Я вернулась в палату, где застала маму в слезах, я поняла, что ей так и не дали исповедоваться и не отпустили грехи. Получалось, что она должна была умереть, оставаясь католичкой, которой не отпущены грехи. Я сделала все возможное. Я даже попыталась найти другого священника, но было уже слишком поздно.
Она услышала, как Майкл что-то шепчет. Слова были не совсем четкими, но похоже, он произносил «Ora pro nobis» – «Молись за нас».
– Мать не стали хоронить рядом с могилой отца, не разрешили ее оставить и на освященной земле вообще, похоронили на общем кладбище. Она всего лишь хотела остаться навеки с человеком, которого любила. – Кэтрин повернулась к Майклу. – Отец Гарибальди, имела ли право земная церковь, обычный мужчина, называемый отцом, осудить мою мать на вечное одиночество или, возможно, вообще на небытие?
– Я не могу дать вам ответа, – ответил он, – не зная, что именно произошло между вашей матерью и отцом Маккинли. Но если ваша мать исповедовалась напрямую Богу, – добавил он осторожно, – то тогда она прощена.
Кэтрин вспомнила мать, лежащую в больничной палате, готовую покинуть этот мир. Мать утешала дочь, а не дочь успокаивала мать. «Не печалься, – прошептала Нина, – я буду рядом с отцом».
Но была ли она рядом со своим мужем?
– Что случилось с матерью после смерти? Где теперь ее душа, и была ли она у нее?
– Мы не обладаем душой, мы и есть душа. Обладаем мы телом – недолговечным.
– И что происходит после смерти?
– Когда мы умираем, нас награждают любовью Господа, который теперь становится к нам ближе.
– А если человек умирает, не исповедовавшись? Ему дорога в ад?
– Поскольку я священник, то должен рассказывать о наказаниях в аду. Но мое сердце отказывается принимать тот факт, что Отец наш Небесный мог бы приговорить своих детей к вечным мукам.
– А как же чистилище?
– Я верю в то, что чистилище существует, и полагаю, что мы пребываем там до тех пор, пока кто-нибудь на земле не помолится за нас.
– Значит, молитвы живых влияют на судьбу душ покойных?
– Да.
– Вы помолитесь за мою мать?
– Да. Но и вы можете помолиться со мной.
Она отвернулась от него, от пейзажа грешного, манящего города.
– Если молитва будет исходить от меня, ничего не получится.
– Почему же?
– Потому что я не верю.
– Вы хотите, чтобы я поверил за вас?
Она посмотрела на него.
– Я хочу верить. Хочу верить так, как верила мама.
– Кэтрин, стремление попасть в рай дано нам от рождения. Главное – найти потом дорогу домой.
Как? Ей очень хотелось это знать.
– Что ж, теперь я понимаю, – проговорил Майкл, отходя от окна. – Я пришелся вам не по душе сначала из-за отца Маккинли.
Она наблюдала за ним, пока он допивал остатки воды и поставил потом пустую бутылку на верхнюю полку мини-бара.
– Причиной тому был не только отец Маккинли, – сказала она. – Я вообще чувствую себя неуютно с глубоко верующими людьми.
– Поэтому вы и не хотите замуж за Джулиуса?
Ее брови поднялись.
– С чего вы это взяли?
– Не знаю. Может, вы что-то подобное сказали или не сказали.
– Джулиус религиозный человек, он соблюдает все правила и повинуется всем законам своей религии. Я бы не ужилась с подобным человеком. Он бы постоянно напоминал мне о том, что со мной что-то не так.
Майкл смотрел на нее минуту, затем спросил:
– Вы так сильно ненавидите католичество?
– Я люблю католичество. Это прекрасная религия. Хотя я больше не верю в Бога, я скучаю по фимиаму, святым, Деве Марии, утешению и душевному спокойствию. Мне этого страшно не хватает. Все это у меня отобрали.
– Вы можете получить все назад.
– Нет. – Она посмотрела на улыбающегося Майкла, и ей вспомнилось, как дети с интересом смотрели на симпатичную монахиню и красивого священника и думали: «Пропадает зря красота». Она подумала: «Сколько же девушек в приходе отца Майкла питали к нему тайные чувства…» – Майкл, католичество – истинная вера?
– Я считаю ее истинной.
– Если бы вы оказались тогда у постели моей матери, что бы вы сделали?
– Я бы спросил, раскаивается ли она в грехах своих, и затем отпустил бы их. У отца Маккинли были свои счеты с вашей матерью, но это никак не должно было повлиять на отпущение грехов.
– И она теперь с отцом? Они вместе?
– Не могу вам ответить, но уверен, что молитва поможет.
Она кивнула, затем сказала:
– Как бы то ни было, теперь вы знаете, что пангамот огорчает меня. Это из-за бессмысленной и жестокой смерти отца. – Она повернулась к нему. – Я отвергаю насилие как таковое. И мне не по себе от того, что вы…
– Понимаю, – произнес он.
