Заканчивается попойка уже под утро на литфондовской даче Лебеды. С этого момента настороженность Кадышева спадает. Он позволяет себе долгие отлучки и бессистемно ночует то в квартире, то на даче, то у собутыльников.
— Упустили, — резюмировал Тарковский. Он чувствовал себя настолько опустошенным, что ругаться не было сил.
Шишкин и не думал оправдываться.
— Интересующие вас документы можно было изъять еще в ночь на седьмое ноября. Они были в сейфе — это практически установлено. Нам не хватило нескольких часов, — жестко сказал он и пояснил, против своего обычая расставляя точки над "i":
— Эту ночь Кадышев собирался провести на даче, а мы — в его квартире. Если бы не приветик от Виктора Сауловича.
— Откуда такая уверенность? Насчет сейфа? — спросил Тарковский, пропустив напоминание о «приветике» мимо ушей. Он осознал ошибку, но виноватым себя не чувствовал просто потому, что это чувство — не из области отношений хозяина с наемным работником.
— Там найдены другие документы. Ничего серьезного: в советское время я бы сказал, что они компроматного характера, а сейчас воспринимаются как бытовуха, повод для сплетен — кто с кем спит и пьянствует. Часть папок из искусственной кожи с подложкой из поролона. Он имеет свойство стареть и слеживаться под тяжестью. По вмятинам на папках видно, что в сейфе недавно лежали скорее всего конверты большого формата. На кухонной доске и на утюге — следы оплавленного полиэтилена.
Картина вполне определенная: достал конверты и запаял для закладки в тайник.
Шишкин докладывал с такой уверенностью и даже щегольством, как будто одержал победу.
— Так ищите! — взорвался Тарковский.
— Ищем. Только, Виктор Саулович, я бы не обольщался. Он достаточно попетлял, чтобы заставить нас искать чуть ли не по всей Москве.
— У любовницы проверяли?
— Имеете в виду бывшую жену? — уточнил Шишкин. — Да, как только она уехала с дачи, тормознули ее машину на посту ДПС. Документов, конвертов, папок при ней не было. Но, Виктор Саулович, на дачу они ехали слишком долго. Вполне могли куда-нибудь завернуть по дороге… — Шишкин помялся и заявил в лоб:
— Боюсь, вы неадекватно оцениваете ситуацию. Проблема не в том, что он встречался с любовницей, деловым партнером и случайным собутыльником. Проблема в его перемещениях и контактах. Скажем, в издательстве у Сохадзе работают два десятка человек, и все осознают, что Кадышев — их главный кормилец. Каждый почтет за честь взять у него конверт на сохранение или чтобы отправить его заказным по адресу: «Главпочтамт, Кадышеву, до востребования». А сколько контактов у него было в ЦДЛ?
А в Переделкине?.. Нет, Виктор Саулович, мы на самом деле его упустили. Сейчас можно только ждать. И не спускать с него глаз.
…И БЬЮТСЯ О БОРТ КОРАБЛЯ
Брак — это нечто вроде истории колониальной страны: ее завоевывают, а потом вечно сталкиваются с борьбой за независимость.
МАРИО АЛЬМАЗАН
Татьяна. Ночь и утро 27 ноября
В телефонной будке за углом змеедома она с дрожью набрала номер. Загадала, на сколько гудков Змей подойдет: чем меньше, тем все будет лучше. Он поднял трубку сразу — видно, сидел за письменным столом в кабинете.
— М-да-а? — Татьяна от неожиданности чуть не повесила трубку. — Ну, говорите, кто это?
— Володя, это я…
— Ну и что ты хочешь?
И снова она чуть не повесила трубку.
— Ничего… Как ты живешь?
— Нормально, а что? — Змей обрубал фразы, не оставляя мостиков для продолжения разговора.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально. Это все? — железным тоном спросил Змей.
— Нет. Ты не мог бы…
— Ну что, не мямли!
— Я пальто хотела взять, мне холодно! — нашлась Татьяна.
— Ну и забирай! — Он бросил трубку.
Змей жил в центральном, трехэтажном корпусе «немецкой слободы», построенной военнопленными, — с наглухо забитыми черными ходами, недействующими фонтанами во дворе и проломленной тут и там оградой из стальных прутьев. Татьяна вышла из будки и направилась к подъезду, считая шаги: тридцать пять, тридцать шесть…
На каждом правом шаге у нее росла уверенность, что все будет хорошо, а каждый левый эту уверенность вышибал и добавлял страху. Страшно — нет, страшно — нет, левой-правой, шестьдесят, шестьдесят один.., двери открываются, один лестничный пролет, окно, второй…
Дверь квартиры качнулась от сквозняка — приоткрыл для нее? Но у нее ключи. Наверное, ждет, когда заявится домой нагулявшаяся кошка. Или поменял замки, а сейчас открыл все-таки для нее, а не для кошки?
