– Его понесут над вами в процессии.
– Я готов, – сказал король. – Хорошо ли сидит платье?
И он еще раз повернулся перед зеркалом – ведь надо было показать, что он внимательно рассматривает наряд.
Камергеры, которым полагалось нести шлейф, пошарили руками по полу и притворились, будто приподнимают шлейф, а затем пошли с вытянутыми руками – они не смели и виду подать, что нести-то нечего.
Так и пошел король во главе процессии под роскошным балдахином, и все люди на улице и в окнах говорили:
– Ах, новый наряд короля бесподобен! А шлейф-то какой красивый. А камзол-то как чудно сидит!
Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит. Ни одно платье короля не вызывало еще такого восторга.
– Да ведь король голый! – сказал вдруг какой-то ребенок.
– Господи боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец! – сказал его отец.
И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка.
– Он голый! Вот ребенок говорит, что он голый!
– Он голый! – закричал наконец весь народ. И королю стало не по себе: ему казалось, что люди правы, но он думал про себя: “Надо же выдержать процессию до конца”.
И он выступал еще величавее, а камергеры шли за ним, неся шлейф, которого не было.
1 2
– Я готов, – сказал король. – Хорошо ли сидит платье?
И он еще раз повернулся перед зеркалом – ведь надо было показать, что он внимательно рассматривает наряд.
Камергеры, которым полагалось нести шлейф, пошарили руками по полу и притворились, будто приподнимают шлейф, а затем пошли с вытянутыми руками – они не смели и виду подать, что нести-то нечего.
Так и пошел король во главе процессии под роскошным балдахином, и все люди на улице и в окнах говорили:
– Ах, новый наряд короля бесподобен! А шлейф-то какой красивый. А камзол-то как чудно сидит!
Ни один человек не хотел признаться, что он ничего не видит, ведь это означало бы, что он либо глуп, либо не на своем месте сидит. Ни одно платье короля не вызывало еще такого восторга.
– Да ведь король голый! – сказал вдруг какой-то ребенок.
– Господи боже, послушайте-ка, что говорит невинный младенец! – сказал его отец.
И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка.
– Он голый! Вот ребенок говорит, что он голый!
– Он голый! – закричал наконец весь народ. И королю стало не по себе: ему казалось, что люди правы, но он думал про себя: “Надо же выдержать процессию до конца”.
И он выступал еще величавее, а камергеры шли за ним, неся шлейф, которого не было.
1 2