Мы еще встретимся с шевалье де Лорреном и его кознями при дворе Месье, в бытность другой Мадам, которая относится к этому человеку иначе и терпит его, но следует видеть, как она его терпит!
XXIII
Вернувшись из Монако, я оказалась в прекрасном положении при дворе, поскольку король относился ко мне очень хорошо.
Я участвовала во всех увеселительных прогулках благодаря тому, что никогда не расставалась с Мадам, а также по воле нашего государя.
Королева-мать вскоре умерла, и о ней мало сожалели. Король, а также Месье ее оплакивали, но Мадам отнюдь нет — она знала, что королева ее не любила.
Между тем с моим отцом произошел неприятный случай, довольно странный для такого опытного придворного, как он.
Маршал не желал, чтобы ему об этом напоминали, но мы не отказывали себе в этом; вот что с ним приключилось.
Лавальер сочиняла скверные стихи; король, страстно влюбленный в нее в ту пору, последовал ее примеру. Его наставниками были Данжо и Сент-Эньян, отнюдь не лучшие из возможных учителей, однако он полагался на их мнение. Как-то раз его величество написал довольно слабый небольшой мадригал; увидев утром, после пробуждения, моего отца, он сказал ему:
— Господин маршал, я прошу вас, прочтите этот маленький мадригал и ответьте, видели ли вы когда-нибудь хоть один столь же нелепый. Все знают, что я люблю стихи, и потому с некоторых пор мне чего только не приносят. Маршал взял стихи, прочел их и, скривившись от отвращения, заметил:
— Государь, ваше величество необычайно справедливо судит обо всем; поистине это самый глупый и пошлый мадригал, какой мне когда-либо доводилось читать.
Король разразился в ответ благосклонным смехом.
— Не правда ли, — продолжал он, — что их написал какой-то фат?
— Ваше величество, этот человек не заслуживает иного прозвища.
— Что ж, я очень рад, что вы говорили со мной столь откровенно, ибо эти стихи написал я.
— О-о, государь, какое вероломство! Я прочел их второпях, пусть ваше величество даст мне снова…
— Нет, нет, господин маршал, первое впечатление всегда самое правдивое. Я это запомню и благодарю вас за урок.
Король снова расхохотался. Смущенный и огорченный отец попытался исправить свою оплошность, но государь не позволил ему это сделать и все время повторял:
— Я сущий фат, вы сами это сказали, господин маршал.
Господин де Грамон не мог успокоиться после этого целую неделю. Мы с Мадам направлялись на Сен-Жерменскую ярмарку, когда нам поведали эту историю; хочу сказать несколько слов о ярмарке, поскольку нынешняя неузнаваемо отличается от прежней. Ярмарка представляла собой большое огороженное пространство, куда въезжали по меньшей мере через семь ворот и где были собраны всевозможные товары со всего света. Каждому промыслу отводилось определенное место, что избавляло покупателей от долгих поисков. Я не говорю о различных балаганах, дрессированных зверях, азартных играх и прочих забавах, привлекавших чужеземцев из многих стран. Ярмарка продолжалась два месяца. Простолюдины приходили сюда по утрам, а придворные приезжали вечером либо ночью, неизменно в масках и переодетые, в каретах без гербов, со слугами в серых кафтанах. Они прогуливались в таком виде по улицам, заходили в лавки ювелиров и галантерейщиков и тратили огромные деньги, покупая множество украшений и нарядов, а также мебель и большие зеркала (к примеру, графиня де Фиески продала поместье, чтобы приобрести такое зеркало).
В каком-нибудь темном проходе происходили тайные встречи, и только Богу известно, сколько там завязалось романов! Кроме того, на ярмарке тайком играли в азартные игры и участвовали в лотереях, моду на которые ввел король, и здесь же грелись у костров, поскольку все происходило в феврале и в марте. Мы с Мадам постоянно убегали туда, как только Месье ложился спать или уходил из дома, направляясь в те же края. Со мной приключился там забавный случай; в то время как мой брат удалился с Мадам в темную галерею, я осталась с одним слугой выбирать ткань для домашнего платья. Какой-то паж подошел ко мне сзади и прошептал на ухо:
— Ты ее хочешь?
Я сочла этот вопрос чересчур фамильярным и обернулась, чтобы дать наглецу пощечину; и тут я узнала юного смазливого пажа г-жи де Мазарини, того самого шевалье де Пезу, который чувствовал себя на ярмарке как дома, очевидно вследствие своего происхождения от матери-торговки. Он показался мне красивее, чем когда-либо, и я смягчилась.
— Еще бы! — ответила я.
— Стало быть, ты собираешься мне ее купить? За какие же деньги?
