Отец Джоанны, будучи лишен возможности лично осмотреть «место преступления», проявил бешеную энергию. Он велел женщинам быстренько собирать вещи, а сам позвонил в гараж, чтобы ему приготовили его автомобиль. Сэм вежливо попрощался со всеми в коридоре, и Ральф пошел провожать жену, тестя и тещу. Когда он вернулся, Сэм дожидался его.
— Вы здорово справились, — сказал ему Ральф. — Спасибо. Они хорошие люди. Я надеюсь, что эта история не причинит огорчений больше, чем уже есть. — Он вытащил из кармана связку ключей и зажал ее в кулаке. — Не знаю, должен ли я дать вам ключи от своего дома или позвонить в Бельвью, чтобы на вас надели смирительную рубашку. — Он помолчал. — Впрочем, после сегодняшнего вечера, мне кажется, стоит предоставить вам презумпцию невиновности.
Казабон протянул ключи. Сэм взял их.
— Спасибо, — сказал он. — Если соберетесь куда-то поехать, сообщите мне, где можно будет вас найти.
Глава 58
У него ушло несколько часов на то, чтобы описать всю историю. Сэм писал от руки, сидя за рабочим столом Ральфа в его кабинете, где Казабон сочинял свои оперы. Почти все они были не окончены, хотя несколько партитур были проиграны и записаны на компакт-дисках, которые Сэм обнаружил в стойке на стене. Он прослушал парочку и нашел, что они любопытны, но, несомненно, вторичны. И подумал, возможно не слишком вежливо, что это — работа человека достаточно богатого, чтобы потворствовать своим увлечениям, и не достаточно талантливого, чтобы зарабатывать себе этим на жизнь. Впрочем, в своих записках Сэм ничего об этом не написал: он не видел причины оскорблять человека, который скорее всего найдет и будет читать эти бумаги.
Только подумав об этом, Сэм спросил себя — является ли то, что он написал в ожидании смерти, своего рода прощанием? И понял, что да. Хотя он не собирался предполагать, что умрет (он вообще не собирался строить никаких предположений), Сэм не представлял себе, как сможет дальше существовать в этом состоянии неопределенности. Шесть человек из его группы погибли, а Джоанна — его Джоанна — вступила в некое странное преддверие ада на краю изменившегося мира, в котором он теперь оказался.
Сэм не строил догадок о своей дальнейшей судьбе — он просто записал эту историю во всех подробностях, которые смог припомнить, начиная с того момента, когда прочел статью Джоанны, разоблачающую Элли и Мюррея Рэй. Он написал о том, как впервые встретился с Джоанной на телевидении, а потом — на Шестой Авеню, когда ее напугала Элли. Написал о том, как родилась идея эксперимента, и как развивались его отношения с Джоанной. В простой и ясной манере он записывал все, что случилось с того времени до момента, когда почти год назад вселенная разделилась.
Что это значит — вселенная разделилась? Говорю ли я о параллельных мирах? И если да, то что значит это? Это просто идея, способ, один из многих, описать странности природы, с которыми мы сталкиваемся, когда исследуем ее вплотную. Мы знаем, что на самом деле есть только один мир: тот, в котором находимся мы. Но мы знаем еще, что концепции места и времени — всего лишь отвлеченные построения человеческого ума, а не вещи, существующие в мироздании независимо от нас.
Ученые, как много раз было сказано, заплатили высокую цену за проникновение в тайны природы: они утратили связь с действительностью. Конечно, это была «действительность», как ее определяет здравый смысл — некое взаимодействие между «там», где находится прочий мир, и «здесь», где находимся мы. Теперь это различие исчезло, и здравый смысл оказался ненадежным союзником. Больше нет ничего, с чем мы могли бы утратить связь. Содержащее и содержимое, наблюдатель и наблюдаемое теперь одно и то же; части целого, не существующие независимо друг от друга.
Физикам следовало бы выработать язык, который отразил бы и точность нашего знания, и его двойственность. Электрон, например, не частица или волна; это и то и другое. Он существует на стыке двух состояний — пока мы не захотим, с целью его измерения, чтобы он был или одним или другим. Тогда он нам нравится.
Вселенная, в которой мы живем, в такой же степени создана нами, в какой мы созданы ей. Очевидные простейшие правила, такие как причина и следствие, утратили силу. Нильс Бор определял причинную связь как всего только метод, с помощью которого мы так или иначе упорядочиваем свои ощущения.