Почему-то не решаясь распахнуть дверь пошире, Татьяна протиснулась в прихожую. Как кошка. Все двери были настежь, и везде горел свет. Змей устраивал иллюминацию, когда оставался один и боялся.
Татьяна тихонько открыла стенной шкаф — ее пальто, куртки и плащи висели в том же порядке, что и прежде. У нее потеплело на сердце — не собрал, и если приводил кого из женского пола, ее одежда была как предупреждение: на многое, подруга, не рассчитывай, хозяйкино место занято.
— Ну, что ты там шебаршишь?
Татьяна молча побрела на голос, за поворотом коридора увидела выплывающие из кабинета клубы табачного дыма, подошла и встала у косяка, не решаясь войти. Змей сидел в кресле под торшером со стаканом в руке. Дымил сигаретами, на столике — початая бутылка виски.
— Ну, и где ты шаталась?
— У себя дома была.
— Да ты на себя посмотри, отощала вся! Это где «дома»?
— В госпитале.
— Все ты врешь! Тебя там не видели!
Татьяну опять прошила теплая волна — беспокоился.
— Да я…
— .! — в рифму выматерился Змей. — Что стоишь?
Пепельницу с кухни принеси!
Обрадованная Татьяна шмыгнула на кухню, мгновенно оценила обстановку на столе консервные банки, неполитые цветы пожелтели, плита залита сбежавшим кофе, Она вытряхнула полную окурков пепельницу, помыла и вытерла ее своим висевшим на крючке фартуком. Полотенца куда-то поде вались, и все, все это было знаком того, что на кухне никто, кроме Змея, не хозяйничал.
В кабинет она почти бежала, но вошла тихонько, поставила пепельницу на столик перед Змеем. Он успел достать из бара бокал и до краев налить виски.
— Выпьешь рюмашку?
— Ой, нет…
— Минет! — снова срифмовал Змей. — Бери, кому говорю!
Татьяна боком подвинулась к Змеевой стороне столика, где стоял бокал, неуверенно протянула руку, взяла…
И почувствовала на талии руку Змея. Сбивая Татьяну с ног, он рванул ее к себе на колени, виски из бокала выплеснулось вверх и обрушилось ей на грудь. Жемчужными брызгами полетели во все стороны пуговички с разорванного блузона, заскакали по ковру. Змей резко затянулся сигаретой, затушил ее в пепельнице. Правой рукой он крепко держал Татьяну за талию, освободившейся от сигареты левой залез под разорванный блузон, потянул застежку лифчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Упустили, — резюмировал Тарковский. Он чувствовал себя настолько опустошенным, что ругаться не было сил.
Шишкин и не думал оправдываться.
— Интересующие вас документы можно было изъять еще в ночь на седьмое ноября. Они были в сейфе — это практически установлено. Нам не хватило нескольких часов, — жестко сказал он и пояснил, против своего обычая расставляя точки над "i":
— Эту ночь Кадышев собирался провести на даче, а мы — в его квартире. Если бы не приветик от Виктора Сауловича.
— Откуда такая уверенность? Насчет сейфа? — спросил Тарковский, пропустив напоминание о «приветике» мимо ушей. Он осознал ошибку, но виноватым себя не чувствовал просто потому, что это чувство — не из области отношений хозяина с наемным работником.
— Там найдены другие документы. Ничего серьезного: в советское время я бы сказал, что они компроматного характера, а сейчас воспринимаются как бытовуха, повод для сплетен — кто с кем спит и пьянствует. Часть папок из искусственной кожи с подложкой из поролона. Он имеет свойство стареть и слеживаться под тяжестью. По вмятинам на папках видно, что в сейфе недавно лежали скорее всего конверты большого формата. На кухонной доске и на утюге — следы оплавленного полиэтилена.
Картина вполне определенная: достал конверты и запаял для закладки в тайник.
Шишкин докладывал с такой уверенностью и даже щегольством, как будто одержал победу.
— Так ищите! — взорвался Тарковский.
— Ищем. Только, Виктор Саулович, я бы не обольщался. Он достаточно попетлял, чтобы заставить нас искать чуть ли не по всей Москве.
— У любовницы проверяли?
— Имеете в виду бывшую жену? — уточнил Шишкин. — Да, как только она уехала с дачи, тормознули ее машину на посту ДПС. Документов, конвертов, папок при ней не было. Но, Виктор Саулович, на дачу они ехали слишком долго. Вполне могли куда-нибудь завернуть по дороге… — Шишкин помялся и заявил в лоб:
— Боюсь, вы неадекватно оцениваете ситуацию. Проблема не в том, что он встречался с любовницей, деловым партнером и случайным собутыльником. Проблема в его перемещениях и контактах. Скажем, в издательстве у Сохадзе работают два десятка человек, и все осознают, что Кадышев — их главный кормилец. Каждый почтет за честь взять у него конверт на сохранение или чтобы отправить его заказным по адресу: «Главпочтамт, Кадышеву, до востребования». А сколько контактов у него было в ЦДЛ?
