Это было ее царство. Но ей этого было мало.
Бессонную ночь в глазах Салли спрятала за дымчатыми очками, только подчеркнувшими ее полные губы и выразительный нос. Когда она вошла в подъезд дома на Даунинг-стрит, охранник толкнул локтем своего коллегу; до них, конечно, дошли разговоры о ней, но сегодня она впервые появилась при свете дня. Кроме того, Элизабет Урхарт была дома. Они ободряюще улыбнулись ей: как жаль, что нельзя обыскать ее на предмет наличия оружия. Об этом можно было помечтать.
Он был в комнате заседаний кабинета министров. Здесь все было иначе, чем тогда, когда они были здесь в последний раз и могли двигаться в полной тьме только благодаря рассеянному свету уличных фонарей, находя дорогу кончиками пальцев и кончиками языков. Сейчас он опять сидел в своем кресле, но для нее секретарша отодвинула стул с другой стороны стола, словно отдалив его на миллион миль.
— Добрый день, мисс Куайн.
— Премьер-министр, — она скромно кивнула головой. Секретарша удалилась.
Он несколько неуклюже развел руками;
— Прости за… рабочие формальности. Сумасшедший день.
— Твой опрос, Френсис.
Она открыла портфель, извлекла из него единственный листок бумаги и протянула его через стол. Ему пришлось потянуться, чтобы взять листок. Он бегло просмотрел его.
— Я узнаю цифры, о которых тебя просил. Но где настоящие цифры, Салли?
— Они у тебя в руках, Френсис. Удивительно, не правда ли? Мне не пришлось подтасовывать их. На десять пунктов впереди, как ты и просил. Тютелька в тютельку.
Он моргнул, когда сказанное дошло до него. Словно утреннее солнце, улыбка озарила его лицо. Он довольно кивнул головой, как будто знал все с самого начала.
— Так что я смогла соблюсти свою невинность. Он оторвался от бумаги, выгнув дугой свою бровь.
Она на что-то намекала, но будь он проклят, если понимал, на что. Редкий случай, один опрос из тысячи? Избирательная статистика, то самое, чем правительственные учреждения занимаются бессознательно? Он вынул цветастый платок и методично, почти с пародийной тщательностью вытер нос. Он собирался перейти к поздравлениям, но она, похоже, не разделяла его восторга. С учетом разделявшего их расстояния это облегчило ему переход к следующей теме.
— Как новые клиенты, которых я направил и тебе? Она удивленно подняла брови: тема оказалась для нее неожиданной.
— Отлично. Все отлично. Спасибо.
— Это я должен благодарить тебя, Салли. В будущем будет больше… клиентов, я хочу сказать. Я и дальше буду помогать.
Он снова посмотрел на цифры, не на нее. Ему было явно не по себе — он распустил ремешок часов и помассировал запястье, расстегнул воротник рубашки, словно его мучила клаустрофобия. Клаустрофобия? Сейчас, когда, кроме них, никого в комнате не было?
— Что случилось, Френсис? — Его имя она произнесла больше в нос, чем обычно. Менее приятно, подумал он.
— Нам надо перестать видеться.
— Почему?
— Слишком многие знают.
— Раньше тебя это не беспокоило.
— Узнала Элизабет.
— Понимаю.
— И еще выборы. Это очень сложно.
— Не так просто было и подделать твои чертовы цифры.
Наступило молчание. Он все еще пытался найти что-то на листке, чтобы сосредоточиться.
— И как долго? Как долго мы не будем видеться? Он оторвался от листка, губы искривились в неприятной гримасе, в глазах мелькнуло смущение.
— Боюсь… боюсь, навсегда. Элизабет настаивает.
— Ну, если Элизабет настаивает… — В ее голосе прозвучала презрительная насмешка.
— У нас с Элизабет очень прочные, давние отношения. Мы понимаем друг друга и не обманываем друг друга.
— Боже мой, Френсис, а чем же мы занимались вон там, повсюду в этом здании, даже в кресле, где ты сейчас сидишь, если не обманом твоей жены? Или это не было твоим личным делом? Что, был только бизнес?
Он не выдержал ее взгляда, начал вертеть в руках свой карандаш, спрашивая себя, не начнется ли у нее сейчас истерика. Нет, только не это. Он не знал, что делать с женщинами в таком состоянии.
— Даже после выборов, Френсис?
— Я никогда прежде не обманывал ее, во всяком случае, так. Особенно когда она выразила свое желание так ясно.
— Но она могла бы и не узнать об этом. Наше общее дело было фантастическим, историческим.
— И я благодарен тебе…
— Ив нем было много сверх этого, Френсис. По крайней мере, для меня. Я не хотела бы потерять это. Ты лучше других. Ты знаешь это, да?
