Цикл "Ленин без грима"
"Ульяновский фонд"
Что известно о первом пребывании Владимира Ульянова в Москве, в Большом
Палашевском переулке?
В воспоминаниях брата Дмитрия Ильича, продиктованных в старости,
говорится:
"В Москве первая наша квартира была в Большом Палашевском переулке -
близко от Сытина переулка, район Большой и Малой Бронной, около Тверского
бульвара. Помню, что дом церковный. Тогда номера домов в Москве в ходу не
были, и я помню, что Владимир Ильич еще смеялся, говорил: "Что же Москва
еще номеров не ввела - дом купца такого-то или дом купчихи такой-то". Адрес
ему еще такой попался: "Петровский парк, около Соломенной сторожки". Он
возмущался: "Черт знает, что за адрес, не по-европейски".
Таким обыденным было явление Ильича в Палашах, как постаромоскоески
назывался район Палашевских переулков, известный близостью к Тверской,
заурядными каменными строениями, среди которых несколько принадлежало
церкви Рождества Христова. Она стояла вблизи них, в Малом Палашевском
переулке (уничтожена после революции).
После того как Ульяновы обосновались в Москве, Владимир Ильич стал
регулярно приезжать к родным: по праздникам и летом, когда семья
перебиралась на дачу.
В начале 1894 года состоялось первое его публичное выступление в Москве,
свидетелем которого оказалось несколько десятков человек...
По описанию участника этого нелегального собрания Владимира Бонч-Бруевича
можно представить, сколько усилий тратили тогдашние диссиденты, чтобы
замести следы, уйти от филеров.
"Я в этот день принял все меры, чтобы явиться туда совершенно "чистым", -
пишет В. Д. Бонч-Бруевич в статье "Моя первая встреча с В. И. Лениным".
Спустя битый час после конных и пеших перемещений наш конспиратор
произнес пароль и оказался в просторной квартире, где собралась большая
группа интеллигентов, решивших послушать реферат народника Василия
Воронцова.
В группе собравшихся и увидел впервые Бонч-Бруевич своего будущего шефа
по службе в "рабоче-крестьянском правительстве".
Это, по его словам, "был темноватый блондин с зачесанными немного
вьющимися волосами, продолговатой бородкой и совершенно исключительным
громадным лбом, на который все обращали внимание".
Поразил он полемическим выступлением, длившимся минут сорок, поразил
памятью, способностью цитирования без бумажки. Естественно, что без бумажки
говорил он все это время.
Своего оппонента, почтенного, пожилого писателя, молодой Петербуржец
наградил серией негативных эпитетов. Теорию его назвал "обветшалым
теоретическим багажом", "старенькой и убогой", а лично выступавшего обозвал
"господином почтенным референтом", который не имеет о марксизме "ни
малейшего понятия". Писатель не обиделся, даже оживился после столь
яростного обличения, поприветствовал Петербуржца, имени которого так же,
как все, не знал, более того, даже поздравил марксистов, что у них
появилась восходящая звезда, которой пожелал успеха.
Вряд ли услышал эти слова покрасневший от волнения оппонент, поскольку,
как пишет В. Бонч-Бруевич, после выступления сразу же исчез из его поля
зрения. На то и конспиратор.
Присутствовавшая на том собрании Анна Ильинична пригласила Бонча домой.
Соблюдая правила конспирации, молодые революционеры разошлись: Анна
Ильинична одним путем, Владимир Дмитриевич - другим, чтобы не привлечь
внимания охранки.
Каково же было удивление Бонча, когда за семейным столом в квартире
Ульяновых он увидел Петербуржца, в тот семейный вечер так и не
представившегося гостю своим именем.
Сидя за столом, будущий соратник и наперсник услышал впервые во время
оживленной беседы скептическое ленинское "гм, гм", которым выражалось
множество оттенков чувств, в частности ирония, сомнение, услышал также
известное нам всем обращение "батенька".
- Расскажите-ка вы, батенька, - обратился якобы молодой будущий вождь к
столь же тогда молодому будущему управляющему делами советского
правительства, - что у вас здесь делается в Москве. Мне говорят, что вы
имеете хорошие социал-демократические связи. И, не спрашивая имени-отчества
Петербуржца, Бонч-Бруевич все взял да и рассказал, не таясь, вроде бы
отчитался о проделанной работе, хоть сам считал себя конспиратором, как мы
выдели, часами разгуливал по задворкам, чтобы не привлечь к себе внимание
полиции. Значит, было что скрывать.
