Она могла лишь надеяться, что интуиция не приведет ее к катастрофе.
Оставив карету своему кузену, Джерваз решил прогуляться пешком до своего городского дома на Курзон-стрит. Ночной Лондон был не самым безопасным местом на свете, но участникам войны в Индии было не привыкать к опасности. Вдыхая полной грудью холодный ночной воздух, виконт задумался о том, почему его так прельстило хорошенькое личико Дианы. Франсис был прав: пора заводить новую любовницу.
Ну почему он не может обойтись без женщины? Его плоть требовала женщины, как желудок требовал еды и питья. Могут же некоторые мужчины жить, как монахи, и не вспоминая об особах противоположного пола! Виконт им завидовал, но вести себя так же был не в состоянии. Господь, давший ему богатство и здоровье, одарил и непомерным плотским аппетитом.
В Индии он содержал хрупкую местную девушку с темными миндалевидными глазами, которая не переставала удивлять его в постели своими умениями. Сананда мало говорила, всегда была рядом и не просила ничего взамен. Виконт несколько лет содержал всю ее семью, а уезжая, оставил им денег на покупку двух крупных магазинов.
Содержать Сананду было идеальным выходом для Сент-Обена: она не требовала ничего из того, что было бы необходимо англичанке. Здесь, в Лондоне, ему, конечно, можно было взять в любовницы женщину своего круга, неудовлетворенную мужем, но… ей придется уделять слишком много времени и лгать о любви, а вот это Джерваз терпеть не мог. Дешевые девицы тоже не выход — он боялся подцепить какую-нибудь заразу.
Лучше всего, считал Джерваз, найти женщину не из высшего света. Она по крайней мере будет благодарна за материальную поддержку. Глупостью было тратить время на эту экзальтированную, дорогую Диану Линдсей. Но как только он вспоминал ее манящие глаза и женственную фигуру, все доводы разума тут же улетучивались. Внутренний голос нашептывал, что на то у него и деньги, чтобы тратить их на всякие шикарные вещи и прихоти. А Джерваз вынужден был признаться себе, что более милой «прихоти», чем Диана Линдсей, ему не сыскать.
Дом Сент-Обена — мрачноватая величественная громадина — был слишком велик для одного человека. Джерваз отпер дверь собственным ключом. На то, чтобы убедить слуг не дожидаться его поздними вечерами, ушло несколько месяцев. Вот и сейчас его никто не встретил, но на столике в вестибюле горела предусмотрительно оставленная для хозяина дома лампа.
Джервазу совсем не хотелось спать, и перед тем как подняться в свои покои, он зашел в гостиную. Эта комната представляла собой настоящий шедевр гигантизма и роскоши — комната для богов и великанов.
Прямо от расписанного в итальянском стиле потолка свисал огромный персидский ковер, заказанный специально для этой гостиной. Два камина из резного мрамора были настоящим украшением зала. Изящная мебель была сделана по проекту самого модного художника — Роберта Адама.
Миновав гостиную, виконт вошел в кабинет, заставленный книжными стеллажами. В комнате даже по прошествии достаточного времени все еще витал слабый аромат отцовского табака. Больше о старом виконте Джервазу ничто не напоминало. Это и неудивительно: отец и сын редко встречались и мало знали друг друга, так что Джерваз и не представлял себе, что может напоминать ему об отце.
Неожиданно для себя самого, молодой человек решил побродить по доставшемуся ему в наследство дому. Все слуги уже отправились спать, поэтому Джерваз в одиночестве блуждал по бесконечным коридорам и огромным комнатам, и его шаги эхом отдавались в пустынном доме. Что и говорить, это был настоящий дворец. В огромном бальном зале не танцевали с тех пор, как умерла его мать, а случилось это четырнадцать лет назад. Главная лестница, раздваиваясь, вела наверх и заканчивалась у двух мраморных арок — говаривали, что такой роскоши нет больше ни у кого в Лондоне. Ах как хороша была его мать, когда спускалась вниз по этой лестнице! В ее золотистых волосах и на белых плечах сверкали бриллианты.
Хоть Джерваз и был единственным владельцем дома и всего, что в нем находилось, он не радовался и не гордился этим. Если этот великолепный мавзолей кому и принадлежал — так это слугам, которые с утра до вечера полировали мебель и натирали полы и вообще содержали дом в стерильной чистоте.
