– тоже радостно отозвалась женщина на нахлынувшие на меня воспоминания детства. – Меня Ниной Федоровной звать.
Когда я назвался, Нина Федоровна всплеснула руками и закачала головой.
– Как же, как же. Мы ж с твоими родителями такие друзья были. Теперь так не дружат. Жалко их. У тебя ведь и тетка недавно умерла. Ты теперь в доме-то один. Вот беда-то.
Я кивнул, и мой кивок опять оторвал от труда Ксюшу, и она вступила в разговор.
– Вы молодой человек мне нравитесь всё больше и больше. А теперь, когда я узнала, что вы еще и домовладелец, я скажу честно, стала таять, как эскимо на пляже. Вот он, думаю, мой рыцарь без страха и упрёка да еще с родовым имением в Копьёво. Вот она – мечта отрочества и юности. Вот она выгодная партия. Вот она судьба девичья. Дождалась все-таки.
– Вы бы Ксюша помолчали и парню хорошему мозги не пудрили, – стала осаждать наглую девчонку Нина Федоровна. – У Вас уже есть рыцарь, на синей машине со столичными номерами.
– Да какой он рыцарь? Только вид один. Кроме денег ничего и знать не хочет. У него, поди, и синяков никогда не было. А здесь…. Романтика. Слышите молодой человек, если вы еще приехали устраиваться на работу на лихом коне по кличке Абрек, тоя Ваша прямо здесь, в отделе кадров.
Я бы, наверное, провалился сквозь пол, если бы тетя Вера не сунула мне в руку приемную записку и кратко, объяснив, что с нею делать, не проводила меня к двери.
Все нужные инстанции были пройдены быстро и последним пунктом моего устройства, стала беседа с руководителем отдела охраны, вернее с его заместителем, так как сам руководитель опять был в отъезде. Беседовали мы в кабинете Паши, и ничего здесь не изменилось, разве, что хозяин. Заместитель начальника хмуро осмотрел приемную записку, потом на меня и поинтересовался, где я служил.
– В авиации, – гордо ответил я.
– Из серии: полюбила я пилота, думала, летает, прихожу на аэродром, а он подметает, – пропел свою частушку почти главный охранник.
– Что же они здесь поют-то все? – подумалось мне, но, рассмотрев внимательно местный рекламный календарь за головой начальника, я смекнул, – где же петь, если не здесь? Рядом с такой продукцией поневоле запоешь. Пусть поют, если им это дело нравится, коль им песня строить и жить помогает. Может, придет время, и я когда спою?
Начальник же песен больше не пел, а успокоился, и стал, не спеша проводить вводный инструктаж.
– Работа у нас здесь сволочная, – приступил он к делу, закуривая сигареты вроде бы не русского производства. – Тащат с комбината все и всё подряд. Чуть отвернулся – хищение. Чуть зазевался – пронос. Несут всё: саму продукцию, спирт, добавки, бутылки, этикетки, пробки, в общем всё, и пьют все, а пьяных ловить тоже наша работа. Причем работа тонкая, здесь как хирург работаешь: сечешь нарушителей, но обязательно с принципом – «не навреди производству». У нас можно в один день пол комбината от работы отстранить, если бездумно и принципиально к вопросу проверке на алкоголь подойти. Однако повальное пьянство это всё-таки только полбеды, главная наша маета, конечно – хищения. Причем замечу, что продукцию стали выносить мало. Очень много сейчас делается контрофактной продукции за забором. В гаражах и сараях разводят спирт, разливают и клеят наши фирменные этикетки. Дело поставлено круто. Мы тут исследования проводили и выяснили до десяти процентов продукции с нашими этикетками, сделаны в гаражах. Поэтому особый контроль должен быть за пробками и этикетками, особенно голографическими, которые применяют на самую дорогостоящую продукцию. Но об этом ты потом узнаешь. Ты первое время будешь работать на вышке по периметру. Мы всю территорию колючкой огородили, но случаи перебросов всё равно имеют место. На вышке не соскучаешься. Забор мы крепко сторожим. Там полгодика поработаешь, переведем на проходную, а дальше видно будет. Будешь хорошо работать, через год лицензию получишь. Ты кстати в авиации кем служил?
– Водителем бензовоза.
– В караулы ходил?
– Бывало.
– Ну, тогда справишься. У нас здесь система такая же: два часа на вышке, два бодрствуешь, два отдыхаешь. Питание бесплатное и трехразовое, в день работы, конечно. Сейчас получишь обмундирование и завтра к семи часам в караулку. И, ещё, самое главное, узнаем, что способствуешь выносам, вылетишь, как пробка из шампанского в новогоднюю ночь. А уж если сам чего понесешь, тогда держись. Повяжем по полной программе и статью пришьем. У нас в милиции завязки хорошие. Многих мы уже зону топтать отправили. Понял?