Только через год от Анны Ильиничны узнал "батенька" Бонч, что выступавший
против народника Воронцова блистательный Петербуржец не кто иной, как
Владимир Ульянов, ее родной брат. Десятки лет спустя, в 1923 году, получил
Бонч-Бруевич из бывшего полицейского архива фотографию донесения в
департамент полиции, где агентом охранного отделения подробно
описывалось... то самое тайное собрание на Арбатской площади, которое
состоятельные революционеры тщательно скрывали, колеся по Москве на
извозчиках. Агент, оказывается. все тогда и увидел, и услышал. Он
докладывал начальству:
"Присутствовавший на вечере известный обоснователь теории народничества
писатель "В. В." (врач Василий Павлович Воронцов) вынудил своей
аргументацией Давыдова замолчать, так что защиту взглядов последнего принял
на себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который и провел эту защиту
с полным знанием дела".
Как видим, московская полиция знала, кто скрывался под именем
Петербуржца, знала то, что скрывали от Бонч-Бруевича и собравшихся
слушателей. Узнала она вскоре точно и в каких отношениях состоял "некто
Ульянов" с повешенным Ульяновым...
Владимир Ульянов предчувствовал, что московское выступление ему даром не
пройдет. Как вспоминает Анна Ильинична, ее брат "ругал себя", что
раззадоренный апломбом, с которым выступал народник "В. В.", ввязался в
полемику в недостаточно конспиративной обстановке. После того выступления
он "даже рассердился на знакомую, приведшую его на эту вечеринку, что она
не сказала ему, кто его противник".
Кто эта "знакомая"? Из примечаний мемуаристки мы узнаем: М. П.
Яснева-Голубева,
Она была на девять лет старше Петербуржца и раньше его, как народница,
вступила в революционное движение. В Самаре, где отбывала ссылку под
гласным надзором полиции, познакомилась в доме Ульяновых с Владимиром
Ильичем, который ей показался старше своих лет. Но понравились глаза,
"прищуренные, с каким-то особенным огоньком".
Новый знакомый проводил молодую женщину домой. Такие провожания стали
традицией. Не ограничиваясь прогулками, заходил Владимир к Голубевой домой,
приносил, по ее словам, книги, читал вслух какие-то свои заметки. Подолгу
беседоввли, задушевно.
1 2 3
"Ульяновский фонд"
Что известно о первом пребывании Владимира Ульянова в Москве, в Большом
Палашевском переулке?
В воспоминаниях брата Дмитрия Ильича, продиктованных в старости,
говорится:
"В Москве первая наша квартира была в Большом Палашевском переулке -
близко от Сытина переулка, район Большой и Малой Бронной, около Тверского
бульвара. Помню, что дом церковный. Тогда номера домов в Москве в ходу не
были, и я помню, что Владимир Ильич еще смеялся, говорил: "Что же Москва
еще номеров не ввела - дом купца такого-то или дом купчихи такой-то". Адрес
ему еще такой попался: "Петровский парк, около Соломенной сторожки". Он
возмущался: "Черт знает, что за адрес, не по-европейски".
Таким обыденным было явление Ильича в Палашах, как постаромоскоески
назывался район Палашевских переулков, известный близостью к Тверской,
заурядными каменными строениями, среди которых несколько принадлежало
церкви Рождества Христова. Она стояла вблизи них, в Малом Палашевском
переулке (уничтожена после революции).
После того как Ульяновы обосновались в Москве, Владимир Ильич стал
регулярно приезжать к родным: по праздникам и летом, когда семья
перебиралась на дачу.
В начале 1894 года состоялось первое его публичное выступление в Москве,
свидетелем которого оказалось несколько десятков человек...
По описанию участника этого нелегального собрания Владимира Бонч-Бруевича
можно представить, сколько усилий тратили тогдашние диссиденты, чтобы
замести следы, уйти от филеров.
"Я в этот день принял все меры, чтобы явиться туда совершенно "чистым", -
пишет В. Д. Бонч-Бруевич в статье "Моя первая встреча с В. И. Лениным".
Спустя битый час после конных и пеших перемещений наш конспиратор
произнес пароль и оказался в просторной квартире, где собралась большая
группа интеллигентов, решивших послушать реферат народника Василия
Воронцова.
В группе собравшихся и увидел впервые Бонч-Бруевич своего будущего шефа
по службе в "рабоче-крестьянском правительстве".
Это, по его словам, "был темноватый блондин с зачесанными немного
вьющимися волосами, продолговатой бородкой и совершенно исключительным
громадным лбом, на который все обращали внимание".
