— Ах да, Хэнк сказал: «Передайте Флойду это бренди с моей глубочайшей благодарностью». Или что-то в этом роде. Ты не собираешься его открыть? Там в мешке что-то еще. Я слышу звон…
— Пожалуй, нет. Я знаю, что это. Это — гвозди.
— Гвозди? Плотницкие гвозди? —Да.
Дрэгер улыбается, в изумлении качает головой и подмигивает Тедди:
— Этих ребят иногда бывает очень нелегко понять, не правда ли, Тедди?
— Да, сэр. — Сомневаюсь, чтобы они представляли для вас какую-нибудь загадку…
В следующую субботу бар снова заполнился до отказа. Длинный зал пульсировал от клубов табачного дыма и тяжелого блюзового ритма, выбиваемого Родом на гитаре. (Тедди был вынужден добавить по три пятьдесят каждому: взрыв отчаяния хотя и не повлиял на продажу алкоголя, зато положил конец таким вольностям, как чаевые, которые обычно шли на оркестр.) Музыка текла рекой, как и темное отборное пиво. Как только на город опустился ноябрьский мрак, люди начали слетаться на мигающую неоновую приманку, как мотыльки в июльские сумерки. Тедди шнырял туда и обратно — от столов к бару, от бара к кабинетам, — вычищая пепельницы, наполняя стаканы, ловко прикарманивая сдачу и на сей раз почти не слыша обычных обвинений в том, что он наливает в пустые бутылки из-под «Джека Дэниелса» более дешевую выпивку. Это обвинение выдвигалось против него с такой регулярностью — «Ну ты и жопа, Тедди, что это за дерьмо ты нам принес?!» — что иногда он опасался, что не выдержит и выскажет этим идиотам, какая доля истины содержится в их невинных шуточках.
«…Послушай, Тедди, мальчик, я совершенно не намерен жаловаться, что ты разбавляешь дорогой ликер дешевым, — ты же знаешь, я простой человек, как все, без всяких там изысканных вкусов, но я, черт побери, не позволю, чтобы мне разбавляли бурбон!»
И все начинали ржать и высовываться из кабинетов, чтобы посмотреть, как Тедди краснеет от этой шутки. Это превратилось в своеобразный ритуал. В результате ему так надоели эти обвинения, что он и вправду начал разбавлять. И не то чтобы это имело какое-то значение: он прекрасно знал, что среди его посетителей не найдется ни одного с достаточно цивилизованным вкусом, а кроме того, никто и не предполагал, что в этой шутке есть доля истины. Когда же ему напоминали об этом, его охватывала ярость (Какое они имеют право бездоказательно так оскорблять меня!) и одновременно презрение, помогавшее держать ее под контролем (Идиоты, если б вы только знали…).
Однако в последнее время ярость, охватывавшая его при предъявлении этого обвинения, становилась почти неуправляемой: ресницы у Тедди начинали трепетать, он заливался краской и принимался испуганно оправдываться, одновременно клянясь про себя: больше эти идиоты ничего не получат! Никакого бурбона «Де Люкс»! Они его не заслуживают! Теперь будут лакать только «Джека Дэниелса» — не забывая конечно же извиняться: «Чрезвычайно сожалею, сэр» — и предлагая добавить градусов из другой бутылки: «Пожалуйста, сэр, позвольте мне…»
Идиот, как правило, отмахивался от такого предложения: «Да брось ты, Тедди, забудем. Какого черта: нам просто нравится, как ты краснеешь», а порой с несколько нервным великодушием бросал на стойку мелочь: «Вот… на хозяйство».
Окружающие принимались смеяться. А Тедди трусил прочь с шестьюдесятью центами в кармане и слабой улыбкой, которой как занавесом прикрывал свою ярость, чтобы в дальнем конце бара, кипя от обиды и гнева, дождаться исцеляющего действия своих неонов. Здесь был его мир и его святилище, единственное убежище от враждебного мира. Позднее, когда дела его шли как нельзя лучше и вера в свое превосходство над миром перепуганных полудурков не подвергалась никаким сомнениям, потребность в шипящем снадобье не уменьшилась: случались вечера, когда после униженного стояния с опущенной головой перед пьяным выводком своих потешных патронов ему приходилось на полчаса, а то и больше с улыбкой скрываться в дальнем конце бара в ожидании, когда пульсирующие огни размассируют его ярость. Впрочем, в такие минуты он никак не менялся, продолжая с обычной вежливостью приветствовать новых посетителей, играть с длинной цепочкой для ключей, которая свисала над прикрытым передником животиком, и отвечать на вопросы «который час»… даже при ближайшем рассмотрении по его виду и лишенному выражения лицу, окрашивавшемуся то в оранжевые, то в красные, то в малиновые оттенки, было трудно что-либо определить.
— Тедди, чертов ты осьминог, вылезай-ка из своей пещеры и плесни мне в стаканчик неразбавленного. Будь хорошим мальчиком…
Но сегодня, несмотря на совершенно новую коллекцию язвительных оскорблений, Тедди очень редко прибегал к реанимирующему воздействию своих неонов. Во-первых, он был слишком занят: трагические сведения о переводе всей команды Стамперов с лесопилки на вырубку вызвали не меньшую перекачку спиртного, чем встреча между Стампером и Ньютоном в предшествовавшую субботу, а на этот раз он не пригласил официантку из «Морского бриза». Так что он был слишком занят с заказами, чтобы позволить себе роскошь загорать под лампами, если кто-нибудь из идиотов отпускал шуточки в его адрес. Это во-первых.
А во-вторых, он не настолько нуждался в светящемся бальзаме, как обычно: на него умиротворяюще действовали скрытые волны тревоги, исходившие от каждого стола и смешивавшиеся с сигаретным дымом, — «Черт побери, Тедди, говорю тебе — разбавлено…» — «Да, сэр, мистер Ивенрайт». Над баром висела голубоватая дымка — «Что-то будет…» Но благодаря дневному звонку Дрэгера он уже пребывал в восторженном состоянии. Сообщив, что звонит из Юджина, Дрэгер попросил Тедди об одолжении: «Я буду у вас вечером; не могли бы вы удержать Флойда Ивенрайта у себя, чтобы он не наделал глупостей до моего приезда?» — и поверг Тедди в полный восторг, добавив: «Мы покажем этим болванам, чего можно добиться вдумчивым терпением, не правда ли, Тед?»
Весь день и вечер в груди Тедди полыхало сознание его близости с Дрэгером. Мы, — он сказал — мы! Такое слово от такого человека светило ярче всех огней Орегона!
Ивенрайт появился перед ужином, около семи, с лицом краснее, чем обычно, источая сладковатый запах бренди.
— Да, что-то не так… — повторил он, страшно морщась.
— В чем дело, мистер Ивенрайт?
— А? — глупо мигая, спросил Флойд.
— Вы сказали, что что-то не так…
— Черт побери, так и есть. Я говорю об этой выпивке! А о чем бы мне еще говорить?
В ответ Тедди опустил глаза и уставился на венозную, раздолбанную лапу, лежавшую на стойке. Рядом с этим чудовищем его собственная изогнутая ручка, всегда чистая от ежедневной длительной мойки стаканов, казалась почти прозрачной и еще меньшего размера, чем обычно. Он покорно ждал, с униженным и несчастным видом опустив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210