Привет, брат!
Привет, брат!
Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.
Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать
тебе не только хорошие слова, но и плохие.
С каких начать?
Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я
до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала
объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.
Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за
это ругал.
Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим
братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.
Как мне было обидно, когда ты уехал учиться в Университет.
Как я радовался за тебя, когда стало ясно, что я пойду служить в
армию раньше тебя, а ты, скорее всего, не пойдешь вовсе.
Мне всегда казалось несправедливым, что мой такой умный и всегда
взрослый брат должен зачем-то идти служить - так же, как я. Я вообще
не любил ничего, что нас хоть в чем-то уравнивало.
Когда я родился, тебе было уже четыре года, говорят, что ты
нянчился со мной. Я этого, как ты сам понимаешь, не помню.
Зато я помню, как у тебя появился настоящий велосипед, ты иногда
катал меня на раме. Это было летом, как раз перед моим днем рождения,
мне тогда должно было исполниться пять лет.
Ты знаешь, здесь очень тяжело. И когда становится совсем невмоготу,
я закрываю глаза и вспоминаю это восхитительное лето - грунтовая
дорога петляет по лесу, вечереет, а меня везет на раме велосипеда мой
старший брат. Он не боится лесных чудовищ, прячущихся за корягами и
сидящих под пнями. Он умный и взрослый. Ни одна лесная тварь не
решится драться с таким умным и взрослым старшим братом. Вечереет, а
значит уже не жарко. И это уютное и по-летнему теплое чувство
заставляет меня забыть обо всем.
А еще я вспоминаю, как подрался с соседской девчонкой, и как ты
долго объяснял мне, что с девчонками не дерутся, что они вырастают и
становятся мамами, а если с ними драться, то они могут уже не стать
мамами. Меня это тогда очень удивило, я не спал всю ночь и думал, как
же они это делают? Иногда мне кажется, что почти все, что я знаю - я
узнал от тебя. А ты узнал все это из книг.
У тебя было очень много книг. Некоторые из твоих любимых книг я
читал потом, они меня удивили. Они оказались совсем обычными. Обычные
индейцы сражались с обычными бледнолицыми, обычные пираты галантно
спасали дрожащих от ужаса дочерей королей и герцогов, обычные
мушкетеры дрались на обычных дуэлях, обычные партизаны убивали обычных
фрицев. У тебя были и другие книги. В них рассказывалось, что такое
электричество, почему летают самолеты, где находится созвездие гончих
псов. Эти книги меня расстраивали. У них были веселые обложки, внутри
было много смешных картинок, но я засыпал, читая их.
Просыпаясь утром, я бежал на кухню - и там всегда сидел ты, жевал
бутерброд и читал очередную книжку.
А когда я уходил спать, ты сидел на кухне, жевал бутерброд или пил
чай из своей огромной чашки - и читал книжку.
Даже когда по телевизору показывали какое-нибудь интересное кино, и
мы с мамой сидели в гостиной и смотрели его - ты сидел на кухне и
читал книжки.
Я постоянно старался быть хоть в чем-то похожим на тебя, но не
таким, как ты, а по-другому. Я знал, что таким, как ты быть
невозможно. Мне казалось, что такой человек, как ты, рождается один
раз в сто лет. Я был обычным, но я был твоим младшим братом.
Подсмотрев, что ты кладешь в чай в свою огромную чашку шесть ложек
сахара, я тоже пристрастился пить очень сладкий чай из такой же
огромной чашки.
Мне нравилось сидеть напротив тебя, читающего свои книги,
представлять, как ты станешь великим, будешь жить в огромной башне
мудрости. А я буду иногда приезжать к тебе. Я представлял, как ты
выходишь из этой башни, одетый в какой-нибудь мудрый балахон
звездочета, скороговоркой приветствуешь меня: "Хорошо, что ты приехал,
проходи, поднимайся под купол моей башни мудрости, я сейчас,
проконтролирую спектр лямбды Медузы, и тоже поднимусь туда, мы будем
пить чай."
И я поднимался на самый верх башни, оттуда была видна вся земля.