Но Кэтрин слышала в его голосе жесткость. И на часы он смотрел так, словно пытался отыскать на циферблате час своей гибели. Он неожиданно оживился.
– Я собираюсь подышать свежим воздухом, – сказал он резко.
Она моргнула.
– Я с вами.
Он направился к двери.
– Я, пожалуй, пойду один. Ложитесь спать без меня. – И он ушел.
Кэтрин так и продолжала смотреть на дверь, недоумевая по поводу произошедшего. Затем быстро оделась и вышла вслед за Майклом.
Ночной швейцар, чистящий пылесосом ковер в коридоре, сказал, что мужчина, только что вышедший из их номера, поехал на лифте на крышу. Швейцар добавил, что наверху находятся сад, фонтаны и языческий храм. Кэтрин уже ехала в лифте, а швейцар что-то еще говорил ей вслед.
На крыше находились несколько гостей города. Пустынный ветер был настолько холодным и пронизывающим, что, когда Кэтрин проходила среди папоротников и пальм, она думала, что ее вот-вот осыплет снегом. Она увидела, что Майкл стоит у края крыши лицом к черной пустыне, зловеще расстилающейся за чертой ярко освещенного города. Она подошла и встала рядом с ним, наслаждаясь холодным прикосновением ветра, развевающего ее короткие волосы.
Не смотря на нее, Майкл сказал:
– Знаете, как я почувствовал, что чем-то отталкиваю вас? Что пангамот наводит на вас ужас? Что я пугаю вас?
Он повернулся к ней лицом, и она увидела в его глазах гнев, как будто он только что проснулся от кошмарного сна.
– Кэтрин, вы спросили меня, почему я все еще с вами, почему я не ухожу в свой тихий приход. Я расскажу вам то, что не рассказывал никому, даже отцу Пуласки. – Он говорил быстро, как будто опасался, что храбрость покинет его. – Долгое время я считал, что тот случай в магазине был послан мне специально, чтобы я осознал необходимость служить Господу. Что он послал меня в тот момент и в то место для того, чтобы коренным образом изменить мой путь и направить к себе. Ведь поэтому я и стал священником. Но… В мою голову начали закрадываться сомнения. Не в отношении веры, а в отношении моего призвания. – Он выждал некоторое время, будто желая увидеть ее реакцию. Затем продолжил: – В течение многих лет я ни разу не видел этого кошмара, но потом он вернулся, и теперь я переживаю события того вечера снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Она услышала, как Майкл что-то шепчет. Слова были не совсем четкими, но похоже, он произносил «Ora pro nobis» – «Молись за нас».
– Мать не стали хоронить рядом с могилой отца, не разрешили ее оставить и на освященной земле вообще, похоронили на общем кладбище. Она всего лишь хотела остаться навеки с человеком, которого любила. – Кэтрин повернулась к Майклу. – Отец Гарибальди, имела ли право земная церковь, обычный мужчина, называемый отцом, осудить мою мать на вечное одиночество или, возможно, вообще на небытие?
– Я не могу дать вам ответа, – ответил он, – не зная, что именно произошло между вашей матерью и отцом Маккинли. Но если ваша мать исповедовалась напрямую Богу, – добавил он осторожно, – то тогда она прощена.
Кэтрин вспомнила мать, лежащую в больничной палате, готовую покинуть этот мир. Мать утешала дочь, а не дочь успокаивала мать. «Не печалься, – прошептала Нина, – я буду рядом с отцом».
Но была ли она рядом со своим мужем?
– Что случилось с матерью после смерти? Где теперь ее душа, и была ли она у нее?
– Мы не обладаем душой, мы и есть душа. Обладаем мы телом – недолговечным.
– И что происходит после смерти?
– Когда мы умираем, нас награждают любовью Господа, который теперь становится к нам ближе.
– А если человек умирает, не исповедовавшись? Ему дорога в ад?
– Поскольку я священник, то должен рассказывать о наказаниях в аду. Но мое сердце отказывается принимать тот факт, что Отец наш Небесный мог бы приговорить своих детей к вечным мукам.
– А как же чистилище?
– Я верю в то, что чистилище существует, и полагаю, что мы пребываем там до тех пор, пока кто-нибудь на земле не помолится за нас.
– Значит, молитвы живых влияют на судьбу душ покойных?
– Да.
– Вы помолитесь за мою мать?
– Да. Но и вы можете помолиться со мной.
Она отвернулась от него, от пейзажа грешного, манящего города.
– Если молитва будет исходить от меня, ничего не получится.
– Почему же?
– Потому что я не верю.
– Вы хотите, чтобы я поверил за вас?
Она посмотрела на него.
– Я хочу верить. Хочу верить так, как верила мама.