А в Переделкине?.. Нет, Виктор Саулович, мы на самом деле его упустили. Сейчас можно только ждать. И не спускать с него глаз.
…И БЬЮТСЯ О БОРТ КОРАБЛЯ
Брак — это нечто вроде истории колониальной страны: ее завоевывают, а потом вечно сталкиваются с борьбой за независимость.
МАРИО АЛЬМАЗАН
Татьяна. Ночь и утро 27 ноября
В телефонной будке за углом змеедома она с дрожью набрала номер. Загадала, на сколько гудков Змей подойдет: чем меньше, тем все будет лучше. Он поднял трубку сразу — видно, сидел за письменным столом в кабинете.
— М-да-а? — Татьяна от неожиданности чуть не повесила трубку. — Ну, говорите, кто это?
— Володя, это я…
— Ну и что ты хочешь?
И снова она чуть не повесила трубку.
— Ничего… Как ты живешь?
— Нормально, а что? — Змей обрубал фразы, не оставляя мостиков для продолжения разговора.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально. Это все? — железным тоном спросил Змей.
— Нет. Ты не мог бы…
— Ну что, не мямли!
— Я пальто хотела взять, мне холодно! — нашлась Татьяна.
— Ну и забирай! — Он бросил трубку.
Змей жил в центральном, трехэтажном корпусе «немецкой слободы», построенной военнопленными, — с наглухо забитыми черными ходами, недействующими фонтанами во дворе и проломленной тут и там оградой из стальных прутьев. Татьяна вышла из будки и направилась к подъезду, считая шаги: тридцать пять, тридцать шесть…
На каждом правом шаге у нее росла уверенность, что все будет хорошо, а каждый левый эту уверенность вышибал и добавлял страху. Страшно — нет, страшно — нет, левой-правой, шестьдесят, шестьдесят один.., двери открываются, один лестничный пролет, окно, второй…
Дверь квартиры качнулась от сквозняка — приоткрыл для нее? Но у нее ключи. Наверное, ждет, когда заявится домой нагулявшаяся кошка. Или поменял замки, а сейчас открыл все-таки для нее, а не для кошки?
Почему-то не решаясь распахнуть дверь пошире, Татьяна протиснулась в прихожую. Как кошка. Все двери были настежь, и везде горел свет. Змей устраивал иллюминацию, когда оставался один и боялся.
Татьяна тихонько открыла стенной шкаф — ее пальто, куртки и плащи висели в том же порядке, что и прежде. У нее потеплело на сердце — не собрал, и если приводил кого из женского пола, ее одежда была как предупреждение: на многое, подруга, не рассчитывай, хозяйкино место занято.
— Ну, что ты там шебаршишь?
Татьяна молча побрела на голос, за поворотом коридора увидела выплывающие из кабинета клубы табачного дыма, подошла и встала у косяка, не решаясь войти. Змей сидел в кресле под торшером со стаканом в руке. Дымил сигаретами, на столике — початая бутылка виски.
— Ну, и где ты шаталась?
— У себя дома была.
— Да ты на себя посмотри, отощала вся! Это где «дома»?
— В госпитале.
— Все ты врешь! Тебя там не видели!
Татьяну опять прошила теплая волна — беспокоился.
— Да я…
— .! — в рифму выматерился Змей. — Что стоишь?
Пепельницу с кухни принеси!
Обрадованная Татьяна шмыгнула на кухню, мгновенно оценила обстановку на столе консервные банки, неполитые цветы пожелтели, плита залита сбежавшим кофе, Она вытряхнула полную окурков пепельницу, помыла и вытерла ее своим висевшим на крючке фартуком. Полотенца куда-то поде вались, и все, все это было знаком того, что на кухне никто, кроме Змея, не хозяйничал.
В кабинет она почти бежала, но вошла тихонько, поставила пепельницу на столик перед Змеем. Он успел достать из бара бокал и до краев налить виски.
— Выпьешь рюмашку?
— Ой, нет…
— Минет! — снова срифмовал Змей. — Бери, кому говорю!
Татьяна боком подвинулась к Змеевой стороне столика, где стоял бокал, неуверенно протянула руку, взяла…
И почувствовала на талии руку Змея. Сбивая Татьяну с ног, он рванул ее к себе на колени, виски из бокала выплеснулось вверх и обрушилось ей на грудь. Жемчужными брызгами полетели во все стороны пуговички с разорванного блузона, заскакали по ковру. Змей резко затянулся сигаретой, затушил ее в пепельнице. Правой рукой он крепко держал Татьяну за талию, освободившейся от сигареты левой залез под разорванный блузон, потянул застежку лифчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90