Поразил он полемическим выступлением, длившимся минут сорок, поразил
памятью, способностью цитирования без бумажки. Естественно, что без бумажки
говорил он все это время.
Своего оппонента, почтенного, пожилого писателя, молодой Петербуржец
наградил серией негативных эпитетов. Теорию его назвал "обветшалым
теоретическим багажом", "старенькой и убогой", а лично выступавшего обозвал
"господином почтенным референтом", который не имеет о марксизме "ни
малейшего понятия". Писатель не обиделся, даже оживился после столь
яростного обличения, поприветствовал Петербуржца, имени которого так же,
как все, не знал, более того, даже поздравил марксистов, что у них
появилась восходящая звезда, которой пожелал успеха.
Вряд ли услышал эти слова покрасневший от волнения оппонент, поскольку,
как пишет В. Бонч-Бруевич, после выступления сразу же исчез из его поля
зрения. На то и конспиратор.
Присутствовавшая на том собрании Анна Ильинична пригласила Бонча домой.
Соблюдая правила конспирации, молодые революционеры разошлись: Анна
Ильинична одним путем, Владимир Дмитриевич - другим, чтобы не привлечь
внимания охранки.
Каково же было удивление Бонча, когда за семейным столом в квартире
Ульяновых он увидел Петербуржца, в тот семейный вечер так и не
представившегося гостю своим именем.
Сидя за столом, будущий соратник и наперсник услышал впервые во время
оживленной беседы скептическое ленинское "гм, гм", которым выражалось
множество оттенков чувств, в частности ирония, сомнение, услышал также
известное нам всем обращение "батенька".
- Расскажите-ка вы, батенька, - обратился якобы молодой будущий вождь к
столь же тогда молодому будущему управляющему делами советского
правительства, - что у вас здесь делается в Москве. Мне говорят, что вы
имеете хорошие социал-демократические связи. И, не спрашивая имени-отчества
Петербуржца, Бонч-Бруевич все взял да и рассказал, не таясь, вроде бы
отчитался о проделанной работе, хоть сам считал себя конспиратором, как мы
выдели, часами разгуливал по задворкам, чтобы не привлечь к себе внимание
полиции. Значит, было что скрывать.
Только через год от Анны Ильиничны узнал "батенька" Бонч, что выступавший
против народника Воронцова блистательный Петербуржец не кто иной, как
Владимир Ульянов, ее родной брат. Десятки лет спустя, в 1923 году, получил
Бонч-Бруевич из бывшего полицейского архива фотографию донесения в
департамент полиции, где агентом охранного отделения подробно
описывалось... то самое тайное собрание на Арбатской площади, которое
состоятельные революционеры тщательно скрывали, колеся по Москве на
извозчиках. Агент, оказывается. все тогда и увидел, и услышал. Он
докладывал начальству:
"Присутствовавший на вечере известный обоснователь теории народничества
писатель "В. В." (врач Василий Павлович Воронцов) вынудил своей
аргументацией Давыдова замолчать, так что защиту взглядов последнего принял
на себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который и провел эту защиту
с полным знанием дела".
Как видим, московская полиция знала, кто скрывался под именем
Петербуржца, знала то, что скрывали от Бонч-Бруевича и собравшихся
слушателей. Узнала она вскоре точно и в каких отношениях состоял "некто
Ульянов" с повешенным Ульяновым...
Владимир Ульянов предчувствовал, что московское выступление ему даром не
пройдет. Как вспоминает Анна Ильинична, ее брат "ругал себя", что
раззадоренный апломбом, с которым выступал народник "В. В.", ввязался в
полемику в недостаточно конспиративной обстановке. После того выступления
он "даже рассердился на знакомую, приведшую его на эту вечеринку, что она
не сказала ему, кто его противник".
Кто эта "знакомая"? Из примечаний мемуаристки мы узнаем: М. П.
Яснева-Голубева,
Она была на девять лет старше Петербуржца и раньше его, как народница,
вступила в революционное движение. В Самаре, где отбывала ссылку под
гласным надзором полиции, познакомилась в доме Ульяновых с Владимиром
Ильичем, который ей показался старше своих лет. Но понравились глаза,
"прищуренные, с каким-то особенным огоньком".
Новый знакомый проводил молодую женщину домой. Такие провожания стали
традицией. Не ограничиваясь прогулками, заходил Владимир к Голубевой домой,
приносил, по ее словам, книги, читал вслух какие-то свои заметки. Подолгу
беседоввли, задушевно.
1 2 3