Но про этот поход подруга почти ничего не рассказывала - боялась, что пронюхают воры и ограбят квартиру. Элла еще за месяц до прилета Герасимова тоже ходила в «Березку». В сам магазин ее не пустили, но зато Элла переписала в блокнот график работы, перерыв на обед, выходные и не преминула заметить, что рядом с магазином крутятся какие-то подозрительные кавказцы и все время шепотом спрашивают ее, не хочет ли она поменять чеки.
Ну вот, он ее уже увидел, улыбается. Так, все внимание - к себе. Страдальческое лицо. Влажные глаза. Элла столько его ждала! Столько бессонных ночей, столько слез в подушку! Это так трудно - ждать. Это настоящий подвиг. И он вернулся живым только потому, что «она умела ждать, как никто другой». (Спасибо маме, она очень кстати напомнила эти замечательные стихи!) Он обязан ее очень-очень любить, он непременно должен носить ее за это на руках… Вот, встретились. Обнялись, поцеловались… Слезы были бы сейчас очень кстати… Слова бы какие-нибудь найти… Чем-то от него пахнет… Чем-то чужим, незнакомым… Усы колючие… Какой-то жесткий, тугой, как ствол корявого дерева… О чем же в такой ситуации говорят жены?
- Как долго я тебя ждала…
Ужасно фальшиво прозвучало, но ничего иного в голову Элле не пришло. Кажется, эта фраза из фильма «Москва слезам не верит». Элле она ужасно понравилась, потому и осталась в памяти. Они с мамой обрыдались, когда досматривали финальную сцену… Надо же что-то еще говорить. А что?
Герасимов тоже молчит, тоже не знает, что сказать, но слова не подыскивает. Думает. Прислушивается к себе. Но чувства, эта неорганизованная толпа непредсказуемых обезьянок, затихли, недоуменно переглядываются, не знают, как реагировать: скакать и улюлюкать от восторга, швыряться банановыми корками, ломать ветки, раскачиваться и скалить зубы либо впасть в дрему, лениво почесываться, выковыривать из щетинки блошек… Чувства сами не знают, что происходит.
«Какая-то она не такая», - подумал Герасимов. Лицо вроде знакомое, привычное, но что-то в жене изменилось, добавилась какая-то неуловимая черта… Герасимов почувствовал, что невольно сравнивает Эллу с Гулей. Гуля красивее, утонченнее, изящнее. И она… как бы это сказать… она честная, но не в том смысле, что никогда не лукавит, а что не вешает на себя маски. Ее лицо, глаза, губы, брови не подчиняются воле, но напрямую связаны с сердцем; захочет, например, рассердиться («вот сейчас как стану злой!») или рассмеяться на плоскую шутку начальника - ничего не получится, на лице все будет написано: и что не сердится вовсе, и что совсем не смешно, а даже очень глупо пошутил начальник. У Эллы же сразу видно, что выражение на лице не ее, что оно придуманное, составленное, и в этом обман - она хочет казаться Герасимову другой. А почему не доверяется чувствам? Пусть они сами лепят лицо по своему усмотрению, у чувств всегда лучше и тоньше получается, чем у человека, если он, конечно, не талантливый актер… Да ладно, что это он в первую же минуту к жене придирается? Встречает. Соскучилась, должно быть.
Он повел ее к выходу - стоять на проходе было невыносимо, тем более надо было заменить молчание решительным действием.
- Выдача багажа там! - сказала Элла и осторожно потянула его в другую сторону.
- Да какой багаж! - неловко отмахнулся Герасимов, мгновенно утонувший в пучине собственной вины. - Весь багаж у меня здесь…
И он похлопал по карманам брюк, где лежали документы, деньги и банковский сертификат. Он вдруг понял, что если сейчас начнет рассказывать про обстрел под кишлаком Дальхани, про взорвавшуюся боевую машину пехоты, в которой по трагической случайности оказался его, Герасимова, чемодан, про море огня, крики раненых, лужи крови - про все то, о чем Элла не знала, знать не могла и вряд ли догадывалась, то прозвучит это как неприкрытая, наглая, бессовестная и кощунственная брехня.
- У тебя что ж… совсем никакого багажа? - обалдела Элла. Ответ мужа показался ей настолько глупым, что она почувствовала себя неловко.
- Совсем никакого, - подтвердил он. - Я банковский сертификат привез. Можем снять все рублевые накопления.
Элла рассматривала лицо Герасимова. Она не узнавала его. Он ли это вообще? Из Афгана приехал? Но оттуда приезжают совершенно другими. Как тот прапорщик, приятель подруги. Вот кто настоящий «афганец», никаких вопросов и сомнений.
