Лицо его стало почти суровым.
– Нет, Маргарита… С этим покончено… У тебя есть муж… Пан Юрий Адверник – благородный человек. Он мой друг, Маргарита…
Маргарита смотрела на него глазами, затуманенными от слез.
– Лучше бы нам не встречаться, – прошептала она. – Я не смогу больше так жить.
Огромным усилием Георгий преодолел приступ слабости.
– Прощай, Маргарита, – сказал он твердо и, низко поклонившись ей, быстро пошел прочь.
Глава III
Наладить друкарню в Вильне оказалось нелегким делом. Главная беда – не было искусных мастеров. Гинек старался в меру своих сил, но он был молод, неопытен и нуждался в хорошем руководстве. Только год спустя Скорине удалось найти подходящего человека. Это был уже немолодой мастер по имени Войтех, который прежде работал в познанской печатне Мельхиора Неринга и обладал необходимыми знаниями и сноровкой. Все же ему было далеко до старого Стефана. Он охотно выполнял все, за что ему платили, но не было в нем того огня и вдохновения, которые отличали старого чешского мастера.
Осенью 1524 года приступили к набору Деяний Апостолов. Это был единственный из переведенных Георгием текстов, уцелевший после разгрома пражской друкарни. Переводы Нового Завета погибли все до одного. Чтобы восстановить их, требовалось немало времени, и Георгий рассчитывал приступить к этой работе позже, когда дело вполне окрепнет. Хоть и медленно, печатание все же подвигалось.
В один из пасмурных осенних дней Георгий вошел к Якубу Бабичу, держа в руках светло-желтую резную шкатулку.
– Полюбуйтесь, пан Якуб, – сказал он, ставя перед Бабичем осторожно, как драгоценность, свою шкатулку, – сколь радостный дар мы получили. – Глаза Скорины светились счастливым волнением.
Бабич раскрыл шкатулку. В ней несколькими рядами лежали большие заглавные буквы, вырезанные из дуба. Георгий осторожно вынул несколько букв, расставил их на столе и, улыбаясь, посмотрел на Бабича.
– Видать, умелые руки сделали это, – сказал пан Якуб, чувствуя, что Скорина ждет похвалы. – Уж не друзья ли из Чехии прислали эти литеры?
– Сделаны они на нашей родине, – с нескрываемой гордостью ответил Георгий, – и присланы из города Орши… Славным мастером Андреем… Встречался я с ним когда-то в Пинске. Был он тогда бедным подмастерьем. А теперь вот… Лучше покойного Стефана вырезал…
Литеры действительно были сделаны с большим мастерством. Они отличались от тех, которыми располагал в Вильне Скорина, тонкостью и сложностью резьбы. Каждый лепесток цветка, каждая еле различимая глазом травинка орнамента были тщательно обработаны. Гармоничный рисунок служил выгодным фоном для прописной славянской буквы.
Вместе со шкатулкой мастер прислал короткую записку с просьбой «принять в дар сделанные литеры, и коли малым трудом сим, – писал он, – удостоюсь помочь делу, что, слышно, почал доктор Францишек на земле нашей, детям и внукам своим, приведет бог, с гордостью о том рассказывать стану». Подписано просто: «Андрей. В резьбе мастер из Орши».
Георгий не сомневался, что это его старый знакомый. Видно, не пропадает бесследно доброе дело. В благодарность мастеру за столь вовремя полученный дар Георгий сам вырезал новую заставку для подготовленного издания Апостола, поместив в центре рисунка «райскую птицу», пленившую его в День первой встречи со знаменитым теперь оршанским резчиком.
Братство с нетерпением ждало появления Апостола. Якуб, Богдан, Юрий Адверник почти ежедневно приходили в печатню поглядеть, как идет работа. Приходили и прочие братчики, расспрашивали, подавали советы.
Враги тоже интересовались. Недаром сам воевода, пан Гаштольд, вынужден был однажды вызвать к себе Бабича, а также архимандрита Троицкого монастыря и других старших пастырей православной церкви, чтобы расспросить о друкарне и о Скорине.
В марте 1525 года книга вышла в свет. Отпечатанная червлеными литерами надпись на первом листе гласила:
«Починается книга деяния и послания Апостольская, зовимая Апостол, справлена доктором Франциском Скориной из Полоцка…»
Переведенный с Вульгаты текст, хотя по-прежнему пестрел церковнославянскими словами и оборотами, все же без труда был понятен всякому грамотному белорусу. Перед каждой главой Скорина поместил небольшое примечание, в котором кратко пояснялось содержание главы. В заключении было отмечено, что книга изготовлена «в дому почтивого мужа, Якуба Бабича, наистаршего бурмистра славного и великого места Виленского».
