— Английские ублюдки, — выругался он, пытаясь пробраться к брату и разбив три или четыре кормовых весла, которыми орудовали матросы.
Монтегью прорычал:
— Свяжите их!
Шона схватили четверо матросов с «Защиты», не позволяя даже двинуться с места. Рыча от ярости, пытаясь ударить каждого, кто оказывался рядом, он мог только беспомощно смотреть, как и Джозефа очень быстро схватили. Шон заметил, как исказилось от ужаса лицо Джонни Монтегью, а потом все скрыла чернота.
Когда Шон медленно пришел в себя, он сначала подумал, что выкуренный им гашиш стал причиной ночного кошмара. Ему казалось, что у него нет рук, но плечи ломило. Он потряс головой, чтобы мысли прояснились, и почувствовал, как все его тело медленно качнулось в воздухе. Боль в руках и плечах все время нарастала, но кистей он по-прежнему не ощущал. Шон окончательно пришел в себя и понял, что его подвесили, словно засоленный окорок!
Боль становилась невыносимой. Он постарался отвлечься от нее, пытаясь выгнуть шею и взглянуть на свои оковы. Ясно, почему он не чувствовал рук, — его привязали за большие пальцы, кровообращение нарушилось, и пальцы онемели. Крепкое ругательство сорвалось с его губ, когда он опустил голову и вгляделся в темноту. «Господи, нет!» — мысленно воскликнул Шон, потому что с другой стороны палубы медленно покачивалось еще одно тело. Джозеф, это мог быть только Джозеф!
— Джо, Джо! — позвал он брата, но ответа не было, и Шон решил, что брату лучше быть без сознания, чем мучиться от боли. Его мысли заметались в поисках ответа. У него не оставалось сомнений, что Монтегью знал об обмане Джозефа. Этот сукин сын явно спланировал месть. Он пригласил их в бордель специально, понимая, что это развлечение лишит их сил, и они, как ягнята, пошли на бойню. «Боже, теперь понятно, почему эти гребаные англичане называют ирландцев тупицами!» — подумал Шон, испытывая отвращение к самому себе.
Боль, пожиравшая его тело, была мучительной. Когда у него не осталось больше сил терпеть ее, он провалился в спасительное беспамятство. Когда Шон снова очнулся, серый свет зари только забрезжил. Джозеф уронил голову на грудь, и Шон в ужасе увидел, как на палубу капает кровь из раны на его животе.
Руки у Шона онемели до плеч, но голос-то у него остался. И он начал реветь и орать так громко, что задрожала грот-мачта. Горстка матросов окружила его, но никто не осмеливался развязать веревки без приказания Монтегью. Наконец Джек Реймонд приблизился к братьям. Он оглядел Джозефа, мрачно взглянул на Шона и отправился будить дядю.
Когда Джек открыл дверь капитанской каюты, Уильям Монтегью пытался справиться со своим адмиралтейским мундиром.
— Что это за кошачий концерт? — требовательно спросил он.
— Шон О'Тул… А Джозеф мертв, — выпалил побледневший племянник.
На какое-то мгновение в глазах Монтегью промелькнуло торжество, пока он не осознал последствия их выходки.
— Господи, что же нам делать?
Джек увидел его уязвимость и немедленно этим воспользовался:
— Разумеется, это Шон О'Тул убил своего брата. Хладнокровное убийство.
— Отлично, Джек, — с облегчением выдохнул Уильям. Ему не было нужды добавлять, что он в долгу перед своим племянником. Тот и так это знал.
Монтегью вышел на палубу.
— Сними их, — приказал он.
Джек сначала обрезал путы Джозефа и положил его остывшее тело на палубу «Защиты».
Шон смотрел с ужасом, поняв, что случилось с братом.
Реймонд постарался отойти как можно дальше, разрезая кожаные ремни, связывавшие большие пальцы рук Шона, но он напрасно беспокоился. О'Тул не чувствовал рук и упал на палубу, словно мешок, как только его освободили.
Опираясь на локти, Шон подполз к Джозефу и беспомощно приподнялся рядом с его телом. Это был худший момент его жизни — на коленях перед англичанином, зарезавшим его брата, словно поросенка.
— Джозеф мертв! — произнес он, обвиняя, не желая поверить тому, что видели его глаза.
— Да, и это ты убил его, — заявил Монтегью.
— Будь проклята твоя черная душа, развратный английский выродок!
— Ребята, в кандалы его! — рявкнул Монтегью. Его приказ пришлось выполнять четверым.
— Не важно, кто убил его, ты или твой лизоблюд Джек. Вы оба взяли эти чертовы кинжалы в борделе. И все из-за того, что он доставил Эмбер единственную в ее жизни радость!
— Держите его покрепче, — приказал Уильям и ударил ногой закованного в цепи парня. Он оглядел поверх головы Шона лица собравшихся матросов. — У меня полно свидетелей того, что произошло на «Защите» вчера вечером. — Монтегью увидел сына. — Говори, Джон, ты видел, как они дрались.
Джонни трижды открывал рот, прежде чем сумел вымолвить:
— Я был пьян, отец.
Стальной взгляд Шона уперся в него.
— Скажи правду, Джонни!
Но на затравленном лице паренька он увидел только страх, и его надежды рухнули. Когда матросы тащили его в трюм, глаза О'Тула не отрывались от тела брата и его душу затопила разрывающая сердце боль.
У него заломило руки, как только восстановилось кровообращение. Шон обрадовался физическому страданию, надеясь, что оно поглотит душевную муку. Он лежал в цепях, его тело горело, как в лихорадке, а сердце обливалось кровью от чувства неискупимой вины.
— Джозеф, Джозеф, я поклялся деду, что буду оберегать тебя! — Шон впал в отчаяние, а потом начал бредить, когда его большие пальцы почернели и раздулись до неузнаваемости.
В течение последующих суток он то впадал в беспамятство, то приходил в себя. Кто-то был рядом с ним, заставляя пить, усмиряя его жар холодной губкой, массируя ему руки и повторяя его имя:
— Все будет хорошо, Шон, все будет хорошо.
И Шон испытывал огромное удовлетворение и покой, когда Джозеф говорил с ним, но, когда он наконец открыл глаза, рядом с ним сидел Джонни Монтегью.
— Мне очень жаль, Шон. У тебя на пальце гангрена, и корабельный хирург говорит, что его придется отрезать.
О'Тул увидел, что по лицу молодого Монтегью текут слезы.
— Я только что потерял брата, разве, черт возьми, палец имеет значение?
Джонни освободил его от цепей и помог дойти до каюты хирурга. Там оказалось не очень-то чисто, да и доктор был не слишком опрятным. Он налил Шону рома, но тот презрительно отказался. Хирург сам выпил спиртное, и это была явно не первая его рюмка за день. Он уложил левую руку Шона на прочную деревянную колоду и взял резак для мяса.
— Тебе будет больнее, чем мне, парень.
Один быстрый удар отрубил почерневший большой палец у второго сустава. Шон чуть не откусил себе язык, пытаясь заглушить стон, рвущийся у него из горла. Когда хирург прижег рану раскаленной докрасна кочергой, О'Тул потерял сознание.
Суд Адмиралтейства не занял много времени. Свидетельские показания были состряпаны заранее. Шона О'Тула обвинили в убийстве брата, произошедшем в тот самый день, когда они записались в команду корабля «Защита».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104