- Ну ладно, - через силу произнесла Элла и направилась к выходу на площадь перед терминалом. - Нет так нет… Не багаж главное…
Теперь она думала о том, как отреагирует мама на столь вызывающий и даже хамский поступок Герасимова - приехать из Афгана и ничего не привезти! Мама будет просто в шоке. Она так старалась, такой стол накрыла! И - здрасьте, явился не запылился, с пустыми руками, даже цветочков не купил.
«Водки бы!» - подумал Герасимов и сглотнул. Так неловко получилось! У Эллы испортилось настроение. Она пыталась это скрыть, но, как всегда, у нее это получалось неестественно. Они снова молчали. Каждый был погружен в свои мысли, у каждого они были секретные, поделиться ими друг с другом нельзя было ни при каких обстоятельствах.
«Зачем я, как дура, заикнулась про багаж? - корила себя Элла. - Теперь он будет думать, что мне, кроме шмоток, ничего больше не надо!»
«Зря я после Дальхани не сел на вертушку и не вернулся на базу, - думал Герасимов. - Занял бы у ребят чеков триста, накупил бы в дуканах всякого говна, а потом уж поехал бы в Союз».
Они шли рядышком на стоянку такси, ненароком касаясь друг друга. Можно было бы взяться за руки, но Элла не знала, нормально ли это будет выглядеть, а Герасимову такая мысль даже не пришла в голову. И все же его тянуло к ней: еще сказывалась инерция, та кинетическая энергия, которая выталкивала его в отпуск из проклятой страны, которая набирала обороты в горящей колонне и ускорилась до стремительного полета на таможне. И вот конечная цель его пути. Пора бить по тормозам. Вот Союз, вот жена, вот жизнь… Вот Союз, вот жена, вот жизнь… Вот Союз, вот жена, вот жизнь…
Он повторял эти слова, словно убеждал себя в том, чего на самом деле не было; ощущался какой-то маленький некомплект, как бывает, когда заявляли и ожидали одно, а получили… Получили, в общем-то, то же самое, только без какого-то пустяка, без какой-то мелочи, но отсутствие этой мелочи почему-то здорово отравляло настроение. Он копался в чувствах: чего не хватает? Почему от полного счастья его отделяет крохотный недобор?
Герасимов искоса рассматривал жену. Какая нелепая прическа! Волосы, словно спирали антенны, дрожат и качаются снизу вверх. У Гули волосы - черная с радужным отливом волна. Приподнимешь их обеими руками - тяжелые! Бросишь - и все засверкает, как агат… У Герасимова что-то болезненно сжалось внутри. Не надо вспоминать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Ну вот, он ее уже увидел, улыбается. Так, все внимание - к себе. Страдальческое лицо. Влажные глаза. Элла столько его ждала! Столько бессонных ночей, столько слез в подушку! Это так трудно - ждать. Это настоящий подвиг. И он вернулся живым только потому, что «она умела ждать, как никто другой». (Спасибо маме, она очень кстати напомнила эти замечательные стихи!) Он обязан ее очень-очень любить, он непременно должен носить ее за это на руках… Вот, встретились. Обнялись, поцеловались… Слезы были бы сейчас очень кстати… Слова бы какие-нибудь найти… Чем-то от него пахнет… Чем-то чужим, незнакомым… Усы колючие… Какой-то жесткий, тугой, как ствол корявого дерева… О чем же в такой ситуации говорят жены?
- Как долго я тебя ждала…
Ужасно фальшиво прозвучало, но ничего иного в голову Элле не пришло. Кажется, эта фраза из фильма «Москва слезам не верит». Элле она ужасно понравилась, потому и осталась в памяти. Они с мамой обрыдались, когда досматривали финальную сцену… Надо же что-то еще говорить. А что?
Герасимов тоже молчит, тоже не знает, что сказать, но слова не подыскивает. Думает. Прислушивается к себе. Но чувства, эта неорганизованная толпа непредсказуемых обезьянок, затихли, недоуменно переглядываются, не знают, как реагировать: скакать и улюлюкать от восторга, швыряться банановыми корками, ломать ветки, раскачиваться и скалить зубы либо впасть в дрему, лениво почесываться, выковыривать из щетинки блошек… Чувства сами не знают, что происходит.
