Потому и машину сожгли. Я им заплачу остаток и все кончится…
– Да… – вздохнула Люба. – А я размечталась, что у маленькой отдельная комната будет…
Утром, выйдя из подъезда, Гриша по привычке повернул направо, к машине, которой уже не было. С левой стороны двора его окликнули по имени. Гриша, не оглядываясь, поспешил дальше. Через полминуты сзади него тихо затормозила машина. Гриша обернулся и увидел за рулем улыбающегося Аскольда.
– Григорий, – выглянул он из окошка.
– Если вы за Любой, она работает во вторую смену, – нелюбезно отмахнулся Гриша.
– Григорий, простите… Давайте я вас подвезу. Очень сочувствую. Видел в новостях про вашу машину.
– Это не ваше дело, – остановился Гриша: Аскольд медленно ехал за ним. – В няньках не нуждаюсь.
– Ну что вы! Я… У меня есть предложение… Садитесь, по дороге расскажу…
– Ладно! Я опаздываю. Теперь всегда опаздываю… – с намеком сказал Гриша и все-таки согласился проехаться с заслуженным артистом.
Аскольд половину дороги мямлил про то, что он «думал», «не решался сказать», «не знал, как предложить», наконец, довел мысль до конца:
– Григорий, вы не поверите… Я недавно стал богатым наследником. Тетка моя болела-болело и умерла, царство ей небесное. Я почти и не бывал у нее, а она взяла и квартиру мне оставила в Питере.
– Как в кино! – огрызнулся Гриша.
– Именно, – обрадовался Аскольд. – Ну вот. Я знаю о бегстве вашего компаньона и… Люба тут ни при чем, вы не думайте. О Козловском разные слухи по городу ходят. А у меня есть деньги, которые я хочу грамотно пристроить. Чтобы они работали и приносили доход.
– Понял, – сказал Гриша. – Здесь налево… Значит, нужна консультация? Это не ко мне. Останови тут.
– Мне кажется, ваш склад может быть тем самым предприятием, куда можно вложить мои деньги.
– Да? – удивился Гриша. – Честно говоря, не ожидал.
– У тебя, конечно, могут быть сомнения… Пример Козловского налицо. Но Люба знает меня несколько лет. Спроси у нее, кто такой Вешкин. И она ничего плохого обо мне не скажет. Она замечательная женщина…
И Аскольд в течение десяти минут четко и ясно изложил свои условия сотрудничества, показав, что вполне разбирается в малом бизнесе. Гриша был немало удивлен подобным талантом заслуженного артиста и оттого заревновал еще больше.
– Я верю, что у тебя все получится и готов войти с долей, скажем, восемьдесят тысяч долларов… – предложил Аскольд.
***
Гриша понял, что это его счастливый билет. Но вечером, рассказывая о нем Любе, Жилкин уведомил жену, что отказался от предложения Аскольда.
– Гриша, ты в своем уме? Как же ты мог отказаться от помощи? – голос Любы дрожал.
– Именно, Люба, по-мо-щи, – подчеркнул Гриша. – Мне помощь не нужна. Тем более – его. Я не возьму денег у Аскольда. Не хочу быть ему обязанным.
– Гриша, это глупо. Аскольд очень добрый. Надо сказать ему спасибо, что отважился решить наши проблемы.
– Не наши, а твои! Неужели ты не понимаешь, что он делает это ради тебя… Нет. Пусть твой Аскольд заботится о ком-нибудь другом, а о своей жене я буду заботиться сам.
Гришу можно было понять, но ревность – плохой советчик. Он и на следующий день не заплатил проценты. Около пяти часов вечера, когда дома никого, кроме Любы, не было, на квартиру к Жилкиным явились два «шварцнегера». Она неосторожно открыла дверь, думая, что позвонил кто-то из сыновей. Ее грубо оттолкнули, и ворвавшиеся в дом незнакомцы направились прямиком на кухню.
– Вы кто, что вам нужно? – закричала она.
– Тише, Любовь Платоновна. Ваш супруг водит нас за нос. Его нет на рабочем месте. Мы его здесь подождем, – сказал один.
– Да чо ждать, Бумер, давай поищем сами. Пусть заткнется твоя Платоновна. Сиди и молчи, – приказал ей второй. – Давай, в туалете посиди, подумай, где деньги.
Ее заперли в смежном санузле. Она только слышала, как пришельцы хозяйничали на кухне: открывали ящики, перетряхивали коробки.
– Вы теряете время. Денег у нас нет, – кричала она.
– А ваш муж утверждает, что есть… Но не отдает.
В это время домой вернулся Петр. Он увидел незнакомцев, схватил в коридоре табуретку и заорал:
– А ну пошли отсюда!
Люба из-за двери умоляла сына не связываться с бандитами.
– Не шуми, парень, слушайся маму.