– Конечно, как не понять, если дело такое серьезное.
Я получил обмундирование, узнал, где находится караулка, и поехал домой. В автобусе вспомнил про подаренную мне вчера книгу и решил её вечером почитать. Однако этой мечте, как впрочем, и многим моим другим мечтам не суждено было сбыться. На входе в деревню я увидел грустно – укоризненное лицо тети Клавы, груду нового штакетника и вспомнил о своем опрометчивом обещании помощи бедной вдове. Огород я городил до темна. При этом работу успел выполнить в полном объеме и получил за это благодарность тети Клавы и приглашение к ужину. Благодарность я с удовольствием принял, а вот от ужина отказался. Заподозревал я, что не обойдется ужин без граненого стакана самогона и, зная свою не стойкость к уговорам, попросил ужин сухим пайком, который тетя Клава тут же и собрала. Перед уходом я обратил внимание на её печальный образ. Показалось, что она была сегодня гораздо печальней, чем даже в день похорон. Вроде бы уж забываться должно горе-то, не всю ведь жизнь с ним жить. Надо и меру знать. Теперь никакой печалью дядю Федю не вернуть. Жить надо.
– Что-то ты тётя Клава грустная сегодня? – спросил я хозяйку уже на пороге. – Случилось ещё чего?
– Тоскую Андрюша, по Феденьке тоскую очень. Почесть каждую ночь во сне его вижу. Тяжело мне без него.
Вечером я всё-таки начал читать о скорби, но опять почитать подольше не получилось. Сломил снова крепкий сон мой, пока еще не очень крепкий мой интерес к знаниям. Быстро сломил.
17
В караульном помещении было суетно и накурено. Пересменка шла самым полным ходом. Я осторожно переступил порог караулного помещения. Особого внимания на меня сразу не обратили, и все продолжали заниматься своими делами, из которых главными были: сбор в сумки мелкой собственности и шумная игра в домино. Мне было совершенно неуютно стоять безмолвным пнем среди занятых людей, и я вежливо, но не громко поздоровался. Сразу же после приветствия, взор на меня обратили все, кроме доминошников. Для тех процесс игры был гораздо важнее каких-то там приветствий смущенного человека, мнущегося у караульного порога. Это я знал по себе, костяшки с точками, так хватают за живое и вводят в азарт, что оторваться от них становится мукой, ну просто невообразимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Когда я назвался, Нина Федоровна всплеснула руками и закачала головой.
– Как же, как же. Мы ж с твоими родителями такие друзья были. Теперь так не дружат. Жалко их. У тебя ведь и тетка недавно умерла. Ты теперь в доме-то один. Вот беда-то.
Я кивнул, и мой кивок опять оторвал от труда Ксюшу, и она вступила в разговор.
– Вы молодой человек мне нравитесь всё больше и больше. А теперь, когда я узнала, что вы еще и домовладелец, я скажу честно, стала таять, как эскимо на пляже. Вот он, думаю, мой рыцарь без страха и упрёка да еще с родовым имением в Копьёво. Вот она – мечта отрочества и юности. Вот она выгодная партия. Вот она судьба девичья. Дождалась все-таки.
– Вы бы Ксюша помолчали и парню хорошему мозги не пудрили, – стала осаждать наглую девчонку Нина Федоровна. – У Вас уже есть рыцарь, на синей машине со столичными номерами.
– Да какой он рыцарь? Только вид один. Кроме денег ничего и знать не хочет. У него, поди, и синяков никогда не было. А здесь…. Романтика. Слышите молодой человек, если вы еще приехали устраиваться на работу на лихом коне по кличке Абрек, тоя Ваша прямо здесь, в отделе кадров.
Я бы, наверное, провалился сквозь пол, если бы тетя Вера не сунула мне в руку приемную записку и кратко, объяснив, что с нею делать, не проводила меня к двери.
Все нужные инстанции были пройдены быстро и последним пунктом моего устройства, стала беседа с руководителем отдела охраны, вернее с его заместителем, так как сам руководитель опять был в отъезде. Беседовали мы в кабинете Паши, и ничего здесь не изменилось, разве, что хозяин. Заместитель начальника хмуро осмотрел приемную записку, потом на меня и поинтересовался, где я служил.
– В авиации, – гордо ответил я.
– Из серии: полюбила я пилота, думала, летает, прихожу на аэродром, а он подметает, – пропел свою частушку почти главный охранник.
– Что же они здесь поют-то все? – подумалось мне, но, рассмотрев внимательно местный рекламный календарь за головой начальника, я смекнул, – где же петь, если не здесь? Рядом с такой продукцией поневоле запоешь. Пусть поют, если им это дело нравится, коль им песня строить и жить помогает. Может, придет время, и я когда спою?