За два года особняк так и не стал для Джерваза родным домом. Он впадал в настоящую депрессию, возвращаясь промозглыми вечерами в выстуженный дом. Временами виконту казалось, что Британия нарочно завоевала южные колонии, чтобы англичане, не меняя подданства, могли пожить в теплом климате.
Во время пятимесячного путешествия домой Сент-Обен тешил себя надеждой продать огромный дом и купить что-нибудь более скромное, но потом передумал. Этот дом был частью огромного состояния Сент-Обенов и должен был перейти по наследству его кузену Франсису или его детям. Франсис был веселым и общительным человеком и, нет сомнений, обязательно обзаведется семьей. Наверное, только они смогут согреть теплом эту громадину.
В гостиной было холодно, несмотря на два камина. Казалось, холод проникал не только в тело, но и в душу. Джерваз лениво подумал о людях, задумавших построить этот особняк, и о том, были ли они счастливы Впрочем, сам виконт не ждал ни тепла, ни счастья. В Индии он привык искупать свои грехи хорошо выполненной работой и честным поведением и полагал, что этого довольно. Он приносил пользу и заботился о благополучии подчиненных. В его руках была большая власть, но он сумел применить ее с выгодой для нации…
Лишь пройдя почти полдома, Джерваз понял, что ноги несут его в покои матери, расположенные за комнатами хозяина, то есть за его собственными.
Может, из-за того, что голова его была занята размышлениями о женщинах, молодой человек решился наконец встретиться с духом женщины, давшей ему жизнь.
Медора, виконтесса Сент-Обен, была дочерью герцога. Грациозная, очаровательная, она обладала необыкновенной привлекательностью. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как он видел ее в последний раз, и восемнадцать лет назад он в последний раз заходил в эти комнаты.
Ребенком он обожал мать. Всегда радовался, когда она хвалила его и огорчался, когда она сердилась. Он был слишком мал, чтобы понять, как мало его поведение влияло на ее настроение, поэтому всегда расстраивался, если ему не удавалось угодить ей.
В гостиной матери, стены которой были по-прежнему, как и при ее жизни, обиты ее любимым розовым шелком, висел портрет. Задержавшись в дверях и положив руку на дверной косяк, Джерваз внимательно всмотрелся в картину. Это была работа художника сэра Джошуа Рейнолдса. Он изобразил Медору в полный рост, и портрет был таким живым, что, казалось, женщина вот-вот сойдет с полотна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Оставив карету своему кузену, Джерваз решил прогуляться пешком до своего городского дома на Курзон-стрит. Ночной Лондон был не самым безопасным местом на свете, но участникам войны в Индии было не привыкать к опасности. Вдыхая полной грудью холодный ночной воздух, виконт задумался о том, почему его так прельстило хорошенькое личико Дианы. Франсис был прав: пора заводить новую любовницу.
Ну почему он не может обойтись без женщины? Его плоть требовала женщины, как желудок требовал еды и питья. Могут же некоторые мужчины жить, как монахи, и не вспоминая об особах противоположного пола! Виконт им завидовал, но вести себя так же был не в состоянии. Господь, давший ему богатство и здоровье, одарил и непомерным плотским аппетитом.
В Индии он содержал хрупкую местную девушку с темными миндалевидными глазами, которая не переставала удивлять его в постели своими умениями. Сананда мало говорила, всегда была рядом и не просила ничего взамен. Виконт несколько лет содержал всю ее семью, а уезжая, оставил им денег на покупку двух крупных магазинов.
Содержать Сананду было идеальным выходом для Сент-Обена: она не требовала ничего из того, что было бы необходимо англичанке. Здесь, в Лондоне, ему, конечно, можно было взять в любовницы женщину своего круга, неудовлетворенную мужем, но… ей придется уделять слишком много времени и лгать о любви, а вот это Джерваз терпеть не мог. Дешевые девицы тоже не выход — он боялся подцепить какую-нибудь заразу.
Лучше всего, считал Джерваз, найти женщину не из высшего света. Она по крайней мере будет благодарна за материальную поддержку. Глупостью было тратить время на эту экзальтированную, дорогую Диану Линдсей. Но как только он вспоминал ее манящие глаза и женственную фигуру, все доводы разума тут же улетучивались. Внутренний голос нашептывал, что на то у него и деньги, чтобы тратить их на всякие шикарные вещи и прихоти. А Джерваз вынужден был признаться себе, что более милой «прихоти», чем Диана Линдсей, ему не сыскать.