Петр открыл санузел и сунул матери мобильник:
– Звони в милицию…
– Парень, не шуми…
Наверно, «шварцнегеры» имели не совсем правильное представление о семье Жилкиных. Они были в курсе, что у Гриши два сына-близнеца, но не знали, что это – здоровенные восемнадцатилетние качки. Пришельцы переглянулись и не стали связываться с разъяренным Петром. У выхода Бумер громко сказал:
– Надеюсь, Гриша любит свою жену и сыновей. До скорого.
Петр распахнул дверь ванны и увидел Любу лежащей на полу.
– Мама! Что с тобой? Тебе плохо?
– Петя, вызови «Скорую»… – тяжело дыша, выговорила она.
«Скорая» увезла Любу в ту больницу, в которой она работала медсестрой. Петр разыскал отца только поздно вечером. В больницу уже не пускали. Но Жилкину, как мужу сотрудницы, помогли передать Любе записку; она ответила, что ей лучше… Гриша написал ей другую записку, что согласен взять Аскольда в компаньоны… Все, кажется, утряслось. Формально, правда, совладельцем оставался Козловский.
Ни на следующий, ни через день, ни через два Гриша не приходил навещать свою беременную жену. Его мобильник не отвечал. Были по очереди близнецы, приносили фрукты и утешали мать тем, что отец занят по горло со своим новым компаньоном. Наконец, на четвертый день в палату с огромным букетом явился Аскольд. Любы не было, она пришла минут через пять.
– Любочка, тебе же лежать надо! – поцеловал ей руку Аскольд.
– Я уже не знаю, что мне надо. К телефону ходила. Спасибо за цветы… Гриши нигде нет. Не понимаю, что с ним. Ты видел его?
– Сегодня – н-нет.
– Он встречался с теми людьми, отдал долг?
– Люба, ты сядь… Ты совсем извелась… Бледная… Гришу задержали, – решился сказать Аскольд.
– Где задержали? – не поняла она.
– Любочка, его арестовали…
***
Настя с пяти лет воспитывалась в детдоме. Это было перестроечное время, когда старые жизненные устои рушились, а их место занимали новые, вкупе получившие меткое название «пофигизм» или «всем все до фонаря». Пофигизм проник во все области человеческой деятельности. Перестроечный метод воспитания сформировал «пофигистов», к которым относилась и бедная Настя. Если в семьях еще как-то пытались сопротивляться смене нравственных ориентиров на противоположные, то сельский детдом невольно стал колыбелью новых революционеров, которые возненавидели всех богатых, счастливых и просто сытых. Дети в детдоме были брошены государством на произвол судьбы. Они никогда не ели досыта, оставаясь под присмотром нескольких сердобольных деревенских женщин, которые месяцами не получали зарплаты и кормились исключительно своим огородом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Да… – вздохнула Люба. – А я размечталась, что у маленькой отдельная комната будет…
Утром, выйдя из подъезда, Гриша по привычке повернул направо, к машине, которой уже не было. С левой стороны двора его окликнули по имени. Гриша, не оглядываясь, поспешил дальше. Через полминуты сзади него тихо затормозила машина. Гриша обернулся и увидел за рулем улыбающегося Аскольда.
– Григорий, – выглянул он из окошка.
– Если вы за Любой, она работает во вторую смену, – нелюбезно отмахнулся Гриша.
– Григорий, простите… Давайте я вас подвезу. Очень сочувствую. Видел в новостях про вашу машину.
– Это не ваше дело, – остановился Гриша: Аскольд медленно ехал за ним. – В няньках не нуждаюсь.
– Ну что вы! Я… У меня есть предложение… Садитесь, по дороге расскажу…
– Ладно! Я опаздываю. Теперь всегда опаздываю… – с намеком сказал Гриша и все-таки согласился проехаться с заслуженным артистом.
Аскольд половину дороги мямлил про то, что он «думал», «не решался сказать», «не знал, как предложить», наконец, довел мысль до конца:
– Григорий, вы не поверите… Я недавно стал богатым наследником. Тетка моя болела-болело и умерла, царство ей небесное. Я почти и не бывал у нее, а она взяла и квартиру мне оставила в Питере.
– Как в кино! – огрызнулся Гриша.
– Именно, – обрадовался Аскольд. – Ну вот. Я знаю о бегстве вашего компаньона и… Люба тут ни при чем, вы не думайте. О Козловском разные слухи по городу ходят. А у меня есть деньги, которые я хочу грамотно пристроить. Чтобы они работали и приносили доход.
– Понял, – сказал Гриша. – Здесь налево… Значит, нужна консультация? Это не ко мне. Останови тут.
– Мне кажется, ваш склад может быть тем самым предприятием, куда можно вложить мои деньги.
– Да? – удивился Гриша. – Честно говоря, не ожидал.
– У тебя, конечно, могут быть сомнения… Пример Козловского налицо. Но Люба знает меня несколько лет. Спроси у нее, кто такой Вешкин. И она ничего плохого обо мне не скажет. Она замечательная женщина…
И Аскольд в течение десяти минут четко и ясно изложил свои условия сотрудничества, показав, что вполне разбирается в малом бизнесе. Гриша был немало удивлен подобным талантом заслуженного артиста и оттого заревновал еще больше.