«Какая-то она не такая», - подумал Герасимов. Лицо вроде знакомое, привычное, но что-то в жене изменилось, добавилась какая-то неуловимая черта… Герасимов почувствовал, что невольно сравнивает Эллу с Гулей. Гуля красивее, утонченнее, изящнее. И она… как бы это сказать… она честная, но не в том смысле, что никогда не лукавит, а что не вешает на себя маски. Ее лицо, глаза, губы, брови не подчиняются воле, но напрямую связаны с сердцем; захочет, например, рассердиться («вот сейчас как стану злой!») или рассмеяться на плоскую шутку начальника - ничего не получится, на лице все будет написано: и что не сердится вовсе, и что совсем не смешно, а даже очень глупо пошутил начальник. У Эллы же сразу видно, что выражение на лице не ее, что оно придуманное, составленное, и в этом обман - она хочет казаться Герасимову другой. А почему не доверяется чувствам? Пусть они сами лепят лицо по своему усмотрению, у чувств всегда лучше и тоньше получается, чем у человека, если он, конечно, не талантливый актер… Да ладно, что это он в первую же минуту к жене придирается? Встречает. Соскучилась, должно быть.
Он повел ее к выходу - стоять на проходе было невыносимо, тем более надо было заменить молчание решительным действием.
- Выдача багажа там! - сказала Элла и осторожно потянула его в другую сторону.
- Да какой багаж! - неловко отмахнулся Герасимов, мгновенно утонувший в пучине собственной вины. - Весь багаж у меня здесь…
И он похлопал по карманам брюк, где лежали документы, деньги и банковский сертификат. Он вдруг понял, что если сейчас начнет рассказывать про обстрел под кишлаком Дальхани, про взорвавшуюся боевую машину пехоты, в которой по трагической случайности оказался его, Герасимова, чемодан, про море огня, крики раненых, лужи крови - про все то, о чем Элла не знала, знать не могла и вряд ли догадывалась, то прозвучит это как неприкрытая, наглая, бессовестная и кощунственная брехня.
- У тебя что ж… совсем никакого багажа? - обалдела Элла. Ответ мужа показался ей настолько глупым, что она почувствовала себя неловко.
- Совсем никакого, - подтвердил он. - Я банковский сертификат привез. Можем снять все рублевые накопления.
Элла рассматривала лицо Герасимова. Она не узнавала его. Он ли это вообще? Из Афгана приехал? Но оттуда приезжают совершенно другими. Как тот прапорщик, приятель подруги. Вот кто настоящий «афганец», никаких вопросов и сомнений.
- Ну ладно, - через силу произнесла Элла и направилась к выходу на площадь перед терминалом. - Нет так нет… Не багаж главное…
Теперь она думала о том, как отреагирует мама на столь вызывающий и даже хамский поступок Герасимова - приехать из Афгана и ничего не привезти! Мама будет просто в шоке. Она так старалась, такой стол накрыла! И - здрасьте, явился не запылился, с пустыми руками, даже цветочков не купил.
«Водки бы!» - подумал Герасимов и сглотнул. Так неловко получилось! У Эллы испортилось настроение. Она пыталась это скрыть, но, как всегда, у нее это получалось неестественно. Они снова молчали. Каждый был погружен в свои мысли, у каждого они были секретные, поделиться ими друг с другом нельзя было ни при каких обстоятельствах.
«Зачем я, как дура, заикнулась про багаж? - корила себя Элла. - Теперь он будет думать, что мне, кроме шмоток, ничего больше не надо!»
«Зря я после Дальхани не сел на вертушку и не вернулся на базу, - думал Герасимов. - Занял бы у ребят чеков триста, накупил бы в дуканах всякого говна, а потом уж поехал бы в Союз».
Они шли рядышком на стоянку такси, ненароком касаясь друг друга. Можно было бы взяться за руки, но Элла не знала, нормально ли это будет выглядеть, а Герасимову такая мысль даже не пришла в голову. И все же его тянуло к ней: еще сказывалась инерция, та кинетическая энергия, которая выталкивала его в отпуск из проклятой страны, которая набирала обороты в горящей колонне и ускорилась до стремительного полета на таможне. И вот конечная цель его пути. Пора бить по тормозам. Вот Союз, вот жена, вот жизнь… Вот Союз, вот жена, вот жизнь… Вот Союз, вот жена, вот жизнь…
Он повторял эти слова, словно убеждал себя в том, чего на самом деле не было; ощущался какой-то маленький некомплект, как бывает, когда заявляли и ожидали одно, а получили… Получили, в общем-то, то же самое, только без какого-то пустяка, без какой-то мелочи, но отсутствие этой мелочи почему-то здорово отравляло настроение. Он копался в чувствах: чего не хватает? Почему от полного счастья его отделяет крохотный недобор?
Герасимов искоса рассматривал жену. Какая нелепая прическа! Волосы, словно спирали антенны, дрожат и качаются снизу вверх. У Гули волосы - черная с радужным отливом волна. Приподнимешь их обеими руками - тяжелые! Бросишь - и все засверкает, как агат… У Герасимова что-то болезненно сжалось внутри. Не надо вспоминать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79