И вдруг с нежностью обнял супругу:
– Фу ты! Забыл… – заглянул он в ее глаза. – А ты помнишь.
– Главное, дети помнят. К вечеру все будут.
В подтверждение этих слов открылась калитка, и появилась младшая восемнадцатилетняя дочка Лика, слезла с велосипеда, прислонила его к забору, подбежала к крыльцу, на котором стояли родители.
– Папочка, мамочка\ Я вас ужасно люблю! То есть поздравляю! – радостно затараторила Лика. – Желаю, чтобы вы вместе прожили еще столько же. И вот… вот мой подарок.
Она прижимала к себе картину в раме. Это выяснилось, когда Лика освободила ее от газет.
– До-о-оченька! Как красиво! Это кто же?
– Как кто? – смутилась та. – Вы что, не видите?
Платон взял картину в руки, стал рассматривать.
– Дочь, ты прямо придворный живописец, – воскликнул он. – Мать, это же принцесса Диана…
– Это же вы! – досадливо захныкала Лика. – Это вы сорок лет назад!
– Теперь вижу, что не Диана… – согласился Лобов. – Эта красавица в нашей деревне жила. Танюха Вересаева.
– Неужели я? – воскликнула Татьяна. – Не может быть…
– А что за красавец рядом с тобой?
– Ну, пап! Это ты – сорок лет назад.
– Я?.. Сказанула тоже, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Лобов.
– Я же по фотографии рисовала! Два месяца, разве непохоже?
– Похоже, доченька, – растрогалась до слез мама Таня. – Только странно, что мы такие были: молодые совсем, красивые.
– А ты и сейчас не хуже, Татьяна Лобова.
Все трое отправились на кухню – сколько вкусненького надо наготовить на вечер. Приехать обещали Лариса с Глебом и Жилкины вчетвером – Люба, Гриша и внуки Петр и Павел.
***
Вообще-то Жилкиных было теперь не четверо, а пятеро: Люба ждала ребенка, но об этом пока знал только Гриша. Перед самым отъездом из дома Люба вручила ему две сумки с продуктами, чтобы доставить в Бережки к семейному застолью.
– Любаш, ты что же в Тулу со своим самоваром намылилась, что за кульки? – удивился он.
– Я маме обещала. Папины любимые салаты.
– Эх ты, папина дочка, нашла, чем радовать – салатами! Будто не знаешь, чему он по-настоящему обрадуется. Скажи ты уже своему Платону Глебовичу, что он снова станет дедушкой. Новость-то как раз к празднику.
– Попозже, Гриш. Сглазить боюсь.
– Скоро видно станет, – обнял жену Гриша.
– Тогда и скажем. Сорок лет не самый лучший возраст для родов, знаешь ведь.
– У нас родится чудесная девочка, будет нам на старости помощница и отрада. Мужики, они что? Отрезанный ломоть!
***
В московской квартире Ларисы в это время шел другой разговор. Второкласснику Глебу в школе задали нарисовать генеалогическое древо семейства Лобовых – он ведь был Глеб Лобов! Лариса торопила сына – время ехать к бабушке с дедушкой, а Глеб не мог оторваться от своего творения – ветвистого дерева, нарисованного почему-то фиолетовым цветом, во весь лист ватмана.
– Вот смотри. Нам сказали принести фотографии родственников. Я уже наклеил. Здесь вот бабушка с дедушкой, это тетя Люба, дядя Гриша и Петя с Пашей, тут Лика и дядя Леня, видишь, в военной форме. А вот мы с тобой.
– Замечательно! – без обычного восторга ответила Лариса. – Глеб, одевайся, времени в обрез, понимаешь?
– А мой папа?
– Что твой папа? – насторожилась она.
– Здесь должна быть фотография моего папы. Хоть он и умер, но фотография должна же быть… – настаивал Глеб. А где его похоронили, в Бережках?
– Заяц, а если фотографии нет? Может, ты его нарисуешь?
– Совсем-совсем нет, ни одной? Даже маленькой? И как я его нарисую, если никогда не видел, мама… Мне сколько лет было, когда папа умер?
– Так, Глебушка, получилось, что ни одной. Одевайся. Вот твои новые брюки. И ингалятор не забудь.
– Я никогда его не забываю, – ответил Глеб.
Лариса так и не поняла, что он имел в виду – отца или ингалятор, который всегда носил с собой: у ребенка часто бывали приступы удушья из-за аллергии с астматическим синдромом.
– Мама, в классе все очень удивятся, что у меня нет папиной фотографии. Поищи, очень тебя прошу.
Лариса решила разрядить ситуацию. В своей комнате она встала на стул, потянулась за коробкой, запрятанной в самом дальнем углу платяного шкафа. В этой коробке хранились ее школьные фото. Среди них было единственное нешкольное: она, молодая и наивная, стояла рядом с Германом, высоким и красивые. Случайная фотография, сделанная на ВДНХ профессиональным фотографом за час. У Германа остался второй экземпляр. Услышав шаги сына, Лариса отрезала половинку с несостоявшимся мужем, засунула подальше.
Увидев в ее руках коробку, Глеб воскликнул:
– Ой, мам, у тебя еще другие фотографии есть?
– Это мои школьные.
– Дай посмотрю. Пожалуйста.
– Когда вернемся, сын. Поехали, а то бабушка волноваться будет.
***
В гостиной лобовского дома, где проходили «официальные» приемы, ломился от закусок стол. Вкуснющие запахи витали уже не только по первому и второму этажу, но распространились, кажется, по всей улице. Лобов ненавидел эти полтора-два часа перед приходом гостей. Он не знал, куда себя деть. На этот раз пошел рубить дрова около бани. Татьяна улучила свободную минутку, выскочила, не одеваясь, из дома, чтобы предупредить мужа.
– Платон, – окликнула она его, – сегодня Леня приедет.
– Неужели к нам на юбилей? – удивился он.
– Насовсем приедет.
– Да… – расстроился Лобов. – Суприз так суприз!
– Ты не рад?
– Чему радоваться-то?
– Господи, что ты говоришь, – укорила Татьяна. – Он твой сын. Единственный. Ну невезучий…
– Невезучий? – Лобов отбросил топор – от греха подальше. – Невезучий? Теперь это так называется? Из школы его выгоняли, потому что не делал ни черта – это «невезучий»? Дома палец о палец не ударил – тоже «невезучий»?
– Платон, ты же знаешь, он слабенький был. Трудные роды…
– Это он от слабости таких дел в Германии натворил, что Ларке до сих пор в глаза людям смотреть стыдно?
– Ну все как-то ведь обошлось…
– Кабы обошлось, он бы к тебе, поджавши хвост, не вернулся. За два года матери не позвонил толком, письмишка не черкнул… Сто лет мы ему не нужны! Окончательно настроение испортил.
– Платон, теперь все по-другому будет, – ласково погладила плечо мужа Татьяна. – Это наш сын. Другого не будет.
В сумерках, когда происходил этот напряженный разговор, Леня Лобов на подержанной иномарке пересекал границу своего родного села Бережки, растянувшегося на пару километров вдоль реки Клязьмы. Приветствуя самого себя в родных пенатах, он нажал на гудок, на кряканье которого с опаской озирались запоздалые прохожие. Лишь одна девушка стояла у ворот, бесстрашно глядя на слепящий свет фар неизвестной машины. Леня притормозил, опустил стекло.
~ Девушка на воротах, вас подвезти? Оксанка, прыгай сюда быстро.
– Ой, Леня! – узнала она.
Леня остановился и открыл дверцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73