Мне приносили очень сладкий чай в большой чашке. Я сидел и смотрел,
пил чай. Потом появлялся ты, и я понимал, что тебе не нужны мои
новости - ты уже все знаешь, тебе отсюда видно, что творится дома, как
поживают твои школьные товарищи. И мы просто сидим и пьем чай. Ты
читаешь какую-то книгу. А я смотрю на тебя.
И вдруг ты отрываешься от книги и говоришь: "Сходи, спроси у мамы,
можно мы откроем брусничное варенье?"
Мама сонно приоткрывает глаза, она заснула, читая журнал для мам,
разгадывая кроссворд, в котором Гоголь пересекается с Герценом. Я
спрашиваю, она еще не понимает. Я переспрашиваю. Она кивает, потом
говорит: "Мальчишки, выведите Альфу перед сном и выбросьте мусор. Не
забудьте." Я киваю и гордо иду на кухню. Ты уже открыл варенье, мы
едим его большими ложками. Ты смотришь на часы, резко вскакиваешь,
надеваешь пальто, шапку, хватаешь Альфу и мусорное ведро, я тоже
одеваюсь, но не успеваю - ты уже уходишь. Я бегу, догоняю тебя у
мусорной машины. Беру у тебя поводок. Жду, когда ты вытряхнешь
непослушную газету из мусорного ведра. Потом мы медленно идем. Смотрим
на звездное небо. Альфа останавливается по своим собачьим делам. Ты
отрываешься от созерцания звездного неба, протягиваешь мне ведро,
просишь отнести его домой. Ты собираешься немного погулять.
В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более
того, даже хорошистом я не стал.
В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде,
размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям
мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным
шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили
четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню,
причину ее появления.
Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из
кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем,
двоечник, как-нибудь отчитаемся."
И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее
символически, чем по-настоящему.
Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.
Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем
втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным
пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.
Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на
урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе.
1 2
Привет, брат!
Пишу тебе из далекого... Неважно, короче, из далекого.
Я впервые пишу тебе, и, представь себе, впервые хочется сказать
тебе не только хорошие слова, но и плохие.
С каких начать?
Зная тебя, могу предположить, что ты попросишь начать с плохих. Я
до сих пор не могу забыть, как ты ел булочки с повидлом - сначала
объедал жесткие и невкусные края, потом съедал вкусную сердцевину.
Я - наоборот, съедал сердцевину, а края выбрасывал, а ты меня за
это ругал.
Как я любил тебя, когда ты меня ругал: ты был настоящим старшим
братом, умным, грамотным, - мне все мальчишки завидовали.
Как мне было обидно, когда ты уехал учиться в Университет.
Как я радовался за тебя, когда стало ясно, что я пойду служить в
армию раньше тебя, а ты, скорее всего, не пойдешь вовсе.
Мне всегда казалось несправедливым, что мой такой умный и всегда
взрослый брат должен зачем-то идти служить - так же, как я. Я вообще
не любил ничего, что нас хоть в чем-то уравнивало.
Когда я родился, тебе было уже четыре года, говорят, что ты
нянчился со мной. Я этого, как ты сам понимаешь, не помню.
Зато я помню, как у тебя появился настоящий велосипед, ты иногда
катал меня на раме. Это было летом, как раз перед моим днем рождения,
мне тогда должно было исполниться пять лет.
Ты знаешь, здесь очень тяжело. И когда становится совсем невмоготу,
я закрываю глаза и вспоминаю это восхитительное лето - грунтовая
дорога петляет по лесу, вечереет, а меня везет на раме велосипеда мой
старший брат. Он не боится лесных чудовищ, прячущихся за корягами и
сидящих под пнями. Он умный и взрослый. Ни одна лесная тварь не
решится драться с таким умным и взрослым старшим братом. Вечереет, а
значит уже не жарко. И это уютное и по-летнему теплое чувство
заставляет меня забыть обо всем.
А еще я вспоминаю, как подрался с соседской девчонкой, и как ты
долго объяснял мне, что с девчонками не дерутся, что они вырастают и
становятся мамами, а если с ними драться, то они могут уже не стать
мамами. Меня это тогда очень удивило, я не спал всю ночь и думал, как
же они это делают? Иногда мне кажется, что почти все, что я знаю - я
узнал от тебя. А ты узнал все это из книг.
