Бежал по лестнице партизан, поддерживая рукой живот. Лицо у него было
серое и, не пробежав половины лестницы, он закричал пронзительно и вдруг
сморщился.
Завизжала женщина.
Канарейка в клетке все раскатисто насвистывала.
Провели толпу офицеров в подвал. Ни один из них не заметил лежавший у
лестницы труп генерала.
---------------
Солдатик в голубых обмотках стоял на часах у входа в подвал, где были
заперты арестованные офицеры.
В руках у него была английская бомба - было приказано: "В случае че-
го, крой туда бомбу - чорт с ними".
В дверях подвала синело четырехугольное окошечко, и в нем угловатая
покрытая черным волосом челюсть с мокрым, часто моргающим глазом. За
дверью часто неразборчиво бормотали, словно молились...
Солдатик устало думал:
- А ведь когда буду бомбу бросать, отскочит от окна или не отско-
чит?..
---------------
Не звенели трамваи. Не звенела на панели толпа. Желтая и густая как
дыхание тайфуна томила город жара. И, как камни сопок, неподвижно и хму-
ро стояли вокруг бухты дома.
А в бухте, легко и свободно покачиваясь, на зеленовато-синей воде
молчал японский миноносец.
В прихожей штаба тонко и разливчиво пела канарейка и где-то, как
всегда, плакали.
Полный секретарь ревштаба, улыбаясь одной щекой, писал приказ на ска-
мейке, хотя столы были все свободны.
Тихо возбужденно переговариваясь, пробежали четверо партизан. Запахло
мокрой кожей, дегтем...
Секретарь ревштаба отыскивал печать, но с печатью уехал Вершинин;
секретарь поднял чернилку и хотел позвать кого-то...
...Далеко с окраины - выстрелили. Выстрел был гулкий и точно не из
винтовки - огромный и тяжелый, потрясающий все тело...
Потом глубже к главным улицам, разрезая радостью сердце, ударили ули-
цы пулеметами, винтовками, трамваями... заревела верфь...
Началось восстание...
И еще - через два часа подул с моря теплый и влажный темно-зеленый
ветер.
---------------
...Проходили в широких плисовых шароварах и синих дабовых рубахах -
приисковые. Были у них костлявые лица с серым, похожим на мох, волосом.
И только непонятно, как неведомые руды, блестели у них округленные при-
выкшие к камню глаза...
Проходили длиннорукие, ниже колен - до икр, рыбаки с Зейских озер.
Были на них штаны из налимьих шкур и длинные густые, как весенние травы,
пахнущие рыбами, волосы...
И еще - шли закаленным каменным шагом пастухи с хребта Сихоте-Алин с
китаеподобными узкоглазыми лицами и с длинностволыми прадедовскими вин-
товками.
Еще тонкогубые с реки Хора, грудастые, привыкшие к морским ветрам,
задыхающиеся в тростниках материка рыбаки с залива Св. Ольги...
И еще, и еще равнинные темнолицые крестьяне с одинаковым ровным, как
у усталого стада, шагом...
На автомобиле впереди ехал Вершинин с женой. Горело у жены под
платьем сильное и большое тело, завернутое в яркие ткани. Кровянились
потрескавшиеся губы и выпячивался, подымая платье, крепкий живот. Сидели
они неподвижно, не оглядываясь по сторонам и только шевелил платье такой
же, как и в сопках, тугой, пахнущий морем, камнями и морскими травами,
ветер...
На тумбе, прислонившись к фонарному столбу, черча в маленькой запис-
ной книжке, стоял американский корреспондент. Был он чистый и гладкий,
быстро, по мышинному оглядывавший манифестацию.
А напротив, через улицу, стоял тщедушный солдатик в шинеле, похожей
на больничный халат, голубых обмотках и английских бутсах. Смотрел он на
американца поверх проходивших (он устал и привык к манифестациям) и пы-
тался удержать американца в памяти. Но был тот гладок, скользок и неуло-
вим, как рыба в воде.
...И было ему непонятно стыдно не то за себя, не то за американца, не
то за Россию, не то за Европу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18