Спустя немного времени по выходе книги несколько ее экземпляров лежали на столе перед Иоганном фон Рейхенбергом. Вокруг восседали воевода, князь Альбрехт Гаштольд, епископ виленский и двое католических аббатов – один в доминиканском, другой в бернардинском облачении.
Воевода, повертев в руках переданную ему Рейхенбергом книгу и погладив небольшую острую бородку, сказал:
– Я вызывал однажды к себе старшин братства и предупреждал, чтобы в печатаемых ими книгах не было ничего оскорбительного для католической церкви, равно как для особы нашего милостивого короля… Видел я эту книгу и не нашел в ней ничего предосудительного.
– Так пан воевода не нашел там ничего предосудительного? – язвительно усмехнулся доминиканец. – Ну, тогда незачем и тревожиться. Пусть себе печатают схизматики свои невинные книжки.
Гаштольд сердито взглянул на доминиканца, но смолчал.
– А что скажет пан воевода, – обратился к нему бернардинский аббат, – о ехидных вопросах, поставленных суесловным Францишком в его предисловии, а именно о том, кто присутствовал при вознесении господнем на небо, кто свидетельствовал о сем… и тому подобных? Не является ли это возмутительным богохульством?
Тут вмешался епископ.
– Сын мой! – сказал он Гаштольду медоточивым голосом. – Всякая схизматическая книга, да еще печатанная на русском языке, само по себе есть оскорбление нашей святой церкви и власти королевской.
– Да простит мне его преосвященство, – возразил Гаштольд почтительно. – Не вижу я, как можем мы воспретить подобные книги в крае, где множество жителей, в том числе и родовитых шляхтичей, исповедуют сию веру. Свобода веры дарована православному населению Великого княжества Литовского самим королем.
Рейхенберг, до сих пор молчаливо слушавший, движением руки остановил воеводу.
– Мы не запрещаем схизматикам совершать их богослужения, – сказал он сухо. – Но из этого не следует, что можно потакать укреплению схизмы. Наша цель заключается в ином: склонить здешний народ к унии с римской церковью, привести его под благодетельную сень папского престола. Злейший враг нашего короля, коварный московит, князь Василий, всячески помогает здешним схизматикам, рассчитывая с их помощью отторгнуть литовские земли от польской короны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Нет, Маргарита… С этим покончено… У тебя есть муж… Пан Юрий Адверник – благородный человек. Он мой друг, Маргарита…
Маргарита смотрела на него глазами, затуманенными от слез.
– Лучше бы нам не встречаться, – прошептала она. – Я не смогу больше так жить.
Огромным усилием Георгий преодолел приступ слабости.
– Прощай, Маргарита, – сказал он твердо и, низко поклонившись ей, быстро пошел прочь.
Глава III
Наладить друкарню в Вильне оказалось нелегким делом. Главная беда – не было искусных мастеров. Гинек старался в меру своих сил, но он был молод, неопытен и нуждался в хорошем руководстве. Только год спустя Скорине удалось найти подходящего человека. Это был уже немолодой мастер по имени Войтех, который прежде работал в познанской печатне Мельхиора Неринга и обладал необходимыми знаниями и сноровкой. Все же ему было далеко до старого Стефана. Он охотно выполнял все, за что ему платили, но не было в нем того огня и вдохновения, которые отличали старого чешского мастера.
Осенью 1524 года приступили к набору Деяний Апостолов. Это был единственный из переведенных Георгием текстов, уцелевший после разгрома пражской друкарни. Переводы Нового Завета погибли все до одного. Чтобы восстановить их, требовалось немало времени, и Георгий рассчитывал приступить к этой работе позже, когда дело вполне окрепнет. Хоть и медленно, печатание все же подвигалось.
В один из пасмурных осенних дней Георгий вошел к Якубу Бабичу, держа в руках светло-желтую резную шкатулку.
– Полюбуйтесь, пан Якуб, – сказал он, ставя перед Бабичем осторожно, как драгоценность, свою шкатулку, – сколь радостный дар мы получили. – Глаза Скорины светились счастливым волнением.
Бабич раскрыл шкатулку. В ней несколькими рядами лежали большие заглавные буквы, вырезанные из дуба. Георгий осторожно вынул несколько букв, расставил их на столе и, улыбаясь, посмотрел на Бабича.
– Видать, умелые руки сделали это, – сказал пан Якуб, чувствуя, что Скорина ждет похвалы. – Уж не друзья ли из Чехии прислали эти литеры?
