.
"Тысяча одиннадцать, - считал Бог-Моделирующее Устройство, - тысяча
сто, тысяча сто один, тысяча сто десять."
- Зачем ты делаешь это со мной? - закричал Бейли. - Ты такой же
плохой, как и они. Они убили меня дважды. Первый раз с безразличием. Они
называли это свободой - свободой выбирать смерть - но они не думали о нас,
они только надеялись, что мы сами уменьшим свою численность. Они
отстранились от нас - организованная автоматическая машина для обработки
нас - они сделали все, чтобы забыть о нас. А потом они убили меня с
ненавистью. Это была ненависть, жестокость, желание смерти, неважно,
сколько они говорили об исцелении. Что еще? Разве можно взять человеческое
существо и сделать из него предмет, если действительной целью не является
уничтожение в нем всего человеческого - формирование из него чего-то, что
ползает на коленях - и все из-за ненависти к человеческому существу?
"Десять тысяч, десять тысяч один, десять тысяч десять, десять тысяч
одиннадцать."
Пространство захлестнуло само себя, а время расщепилось, как дельта
Стикса. Ветер все дул и дул.
Моя проблема была реальной. Я страдал. Я нуждался в помощи. Я
нуждался в любви.
Щ_е_л_к_. Ветер утих. Темнота ждала. "Пожалуйста, - рыдал Бейли. -
Помогите мне. Заботьтесь обо мне. Дайте мне свою любовь".
Так и произошло.
ТРИ
Приняв душ, он вдруг расставил ноги и посмотрел между ними.
"Ну почему я должен это делать?" - думал он. - "Я в своем уме".
Конечно".
"Но не совсем в порядке", - напомнил он сам себе. - "Сильное нервное
расстройство, возможно начальная стадия шизофрении. До того, как они
убедили меня прийти сюда, у меня были и менее рациональные занятия."
Натягивая брюки, он уставился в зеркало над умывальником. Мужчина,
который отражался в зеркале, был высоким и широкоплечим. Он подумал, что
Бирди Кэрол, по крайней мере, не лгала, когда расхваливала его тело. Но
оно становилось все хуже: слишком мало физической нагрузки, слишком много
лекарств. Ему это не нравилось, но он никак не мог собраться с силами и
начать с этим бороться. Лицо было просто ужасающим: восковые щеки, впалые
глаза с темными кругами вокруг, непричесанные темные волосы.
Он никак не мог определить степень ухудшения здоровья. Это удавалось
не многим. Ухудшение наступало постепенно. Но он помнил, что после
короткой эйфории, следующей сразу за поступлением в клинику, ему
становилось все хуже. Как с точки зрения физического, так и с точки зрения
умственного состояния - а физическое зависело от умственного - он
чувствовал себя хуже, чем до клиники.
А этого не должно было быть. В соответствии с любой теорией - не
должно было быть.
Веко задергалось в тике. Он отвернулся от этого зрелища. При этом ему
пришлось посмотреть на стены. Они были розовыми с нарисованными плюшевыми
медвежатами и палочками с лошадиными головами. Он ненавидел розовый цвет.
- Я бы обошелся без детских рисунков и на стакане, - пробурчал он
себе под нос.
Бирди похлопала его по колену. Они сидели бок о бок на кушетке в
гостиной.
- Я знаю, дорогой, - сказала она. - Но доктор Бирд считает, что это,
в конце концов, помогает. И, честно говоря, я думаю, он прав.
- Как так?
- Ну, основной принцип состоит в воссоздании твоего детства. То есть,
любви, веры и наивности, которые были присущи тебе в то время. Я знаю, что
это звучит глупо, но стиль детской комнаты должен напоминать твоему
бедному подсознанию о том, что было утрачено и о том, что это можно
вернуть.
- О каких любви, вере и наивности идет речь? - спросил Бейли. - Я
хорошо помню свое детство, и оно было совсем обычным. Меня заставляли
ходить в школу и постоянно ненавидели. Хулиган, живущий по соседству часто
устраивал засады на дороге, по которой я возвращался домой, и избивал
меня. Но почему-то я не мог сказать об этом родителям. Как-то раз я прочел
рассказ о привидениях, и потом несколько недель кряду просыпался каждую
ночь от переполнявших меня ужасов. Моего щенка переехала машина, меня
застали за..
- Шшшш, дорогой, - она прижала свою большую гладкую ладонь к его
губам и прильнула к нему. Туалетная вода, которой она всегда пользовалась,
пахла непреодолимо сладко. - Я знаю. Но мы имеем в виду идеальное детство.
Тебе необходимо научиться - глубоко-глубоко внутри себя - научиться
любить. И быть любимым. Тогда ты снова будешь в порядке.
- Послушай, - сказал он; его раздражение росло в геометрической
прогрессии, - предположим, что моя проблема состоит не в аутогенном
неврозе или каком-нибудь другом ярлыке, который вы на меня повесили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19