Дом Сент-Обена — мрачноватая величественная громадина — был слишком велик для одного человека. Джерваз отпер дверь собственным ключом. На то, чтобы убедить слуг не дожидаться его поздними вечерами, ушло несколько месяцев. Вот и сейчас его никто не встретил, но на столике в вестибюле горела предусмотрительно оставленная для хозяина дома лампа.
Джервазу совсем не хотелось спать, и перед тем как подняться в свои покои, он зашел в гостиную. Эта комната представляла собой настоящий шедевр гигантизма и роскоши — комната для богов и великанов.
Прямо от расписанного в итальянском стиле потолка свисал огромный персидский ковер, заказанный специально для этой гостиной. Два камина из резного мрамора были настоящим украшением зала. Изящная мебель была сделана по проекту самого модного художника — Роберта Адама.
Миновав гостиную, виконт вошел в кабинет, заставленный книжными стеллажами. В комнате даже по прошествии достаточного времени все еще витал слабый аромат отцовского табака. Больше о старом виконте Джервазу ничто не напоминало. Это и неудивительно: отец и сын редко встречались и мало знали друг друга, так что Джерваз и не представлял себе, что может напоминать ему об отце.
Неожиданно для себя самого, молодой человек решил побродить по доставшемуся ему в наследство дому. Все слуги уже отправились спать, поэтому Джерваз в одиночестве блуждал по бесконечным коридорам и огромным комнатам, и его шаги эхом отдавались в пустынном доме. Что и говорить, это был настоящий дворец. В огромном бальном зале не танцевали с тех пор, как умерла его мать, а случилось это четырнадцать лет назад. Главная лестница, раздваиваясь, вела наверх и заканчивалась у двух мраморных арок — говаривали, что такой роскоши нет больше ни у кого в Лондоне. Ах как хороша была его мать, когда спускалась вниз по этой лестнице! В ее золотистых волосах и на белых плечах сверкали бриллианты.
Хоть Джерваз и был единственным владельцем дома и всего, что в нем находилось, он не радовался и не гордился этим. Если этот великолепный мавзолей кому и принадлежал — так это слугам, которые с утра до вечера полировали мебель и натирали полы и вообще содержали дом в стерильной чистоте.
За два года особняк так и не стал для Джерваза родным домом. Он впадал в настоящую депрессию, возвращаясь промозглыми вечерами в выстуженный дом. Временами виконту казалось, что Британия нарочно завоевала южные колонии, чтобы англичане, не меняя подданства, могли пожить в теплом климате.
Во время пятимесячного путешествия домой Сент-Обен тешил себя надеждой продать огромный дом и купить что-нибудь более скромное, но потом передумал. Этот дом был частью огромного состояния Сент-Обенов и должен был перейти по наследству его кузену Франсису или его детям. Франсис был веселым и общительным человеком и, нет сомнений, обязательно обзаведется семьей. Наверное, только они смогут согреть теплом эту громадину.
В гостиной было холодно, несмотря на два камина. Казалось, холод проникал не только в тело, но и в душу. Джерваз лениво подумал о людях, задумавших построить этот особняк, и о том, были ли они счастливы Впрочем, сам виконт не ждал ни тепла, ни счастья. В Индии он привык искупать свои грехи хорошо выполненной работой и честным поведением и полагал, что этого довольно. Он приносил пользу и заботился о благополучии подчиненных. В его руках была большая власть, но он сумел применить ее с выгодой для нации…
Лишь пройдя почти полдома, Джерваз понял, что ноги несут его в покои матери, расположенные за комнатами хозяина, то есть за его собственными.
Может, из-за того, что голова его была занята размышлениями о женщинах, молодой человек решился наконец встретиться с духом женщины, давшей ему жизнь.
Медора, виконтесса Сент-Обен, была дочерью герцога. Грациозная, очаровательная, она обладала необыкновенной привлекательностью. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как он видел ее в последний раз, и восемнадцать лет назад он в последний раз заходил в эти комнаты.
Ребенком он обожал мать. Всегда радовался, когда она хвалила его и огорчался, когда она сердилась. Он был слишком мал, чтобы понять, как мало его поведение влияло на ее настроение, поэтому всегда расстраивался, если ему не удавалось угодить ей.
В гостиной матери, стены которой были по-прежнему, как и при ее жизни, обиты ее любимым розовым шелком, висел портрет. Задержавшись в дверях и положив руку на дверной косяк, Джерваз внимательно всмотрелся в картину. Это была работа художника сэра Джошуа Рейнолдса. Он изобразил Медору в полный рост, и портрет был таким живым, что, казалось, женщина вот-вот сойдет с полотна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111