– Сделаны они на нашей родине, – с нескрываемой гордостью ответил Георгий, – и присланы из города Орши… Славным мастером Андреем… Встречался я с ним когда-то в Пинске. Был он тогда бедным подмастерьем. А теперь вот… Лучше покойного Стефана вырезал…
Литеры действительно были сделаны с большим мастерством. Они отличались от тех, которыми располагал в Вильне Скорина, тонкостью и сложностью резьбы. Каждый лепесток цветка, каждая еле различимая глазом травинка орнамента были тщательно обработаны. Гармоничный рисунок служил выгодным фоном для прописной славянской буквы.
Вместе со шкатулкой мастер прислал короткую записку с просьбой «принять в дар сделанные литеры, и коли малым трудом сим, – писал он, – удостоюсь помочь делу, что, слышно, почал доктор Францишек на земле нашей, детям и внукам своим, приведет бог, с гордостью о том рассказывать стану». Подписано просто: «Андрей. В резьбе мастер из Орши».
Георгий не сомневался, что это его старый знакомый. Видно, не пропадает бесследно доброе дело. В благодарность мастеру за столь вовремя полученный дар Георгий сам вырезал новую заставку для подготовленного издания Апостола, поместив в центре рисунка «райскую птицу», пленившую его в День первой встречи со знаменитым теперь оршанским резчиком.
Братство с нетерпением ждало появления Апостола. Якуб, Богдан, Юрий Адверник почти ежедневно приходили в печатню поглядеть, как идет работа. Приходили и прочие братчики, расспрашивали, подавали советы.
Враги тоже интересовались. Недаром сам воевода, пан Гаштольд, вынужден был однажды вызвать к себе Бабича, а также архимандрита Троицкого монастыря и других старших пастырей православной церкви, чтобы расспросить о друкарне и о Скорине.
В марте 1525 года книга вышла в свет. Отпечатанная червлеными литерами надпись на первом листе гласила:
«Починается книга деяния и послания Апостольская, зовимая Апостол, справлена доктором Франциском Скориной из Полоцка…»
Переведенный с Вульгаты текст, хотя по-прежнему пестрел церковнославянскими словами и оборотами, все же без труда был понятен всякому грамотному белорусу. Перед каждой главой Скорина поместил небольшое примечание, в котором кратко пояснялось содержание главы. В заключении было отмечено, что книга изготовлена «в дому почтивого мужа, Якуба Бабича, наистаршего бурмистра славного и великого места Виленского».
Спустя немного времени по выходе книги несколько ее экземпляров лежали на столе перед Иоганном фон Рейхенбергом. Вокруг восседали воевода, князь Альбрехт Гаштольд, епископ виленский и двое католических аббатов – один в доминиканском, другой в бернардинском облачении.
Воевода, повертев в руках переданную ему Рейхенбергом книгу и погладив небольшую острую бородку, сказал:
– Я вызывал однажды к себе старшин братства и предупреждал, чтобы в печатаемых ими книгах не было ничего оскорбительного для католической церкви, равно как для особы нашего милостивого короля… Видел я эту книгу и не нашел в ней ничего предосудительного.
– Так пан воевода не нашел там ничего предосудительного? – язвительно усмехнулся доминиканец. – Ну, тогда незачем и тревожиться. Пусть себе печатают схизматики свои невинные книжки.
Гаштольд сердито взглянул на доминиканца, но смолчал.
– А что скажет пан воевода, – обратился к нему бернардинский аббат, – о ехидных вопросах, поставленных суесловным Францишком в его предисловии, а именно о том, кто присутствовал при вознесении господнем на небо, кто свидетельствовал о сем… и тому подобных? Не является ли это возмутительным богохульством?
Тут вмешался епископ.
– Сын мой! – сказал он Гаштольду медоточивым голосом. – Всякая схизматическая книга, да еще печатанная на русском языке, само по себе есть оскорбление нашей святой церкви и власти королевской.
– Да простит мне его преосвященство, – возразил Гаштольд почтительно. – Не вижу я, как можем мы воспретить подобные книги в крае, где множество жителей, в том числе и родовитых шляхтичей, исповедуют сию веру. Свобода веры дарована православному населению Великого княжества Литовского самим королем.
Рейхенберг, до сих пор молчаливо слушавший, движением руки остановил воеводу.
– Мы не запрещаем схизматикам совершать их богослужения, – сказал он сухо. – Но из этого не следует, что можно потакать укреплению схизмы. Наша цель заключается в ином: склонить здешний народ к унии с римской церковью, привести его под благодетельную сень папского престола. Злейший враг нашего короля, коварный московит, князь Василий, всячески помогает здешним схизматикам, рассчитывая с их помощью отторгнуть литовские земли от польской короны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123