Ее нос чувственно задрался вверх, как сексуальный светофор, и он дрогнул. Отношения с Элизабет были фундаментом его жизни; долгие годы брака скомпенсировали его чувство вины и половой неполноценности, создали основание, которое позволило ему противостоять всем штормам политических амбиций. Они сделали из него мужчину. Черт возьми, он был ее должником. Ради его карьеры она принесла жертв не меньше, а в некоторых отношениях и больше, чем он, но все это начинало забываться, когда он смотрел на Салли. Она наклонилась вперед, и ее полные груди соблазнительно коснулись полированной поверхности стола заседаний кабинета министров.
— Я подождала бы, Френсис. Это стоит того, чтобы подождать.
И она была права. Он был должником Элизабет, но она никогда не пробуждала в нем такого страстного, безграничного, всепоглощающего желания.
— А наша общая работа? Мы приносили удачу друг другу, Френсис. Это стоит продолжить.
До этого он ни разу не предавал свою жену, ни разу! Но сейчас он чувствовал, как растет в нем неудержимое стремление, и ему начинало казаться, что Элизабет принадлежит другому времени, другому миру, в котором они жили до того, как он стал премьер-министром. С тех пор все изменилось, его работа диктовала другие правила, другую ответственность. Он дал Элизабет то, чего она хотела, — возможность завести на Даунинг-стрит собственный двор, и имела ли она право требовать от него большего? Каким-то образом он чувствовал, что в его жизни не будет другой Салли, у него на это не будет ни времени, ни возможностей. Замену ее уму он, возможно, и сможет найти, но не ее телу и не тому, что оно делало его полным сил, возвращая молодость. И он мог бы сказать Элизабет, что нельзя прогонять Салли обиженной, желающей отомстить, особенно сейчас.
— Это будет так трудно, Салли. — Он сделал судорожный глоток. — Но я попробую.
— В первый раз? Ты расстаешься со своей невинностью, Френсис?
— Можешь сназать и тан.
Он смотрел на ее груди, которые притягивали его, кан свет фар зайца. Она улыбнулась, закрыла крышку портфеля и щелкнула замком, словно запирая внутри его невинность. Потом поднялась и медленно обошла длинный стол. На ней были черные тонкие чулки и короткий костюм из шелка с хлопком от Харви Никса, а котором он еще ее не видел, и, когда она приблизилась к нему, жакет оказался расстегнутым, демонстрируя ее прелести в полную меру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Бессонную ночь в глазах Салли спрятала за дымчатыми очками, только подчеркнувшими ее полные губы и выразительный нос. Когда она вошла в подъезд дома на Даунинг-стрит, охранник толкнул локтем своего коллегу; до них, конечно, дошли разговоры о ней, но сегодня она впервые появилась при свете дня. Кроме того, Элизабет Урхарт была дома. Они ободряюще улыбнулись ей: как жаль, что нельзя обыскать ее на предмет наличия оружия. Об этом можно было помечтать.
Он был в комнате заседаний кабинета министров. Здесь все было иначе, чем тогда, когда они были здесь в последний раз и могли двигаться в полной тьме только благодаря рассеянному свету уличных фонарей, находя дорогу кончиками пальцев и кончиками языков. Сейчас он опять сидел в своем кресле, но для нее секретарша отодвинула стул с другой стороны стола, словно отдалив его на миллион миль.
— Добрый день, мисс Куайн.
— Премьер-министр, — она скромно кивнула головой. Секретарша удалилась.
Он несколько неуклюже развел руками;
— Прости за… рабочие формальности. Сумасшедший день.
— Твой опрос, Френсис.
Она открыла портфель, извлекла из него единственный листок бумаги и протянула его через стол. Ему пришлось потянуться, чтобы взять листок. Он бегло просмотрел его.
— Я узнаю цифры, о которых тебя просил. Но где настоящие цифры, Салли?
— Они у тебя в руках, Френсис. Удивительно, не правда ли? Мне не пришлось подтасовывать их. На десять пунктов впереди, как ты и просил. Тютелька в тютельку.
Он моргнул, когда сказанное дошло до него. Словно утреннее солнце, улыбка озарила его лицо. Он довольно кивнул головой, как будто знал все с самого начала.
— Так что я смогла соблюсти свою невинность. Он оторвался от бумаги, выгнув дугой свою бровь.
Она на что-то намекала, но будь он проклят, если понимал, на что. Редкий случай, один опрос из тысячи? Избирательная статистика, то самое, чем правительственные учреждения занимаются бессознательно? Он вынул цветастый платок и методично, почти с пародийной тщательностью вытер нос. Он собирался перейти к поздравлениям, но она, похоже, не разделяла его восторга. С учетом разделявшего их расстояния это облегчило ему переход к следующей теме.