У тебя было очень много книг. Некоторые из твоих любимых книг я
читал потом, они меня удивили. Они оказались совсем обычными. Обычные
индейцы сражались с обычными бледнолицыми, обычные пираты галантно
спасали дрожащих от ужаса дочерей королей и герцогов, обычные
мушкетеры дрались на обычных дуэлях, обычные партизаны убивали обычных
фрицев. У тебя были и другие книги. В них рассказывалось, что такое
электричество, почему летают самолеты, где находится созвездие гончих
псов. Эти книги меня расстраивали. У них были веселые обложки, внутри
было много смешных картинок, но я засыпал, читая их.
Просыпаясь утром, я бежал на кухню - и там всегда сидел ты, жевал
бутерброд и читал очередную книжку.
А когда я уходил спать, ты сидел на кухне, жевал бутерброд или пил
чай из своей огромной чашки - и читал книжку.
Даже когда по телевизору показывали какое-нибудь интересное кино, и
мы с мамой сидели в гостиной и смотрели его - ты сидел на кухне и
читал книжки.
Я постоянно старался быть хоть в чем-то похожим на тебя, но не
таким, как ты, а по-другому. Я знал, что таким, как ты быть
невозможно. Мне казалось, что такой человек, как ты, рождается один
раз в сто лет. Я был обычным, но я был твоим младшим братом.
Подсмотрев, что ты кладешь в чай в свою огромную чашку шесть ложек
сахара, я тоже пристрастился пить очень сладкий чай из такой же
огромной чашки.
Мне нравилось сидеть напротив тебя, читающего свои книги,
представлять, как ты станешь великим, будешь жить в огромной башне
мудрости. А я буду иногда приезжать к тебе. Я представлял, как ты
выходишь из этой башни, одетый в какой-нибудь мудрый балахон
звездочета, скороговоркой приветствуешь меня: "Хорошо, что ты приехал,
проходи, поднимайся под купол моей башни мудрости, я сейчас,
проконтролирую спектр лямбды Медузы, и тоже поднимусь туда, мы будем
пить чай."
И я поднимался на самый верх башни, оттуда была видна вся земля.
Мне приносили очень сладкий чай в большой чашке. Я сидел и смотрел,
пил чай. Потом появлялся ты, и я понимал, что тебе не нужны мои
новости - ты уже все знаешь, тебе отсюда видно, что творится дома, как
поживают твои школьные товарищи. И мы просто сидим и пьем чай. Ты
читаешь какую-то книгу. А я смотрю на тебя.
И вдруг ты отрываешься от книги и говоришь: "Сходи, спроси у мамы,
можно мы откроем брусничное варенье?"
Мама сонно приоткрывает глаза, она заснула, читая журнал для мам,
разгадывая кроссворд, в котором Гоголь пересекается с Герценом. Я
спрашиваю, она еще не понимает. Я переспрашиваю. Она кивает, потом
говорит: "Мальчишки, выведите Альфу перед сном и выбросьте мусор. Не
забудьте." Я киваю и гордо иду на кухню. Ты уже открыл варенье, мы
едим его большими ложками. Ты смотришь на часы, резко вскакиваешь,
надеваешь пальто, шапку, хватаешь Альфу и мусорное ведро, я тоже
одеваюсь, но не успеваю - ты уже уходишь. Я бегу, догоняю тебя у
мусорной машины. Беру у тебя поводок. Жду, когда ты вытряхнешь
непослушную газету из мусорного ведра. Потом мы медленно идем. Смотрим
на звездное небо. Альфа останавливается по своим собачьим делам. Ты
отрываешься от созерцания звездного неба, протягиваешь мне ведро,
просишь отнести его домой. Ты собираешься немного погулять.
В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более
того, даже хорошистом я не стал.
В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде,
размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям
мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным
шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили
четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню,
причину ее появления.
Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из
кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем,
двоечник, как-нибудь отчитаемся."
И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее
символически, чем по-настоящему.
Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.
Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем
втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным
пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.
Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на
урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе.
1 2