– Нет! Не помешает! – сказал Квашнин, тряхнув головой. – Не на такого напал! Теперь не состоится, позже будет!
Шумский, разбуженный в семь часов и вытребованный Аракчеевым, точно также отправился к нему убежденный, что слухи о кукушке дошли уже до Гру зина. Между тем, это предположение казалось почти невероятным по краткости времени. Аракчеев мог узнать все только в одном случае, если бы Шумский сам послал к нему верхового гонца тотчас по прибытии.
Теперь Шумский боялся, как бы эту клевету не взвели на него. Можно было заподозрить в доносе о кукушке не кого-либо другого, кроме участвующих. Шумский невольно подозревал Мартенса и Биллинга, не считая фон Энзе на это способным.
«Точно также, – думалось ему, – они могут заподозревать еще с большей вероятностью его самого, или Квашнина и Ханенко».
И, едучи к Аракчееву, Шумский заключил свои мысли всегдашним заключением:
– Черт бы тебя побрал, дуболома!
На этот раз Аракчеев остановился не во дворце, а в своем доме на Литейной. Этот низенький, одноэтажный, сероватого цвета деревянный дом был также известен в Петербурге, как и Зимний дворец.
Присутствие в нем Аракчеева становилось тотчас же известным на всю столицу и имело свои разнообразнейшие последствия. Между прочим, присутствие на Литейной какого-либо офицера становилось редкостью. Ни один военный не отваживался идти или ехать без крайней нужды мимо окошек маленького дома. Всякий офицер считал более безопасным дать крюк и проехать другими улицами.
Затем присутствие Аракчеева ознаменовывалось, конечно, массой экипажей, которые с утра до сумерек подъезжали, отъезжали и сновали около подъезда.
На этот раз собравшихся начальственных лиц было очень много, и Шумский, явившись к девяти часам, сидел в ожидании явиться к графу, волнуясь и досадливо гадая о том, что побудило графа прискакать вдруг в столицу. Имеет ли, наконец, этот приезд отношение к его поединку?
Эта мысль смущала молодого человека и бесила. И ожидая каждую минуту быть вызванным, Шумский просидел так до трех часов.
«За каким чертом, – думал он, – нужно было меня вызывать чуть свет, чтобы принять в сумерки? Только ты, идол, можешь эдакую штуку выдумать!»
Наконец, около трех часов Шумский был позван в маленький кабинет графа. Совершенно машинально, не подумав, или озабоченный другими мыслями, Шумский, как бывало всегда во время оно, подошел прямо к графу и нагнулся поцеловать обшлаг рукава. Аракчеев, догадавшись, отстранил его и произнес:
– Не мудри; то так, то сяк! Коли перестал относиться ко мне, как к родному отцу, то так пусть и будет!
И, помолчав, граф заговорил:
– Я приехал нежданно вызванный государем. Пробуду дня два и опять уеду в Гру зино, поэтому я хочу, не теряя времени заняться твоей судьбой. Я так рассудил, что чем скорей ты женишься, тем скорей остепенишься. Не надо время терять, поэтому я послал сейчас сказать барону Нейдшильду, что прошу его быть у меня завтра утром ради объяснения. Я сам тебя сватать буду! Будь и ты завтра с девяти утра здесь.
Шумский озабоченно насупился и произнес глухо:
– Я опасаюсь, что барон примет все не так, по-своему… Он очень горд… Хотя ваше положение и много выше его, но ведь это дело частное. В качестве стороны жениха вам поневоле подобало бы отправиться к барону, а не его вызывать.
Аракчеев поднял глаза на молодого человека и улыбнулся.
– Это только ты такую ахинею можешь в голову забрать! Стало быть, если государь император будет женить кого-либо из своих на какой-нибудь германской принцессе, то поедет тоже толкаться по мелким герцогским дворам! Если бы я был такая же чумичка, как твой чухонский барон, то может быть, по светским приличиям поехал бы первый к нему. Но так как я граф Аракчеев, то для него великая честь, если я буду твоим сватом… Ступай и будь здесь завтра утром!
Шумский вышел и полетел домой, обрадованный одним и озабоченный другим. Он рад был, что граф не знает ни слова о его поединке, так как не заговорил с ним об этом. С другой стороны, он был озабочен тем способом, которым Аракчеев хотел объясняться с бароном. Гордый аристократ мог легко обидеться и таким образом помощь Аракчеева усугубит только положение.
Вернувшись домой, Шумский нашел приятелей, нетерпеливо дожидавшихся его. Объяснившись, они решили вместе, что надо выждать и тотчас же дать знать обо всем Бессонову и фон Энзе. Ханенко тотчас же вызвался ехать к Мартенсу с заявлением, что надо отложить поединок дня на два, а Квашнин отправился к Бессонову.
Гусар встретил его словами:
– Все пропало! Граф прискакал! Но как же он мог узнать, сидя в своей вотчине, то, что мы решили за последние сутки.
– Успокойтесь! – отозвался Квашнин. – Он приехал совсем по другому делу и ничего не знает, но поединок надо отложить.
– Ну все равно ничего не будет! – отозвался Бессонов. – Коли не знает, то он здесь в Питере узнает! Весь город уже болтает о том, что в моем доме будет кукушка.
Квашнин пожал плечами, как бы говоря, что ничего поделать нельзя.
– А как было я все хорошо приготовил! – жалостливо прибавил Бессонов. – Пожалуйте, сами поглядите!
И он повлек Квашнина, отворил дверь, ввел его в залу и затворил за собой дверь. Они очутились в полной тьме. Зала была очищена от всех предметов, ставни закрыты и в горнице не было видно ни зги.
– Все до былинки вынесено и вытащено, – произнес Бессонов самодовольно и стал хвастать своей распорядительностью.
Квашнин осмотрел залу еще раз при свечах и затем постарался отделаться от хозяина, чтобы ехать к другу.
Он нашел Шумского в нервно веселом расположении духа и шутовствующего со Шваньским.
– Вот, рассуди нас, Петр Сергеевич. Будь свидетелем, – сказал он. – Я хочу доказать Ивану Андреевичу, что он меня любит только на словах. Попрошу его справить мне одно только дело и он, гляди, тотчас на попятный!
– Извольте приказать! Увидите! – повторял Шваньский серьезно, обиженным голосом.
– Верно тебе сказываю. Важнеющее для меня дело, а самое пустое. А попроси вот я тебя, откажешься!
– Прикажите! Увидите! – повторял тот.
– Сделал бы ты это мне, – горячо заговорил Шумский, – я бы тебе сейчас ровнехонько тысячу рублей в подарок отсчитал. А любить бы стал, вот как! Как бы родного! Да знаю, не сделаешь этого, потому что у тебя все одни слова, а привязанности ко мне ни на грош нет.
– Да ну? Говори… Что такое? – вступился Квашнин.
– Грех так рассуждать! – воскликнул Шваньский. – Говорю: прикажите и все для вас сделаю.
– Без исключения?
– Без исключения! Без всякого! На край света пойду! Ну просто вот скажу: на смерть пойду!
– Зачем на смерть? Жив останешься. Так говорить? А? Петя? Говорить ему, что ли? Об чем мы с тобой вчера решили, чтобы Ивана Андреевича мне просить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73