– Кэтрин, стремление попасть в рай дано нам от рождения. Главное – найти потом дорогу домой.
Как? Ей очень хотелось это знать.
– Что ж, теперь я понимаю, – проговорил Майкл, отходя от окна. – Я пришелся вам не по душе сначала из-за отца Маккинли.
Она наблюдала за ним, пока он допивал остатки воды и поставил потом пустую бутылку на верхнюю полку мини-бара.
– Причиной тому был не только отец Маккинли, – сказала она. – Я вообще чувствую себя неуютно с глубоко верующими людьми.
– Поэтому вы и не хотите замуж за Джулиуса?
Ее брови поднялись.
– С чего вы это взяли?
– Не знаю. Может, вы что-то подобное сказали или не сказали.
– Джулиус религиозный человек, он соблюдает все правила и повинуется всем законам своей религии. Я бы не ужилась с подобным человеком. Он бы постоянно напоминал мне о том, что со мной что-то не так.
Майкл смотрел на нее минуту, затем спросил:
– Вы так сильно ненавидите католичество?
– Я люблю католичество. Это прекрасная религия. Хотя я больше не верю в Бога, я скучаю по фимиаму, святым, Деве Марии, утешению и душевному спокойствию. Мне этого страшно не хватает. Все это у меня отобрали.
– Вы можете получить все назад.
– Нет. – Она посмотрела на улыбающегося Майкла, и ей вспомнилось, как дети с интересом смотрели на симпатичную монахиню и красивого священника и думали: «Пропадает зря красота». Она подумала: «Сколько же девушек в приходе отца Майкла питали к нему тайные чувства…» – Майкл, католичество – истинная вера?
– Я считаю ее истинной.
– Если бы вы оказались тогда у постели моей матери, что бы вы сделали?
– Я бы спросил, раскаивается ли она в грехах своих, и затем отпустил бы их. У отца Маккинли были свои счеты с вашей матерью, но это никак не должно было повлиять на отпущение грехов.
– И она теперь с отцом? Они вместе?
– Не могу вам ответить, но уверен, что молитва поможет.
Она кивнула, затем сказала:
– Как бы то ни было, теперь вы знаете, что пангамот огорчает меня. Это из-за бессмысленной и жестокой смерти отца. – Она повернулась к нему. – Я отвергаю насилие как таковое. И мне не по себе от того, что вы…
– Понимаю, – произнес он.
Но Кэтрин слышала в его голосе жесткость. И на часы он смотрел так, словно пытался отыскать на циферблате час своей гибели. Он неожиданно оживился.
– Я собираюсь подышать свежим воздухом, – сказал он резко.
Она моргнула.
– Я с вами.
Он направился к двери.
– Я, пожалуй, пойду один. Ложитесь спать без меня. – И он ушел.
Кэтрин так и продолжала смотреть на дверь, недоумевая по поводу произошедшего. Затем быстро оделась и вышла вслед за Майклом.
Ночной швейцар, чистящий пылесосом ковер в коридоре, сказал, что мужчина, только что вышедший из их номера, поехал на лифте на крышу. Швейцар добавил, что наверху находятся сад, фонтаны и языческий храм. Кэтрин уже ехала в лифте, а швейцар что-то еще говорил ей вслед.
На крыше находились несколько гостей города. Пустынный ветер был настолько холодным и пронизывающим, что, когда Кэтрин проходила среди папоротников и пальм, она думала, что ее вот-вот осыплет снегом. Она увидела, что Майкл стоит у края крыши лицом к черной пустыне, зловеще расстилающейся за чертой ярко освещенного города. Она подошла и встала рядом с ним, наслаждаясь холодным прикосновением ветра, развевающего ее короткие волосы.
Не смотря на нее, Майкл сказал:
– Знаете, как я почувствовал, что чем-то отталкиваю вас? Что пангамот наводит на вас ужас? Что я пугаю вас?
Он повернулся к ней лицом, и она увидела в его глазах гнев, как будто он только что проснулся от кошмарного сна.
– Кэтрин, вы спросили меня, почему я все еще с вами, почему я не ухожу в свой тихий приход. Я расскажу вам то, что не рассказывал никому, даже отцу Пуласки. – Он говорил быстро, как будто опасался, что храбрость покинет его. – Долгое время я считал, что тот случай в магазине был послан мне специально, чтобы я осознал необходимость служить Господу. Что он послал меня в тот момент и в то место для того, чтобы коренным образом изменить мой путь и направить к себе. Ведь поэтому я и стал священником. Но… В мою голову начали закрадываться сомнения. Не в отношении веры, а в отношении моего призвания. – Он выждал некоторое время, будто желая увидеть ее реакцию. Затем продолжил: – В течение многих лет я ни разу не видел этого кошмара, но потом он вернулся, и теперь я переживаю события того вечера снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117