— Как новые клиенты, которых я направил и тебе? Она удивленно подняла брови: тема оказалась для нее неожиданной.
— Отлично. Все отлично. Спасибо.
— Это я должен благодарить тебя, Салли. В будущем будет больше… клиентов, я хочу сказать. Я и дальше буду помогать.
Он снова посмотрел на цифры, не на нее. Ему было явно не по себе — он распустил ремешок часов и помассировал запястье, расстегнул воротник рубашки, словно его мучила клаустрофобия. Клаустрофобия? Сейчас, когда, кроме них, никого в комнате не было?
— Что случилось, Френсис? — Его имя она произнесла больше в нос, чем обычно. Менее приятно, подумал он.
— Нам надо перестать видеться.
— Почему?
— Слишком многие знают.
— Раньше тебя это не беспокоило.
— Узнала Элизабет.
— Понимаю.
— И еще выборы. Это очень сложно.
— Не так просто было и подделать твои чертовы цифры.
Наступило молчание. Он все еще пытался найти что-то на листке, чтобы сосредоточиться.
— И как долго? Как долго мы не будем видеться? Он оторвался от листка, губы искривились в неприятной гримасе, в глазах мелькнуло смущение.
— Боюсь… боюсь, навсегда. Элизабет настаивает.
— Ну, если Элизабет настаивает… — В ее голосе прозвучала презрительная насмешка.
— У нас с Элизабет очень прочные, давние отношения. Мы понимаем друг друга и не обманываем друг друга.
— Боже мой, Френсис, а чем же мы занимались вон там, повсюду в этом здании, даже в кресле, где ты сейчас сидишь, если не обманом твоей жены? Или это не было твоим личным делом? Что, был только бизнес?
Он не выдержал ее взгляда, начал вертеть в руках свой карандаш, спрашивая себя, не начнется ли у нее сейчас истерика. Нет, только не это. Он не знал, что делать с женщинами в таком состоянии.
— Даже после выборов, Френсис?
— Я никогда прежде не обманывал ее, во всяком случае, так. Особенно когда она выразила свое желание так ясно.
— Но она могла бы и не узнать об этом. Наше общее дело было фантастическим, историческим.
— И я благодарен тебе…
— Ив нем было много сверх этого, Френсис. По крайней мере, для меня. Я не хотела бы потерять это. Ты лучше других. Ты знаешь это, да?
Ее нос чувственно задрался вверх, как сексуальный светофор, и он дрогнул. Отношения с Элизабет были фундаментом его жизни; долгие годы брака скомпенсировали его чувство вины и половой неполноценности, создали основание, которое позволило ему противостоять всем штормам политических амбиций. Они сделали из него мужчину. Черт возьми, он был ее должником. Ради его карьеры она принесла жертв не меньше, а в некоторых отношениях и больше, чем он, но все это начинало забываться, когда он смотрел на Салли. Она наклонилась вперед, и ее полные груди соблазнительно коснулись полированной поверхности стола заседаний кабинета министров.
— Я подождала бы, Френсис. Это стоит того, чтобы подождать.
И она была права. Он был должником Элизабет, но она никогда не пробуждала в нем такого страстного, безграничного, всепоглощающего желания.
— А наша общая работа? Мы приносили удачу друг другу, Френсис. Это стоит продолжить.
До этого он ни разу не предавал свою жену, ни разу! Но сейчас он чувствовал, как растет в нем неудержимое стремление, и ему начинало казаться, что Элизабет принадлежит другому времени, другому миру, в котором они жили до того, как он стал премьер-министром. С тех пор все изменилось, его работа диктовала другие правила, другую ответственность. Он дал Элизабет то, чего она хотела, — возможность завести на Даунинг-стрит собственный двор, и имела ли она право требовать от него большего? Каким-то образом он чувствовал, что в его жизни не будет другой Салли, у него на это не будет ни времени, ни возможностей. Замену ее уму он, возможно, и сможет найти, но не ее телу и не тому, что оно делало его полным сил, возвращая молодость. И он мог бы сказать Элизабет, что нельзя прогонять Салли обиженной, желающей отомстить, особенно сейчас.
— Это будет так трудно, Салли. — Он сделал судорожный глоток. — Но я попробую.
— В первый раз? Ты расстаешься со своей невинностью, Френсис?
— Можешь сназать и тан.
Он смотрел на ее груди, которые притягивали его, кан свет фар зайца. Она улыбнулась, закрыла крышку портфеля и щелкнула замком, словно запирая внутри его невинность. Потом поднялась и медленно обошла длинный стол. На ней были черные тонкие чулки и короткий костюм из шелка с хлопком от Харви Никса, а котором он еще ее не видел, и, когда она приблизилась к нему, жакет оказался расстегнутым, демонстрируя ее прелести в полную меру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73