– Я верю, что у тебя все получится и готов войти с долей, скажем, восемьдесят тысяч долларов… – предложил Аскольд.
***
Гриша понял, что это его счастливый билет. Но вечером, рассказывая о нем Любе, Жилкин уведомил жену, что отказался от предложения Аскольда.
– Гриша, ты в своем уме? Как же ты мог отказаться от помощи? – голос Любы дрожал.
– Именно, Люба, по-мо-щи, – подчеркнул Гриша. – Мне помощь не нужна. Тем более – его. Я не возьму денег у Аскольда. Не хочу быть ему обязанным.
– Гриша, это глупо. Аскольд очень добрый. Надо сказать ему спасибо, что отважился решить наши проблемы.
– Не наши, а твои! Неужели ты не понимаешь, что он делает это ради тебя… Нет. Пусть твой Аскольд заботится о ком-нибудь другом, а о своей жене я буду заботиться сам.
Гришу можно было понять, но ревность – плохой советчик. Он и на следующий день не заплатил проценты. Около пяти часов вечера, когда дома никого, кроме Любы, не было, на квартиру к Жилкиным явились два «шварцнегера». Она неосторожно открыла дверь, думая, что позвонил кто-то из сыновей. Ее грубо оттолкнули, и ворвавшиеся в дом незнакомцы направились прямиком на кухню.
– Вы кто, что вам нужно? – закричала она.
– Тише, Любовь Платоновна. Ваш супруг водит нас за нос. Его нет на рабочем месте. Мы его здесь подождем, – сказал один.
– Да чо ждать, Бумер, давай поищем сами. Пусть заткнется твоя Платоновна. Сиди и молчи, – приказал ей второй. – Давай, в туалете посиди, подумай, где деньги.
Ее заперли в смежном санузле. Она только слышала, как пришельцы хозяйничали на кухне: открывали ящики, перетряхивали коробки.
– Вы теряете время. Денег у нас нет, – кричала она.
– А ваш муж утверждает, что есть… Но не отдает.
В это время домой вернулся Петр. Он увидел незнакомцев, схватил в коридоре табуретку и заорал:
– А ну пошли отсюда!
Люба из-за двери умоляла сына не связываться с бандитами.
– Не шуми, парень, слушайся маму.
Петр открыл санузел и сунул матери мобильник:
– Звони в милицию…
– Парень, не шуми…
Наверно, «шварцнегеры» имели не совсем правильное представление о семье Жилкиных. Они были в курсе, что у Гриши два сына-близнеца, но не знали, что это – здоровенные восемнадцатилетние качки. Пришельцы переглянулись и не стали связываться с разъяренным Петром. У выхода Бумер громко сказал:
– Надеюсь, Гриша любит свою жену и сыновей. До скорого.
Петр распахнул дверь ванны и увидел Любу лежащей на полу.
– Мама! Что с тобой? Тебе плохо?
– Петя, вызови «Скорую»… – тяжело дыша, выговорила она.
«Скорая» увезла Любу в ту больницу, в которой она работала медсестрой. Петр разыскал отца только поздно вечером. В больницу уже не пускали. Но Жилкину, как мужу сотрудницы, помогли передать Любе записку; она ответила, что ей лучше… Гриша написал ей другую записку, что согласен взять Аскольда в компаньоны… Все, кажется, утряслось. Формально, правда, совладельцем оставался Козловский.
Ни на следующий, ни через день, ни через два Гриша не приходил навещать свою беременную жену. Его мобильник не отвечал. Были по очереди близнецы, приносили фрукты и утешали мать тем, что отец занят по горло со своим новым компаньоном. Наконец, на четвертый день в палату с огромным букетом явился Аскольд. Любы не было, она пришла минут через пять.
– Любочка, тебе же лежать надо! – поцеловал ей руку Аскольд.
– Я уже не знаю, что мне надо. К телефону ходила. Спасибо за цветы… Гриши нигде нет. Не понимаю, что с ним. Ты видел его?
– Сегодня – н-нет.
– Он встречался с теми людьми, отдал долг?
– Люба, ты сядь… Ты совсем извелась… Бледная… Гришу задержали, – решился сказать Аскольд.
– Где задержали? – не поняла она.
– Любочка, его арестовали…
***
Настя с пяти лет воспитывалась в детдоме. Это было перестроечное время, когда старые жизненные устои рушились, а их место занимали новые, вкупе получившие меткое название «пофигизм» или «всем все до фонаря». Пофигизм проник во все области человеческой деятельности. Перестроечный метод воспитания сформировал «пофигистов», к которым относилась и бедная Настя. Если в семьях еще как-то пытались сопротивляться смене нравственных ориентиров на противоположные, то сельский детдом невольно стал колыбелью новых революционеров, которые возненавидели всех богатых, счастливых и просто сытых. Дети в детдоме были брошены государством на произвол судьбы. Они никогда не ели досыта, оставаясь под присмотром нескольких сердобольных деревенских женщин, которые месяцами не получали зарплаты и кормились исключительно своим огородом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73