Начальник же песен больше не пел, а успокоился, и стал, не спеша проводить вводный инструктаж.
– Работа у нас здесь сволочная, – приступил он к делу, закуривая сигареты вроде бы не русского производства. – Тащат с комбината все и всё подряд. Чуть отвернулся – хищение. Чуть зазевался – пронос. Несут всё: саму продукцию, спирт, добавки, бутылки, этикетки, пробки, в общем всё, и пьют все, а пьяных ловить тоже наша работа. Причем работа тонкая, здесь как хирург работаешь: сечешь нарушителей, но обязательно с принципом – «не навреди производству». У нас можно в один день пол комбината от работы отстранить, если бездумно и принципиально к вопросу проверке на алкоголь подойти. Однако повальное пьянство это всё-таки только полбеды, главная наша маета, конечно – хищения. Причем замечу, что продукцию стали выносить мало. Очень много сейчас делается контрофактной продукции за забором. В гаражах и сараях разводят спирт, разливают и клеят наши фирменные этикетки. Дело поставлено круто. Мы тут исследования проводили и выяснили до десяти процентов продукции с нашими этикетками, сделаны в гаражах. Поэтому особый контроль должен быть за пробками и этикетками, особенно голографическими, которые применяют на самую дорогостоящую продукцию. Но об этом ты потом узнаешь. Ты первое время будешь работать на вышке по периметру. Мы всю территорию колючкой огородили, но случаи перебросов всё равно имеют место. На вышке не соскучаешься. Забор мы крепко сторожим. Там полгодика поработаешь, переведем на проходную, а дальше видно будет. Будешь хорошо работать, через год лицензию получишь. Ты кстати в авиации кем служил?
– Водителем бензовоза.
– В караулы ходил?
– Бывало.
– Ну, тогда справишься. У нас здесь система такая же: два часа на вышке, два бодрствуешь, два отдыхаешь. Питание бесплатное и трехразовое, в день работы, конечно. Сейчас получишь обмундирование и завтра к семи часам в караулку. И, ещё, самое главное, узнаем, что способствуешь выносам, вылетишь, как пробка из шампанского в новогоднюю ночь. А уж если сам чего понесешь, тогда держись. Повяжем по полной программе и статью пришьем. У нас в милиции завязки хорошие. Многих мы уже зону топтать отправили. Понял?
– Конечно, как не понять, если дело такое серьезное.
Я получил обмундирование, узнал, где находится караулка, и поехал домой. В автобусе вспомнил про подаренную мне вчера книгу и решил её вечером почитать. Однако этой мечте, как впрочем, и многим моим другим мечтам не суждено было сбыться. На входе в деревню я увидел грустно – укоризненное лицо тети Клавы, груду нового штакетника и вспомнил о своем опрометчивом обещании помощи бедной вдове. Огород я городил до темна. При этом работу успел выполнить в полном объеме и получил за это благодарность тети Клавы и приглашение к ужину. Благодарность я с удовольствием принял, а вот от ужина отказался. Заподозревал я, что не обойдется ужин без граненого стакана самогона и, зная свою не стойкость к уговорам, попросил ужин сухим пайком, который тетя Клава тут же и собрала. Перед уходом я обратил внимание на её печальный образ. Показалось, что она была сегодня гораздо печальней, чем даже в день похорон. Вроде бы уж забываться должно горе-то, не всю ведь жизнь с ним жить. Надо и меру знать. Теперь никакой печалью дядю Федю не вернуть. Жить надо.
– Что-то ты тётя Клава грустная сегодня? – спросил я хозяйку уже на пороге. – Случилось ещё чего?
– Тоскую Андрюша, по Феденьке тоскую очень. Почесть каждую ночь во сне его вижу. Тяжело мне без него.
Вечером я всё-таки начал читать о скорби, но опять почитать подольше не получилось. Сломил снова крепкий сон мой, пока еще не очень крепкий мой интерес к знаниям. Быстро сломил.
17
В караульном помещении было суетно и накурено. Пересменка шла самым полным ходом. Я осторожно переступил порог караулного помещения. Особого внимания на меня сразу не обратили, и все продолжали заниматься своими делами, из которых главными были: сбор в сумки мелкой собственности и шумная игра в домино. Мне было совершенно неуютно стоять безмолвным пнем среди занятых людей, и я вежливо, но не громко поздоровался. Сразу же после приветствия, взор на меня обратили все, кроме доминошников. Для тех процесс игры был гораздо важнее каких-то там приветствий смущенного человека, мнущегося у караульного порога. Это я знал по себе, костяшки с точками, так хватают за живое и вводят в азарт, что оторваться от них становится мукой, ну просто невообразимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71