Никто не оспаривает существование этой двойственности на уровне микромира. Единственный вопрос — можно ли переносить ее в макроскопический мир нашей повседневной жизни? С каждым днем увеличивается количество свидетельств того, что можно. «Я сам, сидящий здесь, — живое тому доказательство».
Сэм отложил ручку и посмотрел в потолок. За пределами круга света от лампы почти ничего не было видно. Пока он писал, наступила ночь. Сэм задумался в поисках фразы, которая подведет итог и придаст четкую форму тому, что он пытался сказать.
Это была, конечно, безнадежная задача. Никакого «последнего» слова здесь быть не могло.
— Живое тому доказательство, — прочитал он вслух и взял ручку, но больше не написал ничего.
Потому что в это мгновение услышал ее голос. Очень отчетливый, хотя и негромкий. И при этом было очень трудно понять, откуда он донесся.
Сэм встал — как можно тише, будто боялся, что малейший звук спугнет ее, и он опять ее потеряет, на сей раз, может быть, навсегда.
— Джоанна? — позвал он шепотом.
Никакого ответа. Только тогда Сэм осознал, что, хотя слышал ее голос, понятия не имел, что именно она произнесла. Он действительно слышал ее? Или его воображение сыграло с ним злую шутку?
Он вышел на лестничную площадку и вслушался в темноту. Все было тихо, если не считать приглушенного уличного шума. Он вновь позвал ее:
— Джоанна?..
И опять ответа не было. Потом откуда-то сверху донесся слабый короткий звук, словно кто-то быстро прошел по скрипнувшей половице.
Сэм отошел подальше от кабинета, и темнота сгустилась вокруг еще больше. Он помолчал и снова позвал тихим шепотом:
— Джоанна, ты здесь...
Вновь он услышал ее голос — на сей раз ближе. Такой же едва уловимый шепот, как его собственный. Без сомнения, это был ее голос, но тем не менее он не мог понять, что она говорит.
— Джоанна? Где ты?
Он хотел нашарить в темноте выключатель, и вскрикнул от неожиданности, когда его рука коснулась теплой, живой плоти. Ее невидимые пальцы переплелись с его пальцами и стиснули их.
— Я здесь, — сказала она. Теперь ее голос звучал ясно и так близко, что Сэм чувствовал ее дыхание на своем лице. Ее тело, мягкое и теплое, прижалось к нему. Он обнял ее и почувствовал, что на ней ничего нет. Она нашла в темноте его губы своими губами.
Он почувствовал, что она расстегивает на нем рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Вы здорово справились, — сказал ему Ральф. — Спасибо. Они хорошие люди. Я надеюсь, что эта история не причинит огорчений больше, чем уже есть. — Он вытащил из кармана связку ключей и зажал ее в кулаке. — Не знаю, должен ли я дать вам ключи от своего дома или позвонить в Бельвью, чтобы на вас надели смирительную рубашку. — Он помолчал. — Впрочем, после сегодняшнего вечера, мне кажется, стоит предоставить вам презумпцию невиновности.
Казабон протянул ключи. Сэм взял их.
— Спасибо, — сказал он. — Если соберетесь куда-то поехать, сообщите мне, где можно будет вас найти.
Глава 58
У него ушло несколько часов на то, чтобы описать всю историю. Сэм писал от руки, сидя за рабочим столом Ральфа в его кабинете, где Казабон сочинял свои оперы. Почти все они были не окончены, хотя несколько партитур были проиграны и записаны на компакт-дисках, которые Сэм обнаружил в стойке на стене. Он прослушал парочку и нашел, что они любопытны, но, несомненно, вторичны. И подумал, возможно не слишком вежливо, что это — работа человека достаточно богатого, чтобы потворствовать своим увлечениям, и не достаточно талантливого, чтобы зарабатывать себе этим на жизнь. Впрочем, в своих записках Сэм ничего об этом не написал: он не видел причины оскорблять человека, который скорее всего найдет и будет читать эти бумаги.
Только подумав об этом, Сэм спросил себя — является ли то, что он написал в ожидании смерти, своего рода прощанием? И понял, что да. Хотя он не собирался предполагать, что умрет (он вообще не собирался строить никаких предположений), Сэм не представлял себе, как сможет дальше существовать в этом состоянии неопределенности. Шесть человек из его группы погибли, а Джоанна — его Джоанна — вступила в некое странное преддверие ада на краю изменившегося мира, в котором он теперь оказался.
