сила, коварство и склонность к насилию под тонким налетом цивилизованности. А может, последнее она просто придумала, чтобы напугать себя и заставить трусливо уклониться от того, на что хотела пойти с ним.
Он неспешно отстранился.
— Пора готовить. Будешь слушать или намерена меня отвлекать?
Изабел схватила маленькую записную книжку, которую специально оставила на столе.
— Валяйте.
— Что это?
— Записная книжка.
— Ну так оставь ее в покое, ради Хри… пожалуйста.
— Но предполагалось, что это уроки, верно? Сначала необходимо понять основные принципы.
— Ну конечно, ясное дело! Принципы в первую очередь. Ладно, вот тебе принцип: кто работает, тот ест. Кто заносит всякий бред в записную книжку — голодает. Избавься от этой дури и начинай резать овощи.
— Пожалуйста, не произносите слово «резать», когда мы остаемся вдвоем, — попросила она, открыв ближайший ящичек. — Мне нужен передник.
Рен вздохнул, схватил кухонное полотенце и обмотал вокруг ее талии. Но когда завязал узел, руки остались на ее бедрах, а в голосе прорезались хрипловатые нотки.
— Скинь туфли.
— Зачем?
— Хочешь учиться готовить или нет?
— Да, но я не вижу… О, так и быть.
Если она начнет протестовать, он снова обвинит ее в чопорности, поэтому легче снять босоножки.
Рен ухмыльнулся, когда Изабел поставила их под стол, но лично она не видела ничего смешного в том, чтобы оставлять туфли там, где каждый может о них споткнуться.
— А теперь расстегни верхнюю пуговку.
— О нет. Мы собирались го…
— Тихо.
Вместо того чтобы спорить, он протянул руку и сам расстегнул пуговицу. Ткань разошлась, обнажая припухлость грудей. Рен удовлетворенно кивнул:
— Теперь ты выглядишь как женщина, ради которой мужчина счастлив готовить.
Она уже совсем решила застегнуть блузку, но… но было что-то пьянящее в том, чтобы стоять здесь, в душистой тосканской кухне, с бокалом вина в руке, растрепанной, босой, в распахнутой блузке, в окружении чудесных овощей и в компании неотразимого красавца.
Изабел принялась за работу и, пока мыла и резала овощи, остро ощущала, как приятно холодят ступни истертые плитки, а вечерний сквознячок ласкает полуобнаженные груди. Может, ее легко упрекнуть в неряшливости… и распутстве, потому что она нежилась в его нескрываемо голодном взгляде. Для нее было ново и приятно, что на этот раз мужчина ценит в ней не ум, а тело.
Они перепутали бокалы, и когда он отвернулся, Изабел потихоньку пододвинула его бокал к себе, чтобы пить с того края, которого касались его губы. И собственная глупость ей понравилась.
Тем временем вечер окрасил холмы в лиловый цвет.
— Вы уже заключили контракт на следующий фильм? Рен кивнул:
— Буду работать с Говардом Дженксом. Съемки начнутся в Риме, потом продолжатся в Новом Орлеане и Лос-Анджелесе.
Про себя Изабел лихорадочно гадала, когда они начнут, но ей не нравилась мысль о невидимых часах, отсчитывавших секунды над головой, поэтому она воздержалась от вопроса.
— Даже я слышала о Дженксе. Надеюсь, это не будет ваш стандартный фильм с потасовками и реками крови.
— Правильно надеешься. Этой роли я ждал много лет. Совершенно новый этап моей карьеры.
Он стал рассказывать о своем герое, а когда закончил, у нее мурашки ползли по коже. И все-таки Изабел могла понять его энтузиазм. Роль Каспера Стрита была одной из тех, за которыми актеры выстраиваются в очередь.
— Но вы еще не видели окончательного варианта сценария?
— Он должен прибыть со дня на день. Будет огромным преуменьшением сказать, что мне не терпится увидеть, что сделал с ним Дженкс. — Он сунул цыпленка в печь и высыпал овощи в отдельную сковороду. — Каким бы страшным человеком ни был Стрит, все же есть в нем что-то трогательное. Он искренне любит женщин, которых убивает.
Трогательное? Она бы так не сказала, но сейчас лучше держать рот на замке. Или почти на замке.
— Не думаю, что вам полезно постоянно играть маньяков и убийц.
— Да, ты уже упоминала. А теперь порежь томаты для тостов.
— Ладно, но если вы когда-нибудь захотите поговорить об этом…
— Режь!
Она орудовала ножом, а он напластал тонкие ломтики вчерашнего хлеба, полил оливковым маслом, натер чесноком и показал ей, как поджаривать их над открытым огнем. Когда хлеб стал золотисто-коричневым, он добавил кусочки спелых маслин и свежего базилика к измельченным томатам и выложил смесь на тосты, которые Изабел разложила на майоликовом блюде.
Пока остальной ужин томился в духовке, они вынесли в сад посуду вместе с керамическим кувшином, куда Изабел поставила букет. Мелкие камешки впивались в ступни, но она не потрудилась вернуться за босоножками.
Они уселись за каменный столик, и кошки немедленно подтянулись поближе.
Изабел откинулась на спинку стула и вздохнула. Последние лучи света льнули к холмам, и длинные фиолетовые тени протянулись по винограднику и оливковой роще. Она вдруг вспомнила об этрусской статуе «Вечерняя тень» и представила стройного обнаженного мальчика, вольно разгуливающего по полям.
Рен отправил в рот половину тоста, вытянул ноги и проговорил с набитым ртом:
— Господи, как я люблю Италию!
Изабел прикрыла глаза и пробормотала благодарственную молитву.
Ветерок доносил в сад аппетитные запахи готовящейся еды. Цыпленок и укроп, лук и чеснок, веточка розмарина, брошенная Реном поверх жарившихся овощей.
— Дома я не особенно увлекаюсь едой, — объяснил он. — В Италии нет ничего важнее.
Изабел понимала, что он имеет в виду. Жизнь в Америке была слишком строго регламентирована, чтобы наслаждаться обедами, подобными этому. Она вставала в пять, занималась йогой и к половине седьмого уже была в офисе, чтобы спокойно написать несколько страниц книги до появления сотрудников. Встречи, интервью, телефонные звонки, лекции, аэропорты, незнакомые города, гостиничные номера, где она часто засыпала перед лэптопом в двенадцать — час ночи, пытаясь набросать еще несколько страниц, прежде чем выключить свет. Даже воскресенья становились неотличимыми от будней. Создатель, конечно, имел время опочить на седьмой день, но ему в отличие от Изабел Фейвор не приходилось тащить такой груз работы.
Она медленно смаковала вино. Что поделать, когда-то она так старалась приблизиться к жизни с позиции силы, но за все старания приходилось платить особую цену.
— Так легко забыть простые удовольствия.
— Но ты сделала все возможное.
В его голосе звучало нечто вроде симпатии.
— Эй, не забывайте, мне еще нужно править миром.
— Она постаралась сказать это как можно беспечнее, но слова все еще пытались застрять в горле.
— Разрешите?
Повернувшись, она увидела идущего через сад Витторио. Со своими черными, связанными в хвостик волосами и изящным этрусским носом он казался типичным поэтом Ренессанса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90