Алек ленивым жестом велел лакеям ставить подносы с едой на стол, а не на буфетную стойку. Бекки видела, он привык, чтобы ему прислуживала толпа лакеев.
«О Господи, — думала Бекки, — если бы я так прожила всю жизнь, то тоже стала бы испорченным ребенком».
Завтрак поднял им настроение. Алек поглощал огромные количества еды и кофе, а Бекки обнаружила, что аппетит у нее куда лучше, чем она ожидала.
— Кто это? — спросила она через некоторое время, кивнув на портрет над алебастровой каминной полкой, где была изображена величественная дама с лукавой искоркой в темных глазах.
Алек помолчал, едва взглянув на картину.
— Это мама. Она ушла, когда я был подростком. — И продолжил завтрак.
— Ушла?
Молодой человек пожал плечами.
— Умерла. Такие дела. Бекки была поражена.
— Как так? Умерла или ушла?
— И то и другое. Ушла, потом умерла. — Он вытер уголки рта льняной салфеткой и холодно осведомился: — Ты действительно хочешь знать или просто так спрашиваешь?
Бекки нахмурилась, с удивлением глядя на Алека.
— Думаю, действительно хочу знать. Алек налил себе еще чашку кофе.
— Очень романтичная история, — проговорил он с насмешливым безразличием. — Когда мне было четырнадцать лет, она ударилась в авантюру со своим возлюбленным, маркизом Карнартеном, своей «истинной любовью». Он — отец двух моих братьев-близнецов, Дальмена и Люсьена. Строго говоря, сводных братьев.
Бекки смотрела на него огромными глазами.
— Мама и лорд Карнартен бежали во Францию спасать детей аристократов от гильотины. Многие их друзья в Париже были убиты толпой. Их детей спрятали слуги, и никто не знал, что с ними сталось. Мама считала, ее долг — помочь отпрыскам казненных друзей, а потому она попыталась их разыскать и привезти в Англию.
Речь Алека показалась девушке странной, словно бы он, не вдумываясь, заучил ее наизусть.
— Вместе они совершили несколько рейсов через Ла-Манш, привозили детей на корабле Карнартена. А однажды она не вернулась, — бесстрастно сообщил он. — Должно быть, ее поймали и поставили перед французским расстрельным взводом.
Бекки едва не вскрикнула.
— Карнартен тогда был занят с контрабандистами, которые позволяли им заходить в свои порты, и не успел ее спасти.
— О Господи! — Бекки положила вилку и переводила взгляд с Алека на лукаво улыбающуюся с портрета герцогиню. — Ужасно, это просто ужасно. Я не знаю, что сказать.
Алек напряженно смотрел ей в глаза. Он совсем не выглядел расстроенным, но такая потеря, конечно, должна причинять ему боль.
— Ты не скучаешь по ней? — мягко спросила Бекки.
— Пожалуй, нет, — отвечал Алек.
Пораженная Бекки смущенно смотрела на Алека. Он вертел в руках вилку.
— Ты выглядишь шокированной.
— Я действительно потрясена.
— Что ты думаешь об этой истории? Девушка осторожно покачала головой:
— Вы, городские жители… вы другие.
— Тебя не слишком шокирует история с маркизом? — легким тоном спросил Алек, откидываясь на спинку кресла в расслабленной позе. — Видишь ли… Мне неприятно это говорить, но у нас у всех разные отцы. Понятно, за исключением близнецов, которые явились в комплекте. И еще Роберта с Джесиндой, которые оба являются его отпрысками. — И Алек кивнул на портрет чопорного мужчины с несчастным выражением лица, который висел на противоположной стене. Под портретом на золотой пластине было написано: «Восьмой герцог Хоксклифф». — Бедный хлюпик, — продолжал меж тем Алек таким тоном, словно говорил о чужой семье. Несколько мгновений он смотрел на портрет герцога. — Он в жизни не сказал мне ни одного слова, но по крайней мере соблюдал приличия и признал нас всех как своих детей. Не мог пойти на скандал, знаешь ли.
Бекки едва не поперхнулась чаем и закашлялась.
— Т-т-ты говоришь, что он не был твоим настоящим отцом? — осторожно спросила она.
— Нет, малышка, — с ухмылкой протянул он. — Мой настоящий отец попался на глаза матери однажды вечером, когда вышел на сцену «Друри-Лейн» в роли Гамлета.
Бекки не была склонна к обморокам, но если бы была, то сейчас наступил самый подходящий момент, чтобы попросить нюхательную соль.
— К-как, актер?
— Вот именно. — И он улыбнулся притворно-сладкой улыбкой. — Его имя сэр Филипп Престон-Лоуренс. Во времена его славы от него сходили с ума все лондонские дамы. Говорят, я очень на него похож. — Алек пожал плечами и отхлебнул кофе. — Не знаю. Никогда его не видел.
— Понимаю. — Бекки опустила взгляд в чашку. Алек рассмеялся.
— Вот теперь я тебя шокировал.
Она посмотрела на него с сомнением.
— Так ты все придумал? — Бекки уже знала, что он любит мистификации.
— Боюсь, что нет, любовь моя. Это истинная правда, — отозвался он со светской улыбкой. — В обществе все об этом знают. Но все же мой отец получше папаши Джека. Джек родился вторым. Это был первый проступок матери. И видит Бог, крупный проступок. Она долго обдумывала, как отомстить его светлости, когда узнала о его любовнице.
Бекки вопросительно взглянула на Алека, собираясь с духом, чтобы услышать продолжение.
— Настоящим отцом Джека был профессиональный борец по имени Килларни Крушер, «таран» Килларни.
— О Господи! — Бекки прикрыла рот ладонью.
— Но зато Джек унаследовал от него борцовский дух. И пару кулаков размером с пушечное ядро. И это оказалось очень кстати, потому что они ему пригодились, когда в школе пришлось без конца драться со всеми парнями, которые обижали нашу дорогую мамочку, называя ее хоксклиффской блудницей.
Бекки ахнула и на мгновение прикрыла глаза. Возможно, жизнь Алека была не такой уж безоблачной, как ей показалось с первого взгляда.
Сам Алек развалился в кресле и наблюдал за ней с видом полного удовлетворения, но когда он бросил еще один будто бы беззаботный взгляд на портрет матери, в глазах его отразилась застарелая обида.
— Ты… Ты был с ней близок.
— Близок? — Алек помолчал, глядя в пустоту. Потом помотал головой, прикрыв глаза длинными ресницами. — Она была для меня луной и солнцем, всем на свете, — чуть слышно сказал он через минуту. — А я был ее любимцем. — И он улыбнулся Бекки странной улыбкой.
Бекки смотрела на него, и у нее щемило сердце. В его синих глазах плескался подавленный гнев. Бесстрастный голос звучал на пределе.
— Она часто крепко обнимала меня и говорила: «Ты единственный, кто когда-нибудь меня любил, солнышко».
— Должно быть, ты был потрясен, когда она умерла.
— О нет. Я не был потрясен. Я был в ярости. Я говорил ей, чтобы она не уезжала. Там было слишком опасно. Но ее светлость, как всегда, делала то, что хотела и с кем хотела. За тебя, Джорджиана. Ты не была трусихой. Это я могу утверждать точно. — Он приподнял кофейную чашку и посмотрел на портрет. Ирония, прозвучавшая в его голосе, чем-то напомнила Бекки шпагу дуэлянта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81