Сэм не строил догадок о своей дальнейшей судьбе — он просто записал эту историю во всех подробностях, которые смог припомнить, начиная с того момента, когда прочел статью Джоанны, разоблачающую Элли и Мюррея Рэй. Он написал о том, как впервые встретился с Джоанной на телевидении, а потом — на Шестой Авеню, когда ее напугала Элли. Написал о том, как родилась идея эксперимента, и как развивались его отношения с Джоанной. В простой и ясной манере он записывал все, что случилось с того времени до момента, когда почти год назад вселенная разделилась.
Что это значит — вселенная разделилась? Говорю ли я о параллельных мирах? И если да, то что значит это? Это просто идея, способ, один из многих, описать странности природы, с которыми мы сталкиваемся, когда исследуем ее вплотную. Мы знаем, что на самом деле есть только один мир: тот, в котором находимся мы. Но мы знаем еще, что концепции места и времени — всего лишь отвлеченные построения человеческого ума, а не вещи, существующие в мироздании независимо от нас.
Ученые, как много раз было сказано, заплатили высокую цену за проникновение в тайны природы: они утратили связь с действительностью. Конечно, это была «действительность», как ее определяет здравый смысл — некое взаимодействие между «там», где находится прочий мир, и «здесь», где находимся мы. Теперь это различие исчезло, и здравый смысл оказался ненадежным союзником. Больше нет ничего, с чем мы могли бы утратить связь. Содержащее и содержимое, наблюдатель и наблюдаемое теперь одно и то же; части целого, не существующие независимо друг от друга.
Физикам следовало бы выработать язык, который отразил бы и точность нашего знания, и его двойственность. Электрон, например, не частица или волна; это и то и другое. Он существует на стыке двух состояний — пока мы не захотим, с целью его измерения, чтобы он был или одним или другим. Тогда он нам нравится.
Вселенная, в которой мы живем, в такой же степени создана нами, в какой мы созданы ей. Очевидные простейшие правила, такие как причина и следствие, утратили силу. Нильс Бор определял причинную связь как всего только метод, с помощью которого мы так или иначе упорядочиваем свои ощущения.
Никто не оспаривает существование этой двойственности на уровне микромира. Единственный вопрос — можно ли переносить ее в макроскопический мир нашей повседневной жизни? С каждым днем увеличивается количество свидетельств того, что можно. «Я сам, сидящий здесь, — живое тому доказательство».
Сэм отложил ручку и посмотрел в потолок. За пределами круга света от лампы почти ничего не было видно. Пока он писал, наступила ночь. Сэм задумался в поисках фразы, которая подведет итог и придаст четкую форму тому, что он пытался сказать.
Это была, конечно, безнадежная задача. Никакого «последнего» слова здесь быть не могло.
— Живое тому доказательство, — прочитал он вслух и взял ручку, но больше не написал ничего.
Потому что в это мгновение услышал ее голос. Очень отчетливый, хотя и негромкий. И при этом было очень трудно понять, откуда он донесся.
Сэм встал — как можно тише, будто боялся, что малейший звук спугнет ее, и он опять ее потеряет, на сей раз, может быть, навсегда.
— Джоанна? — позвал он шепотом.
Никакого ответа. Только тогда Сэм осознал, что, хотя слышал ее голос, понятия не имел, что именно она произнесла. Он действительно слышал ее? Или его воображение сыграло с ним злую шутку?
Он вышел на лестничную площадку и вслушался в темноту. Все было тихо, если не считать приглушенного уличного шума. Он вновь позвал ее:
— Джоанна?..
И опять ответа не было. Потом откуда-то сверху донесся слабый короткий звук, словно кто-то быстро прошел по скрипнувшей половице.
Сэм отошел подальше от кабинета, и темнота сгустилась вокруг еще больше. Он помолчал и снова позвал тихим шепотом:
— Джоанна, ты здесь...
Вновь он услышал ее голос — на сей раз ближе. Такой же едва уловимый шепот, как его собственный. Без сомнения, это был ее голос, но тем не менее он не мог понять, что она говорит.
— Джоанна? Где ты?
Он хотел нашарить в темноте выключатель, и вскрикнул от неожиданности, когда его рука коснулась теплой, живой плоти. Ее невидимые пальцы переплелись с его пальцами и стиснули их.
— Я здесь, — сказала она. Теперь ее голос звучал ясно и так близко, что Сэм чувствовал ее дыхание на своем лице. Ее тело, мягкое и теплое, прижалось к нему. Он обнял ее и почувствовал, что на ней ничего нет. Она нашла в темноте его губы своими губами.
Он почувствовал, что она расстегивает на нем рубашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78