— Черт побери, за свои собственные, милая субретка! Неужели ты думаешь, что моя бабка Катиш допустит, чтобы я в них нуждался?
— Ах, вот как! Так я субретка? И кто тебе это сказал?
— Твои ножки, глазки и фигура. Я даже знаю твое имя и кто твоя хозяйка.
— Ну-ка, говори живо.
— Твоя хозяйка — красивая и видная дама, которую я видел однажды в Италии: ее муж похитил у меня возлюбленную.
— Поэтому ты решил похитить у нее служанку.
— Я похитил бы и саму госпожу, если бы она изволила согласиться.
— Полно, красавчик, так не поступают со знатными дамами, это годится разве что для нас.
— Ба! Та, с которой я расстался, нисколько не ломалась. Мы превосходно поладили и вместе ездили в Рим.
— Но ты оттуда вернулся?
— А князь…
— Замолчи! Разве можно называть чьи-то имена? К тому же мне кажется, что у дамы денег хватило бы и на двоих.
— Нуда, но я захотел вернуться, я не захотел ехать с ней в Англию, я не захотел отказаться от родившихся у меня в голове замыслов…
— Каких замыслов?
— А! Этого я тебе не скажу, ты можешь проболтаться.
— Я не проболтаюсь.
— Проболтаешься.
— Видно, что ты меня совсем не знаешь.
— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.
— Неужели? Продолжай.
— Так вот, я приехал сюда из-за твоей прекрасной хозяйки.
— Вот как?!
— Да, из-за нее, из-за нее одной; с тех пор как я ее увидел, я мечтаю только о ней; я не знаю ни одной женщины, которая могла бы с ней сравниться.
— Даже я, мошенник?
— Ты — совсем другое дело.
— Стало быть, у тебя две красивые женщины вместо одной.
Юноша засмеялся, показав два ряда белоснежных зубов:
— С меня будет довольно и одной.
— Какую же ты выберешь?
Он слегка поколебался, а затем взял меня за руку, с которой я сняла перчатку, и сказал:
— Тебя, ей-Богу! Этого мне достаточно; вот поистине королевская рука.
— Ах, сударь!
— Решено? Ты согласна? Настала моя очередь рассмеяться.
— Пойдем со мной вон туда, в скобяной ряд, сейчас там никого нет.
— Не могу, я жду свою госпожу.
— Твою госпожу! Она здесь? Где же?
— Она прогуливается неподалеку, вон там, я не знаю, где именно.
— С любовником?
— С графом де Гишем.
— Со своим братом?
Шевалье обошел вокруг меня, оглядывая меня со всех сторон и бурча себе под нос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
XXIII
Вернувшись из Монако, я оказалась в прекрасном положении при дворе, поскольку король относился ко мне очень хорошо.
Я участвовала во всех увеселительных прогулках благодаря тому, что никогда не расставалась с Мадам, а также по воле нашего государя.
Королева-мать вскоре умерла, и о ней мало сожалели. Король, а также Месье ее оплакивали, но Мадам отнюдь нет — она знала, что королева ее не любила.
Между тем с моим отцом произошел неприятный случай, довольно странный для такого опытного придворного, как он.
Маршал не желал, чтобы ему об этом напоминали, но мы не отказывали себе в этом; вот что с ним приключилось.
Лавальер сочиняла скверные стихи; король, страстно влюбленный в нее в ту пору, последовал ее примеру. Его наставниками были Данжо и Сент-Эньян, отнюдь не лучшие из возможных учителей, однако он полагался на их мнение. Как-то раз его величество написал довольно слабый небольшой мадригал; увидев утром, после пробуждения, моего отца, он сказал ему:
— Господин маршал, я прошу вас, прочтите этот маленький мадригал и ответьте, видели ли вы когда-нибудь хоть один столь же нелепый. Все знают, что я люблю стихи, и потому с некоторых пор мне чего только не приносят. Маршал взял стихи, прочел их и, скривившись от отвращения, заметил:
— Государь, ваше величество необычайно справедливо судит обо всем; поистине это самый глупый и пошлый мадригал, какой мне когда-либо доводилось читать.
Король разразился в ответ благосклонным смехом.
— Не правда ли, — продолжал он, — что их написал какой-то фат?
— Ваше величество, этот человек не заслуживает иного прозвища.
— Что ж, я очень рад, что вы говорили со мной столь откровенно, ибо эти стихи написал я.
— О-о, государь, какое вероломство! Я прочел их второпях, пусть ваше величество даст мне снова…
— Нет, нет, господин маршал, первое впечатление всегда самое правдивое. Я это запомню и благодарю вас за урок.
Король снова расхохотался. Смущенный и огорченный отец попытался исправить свою оплошность, но государь не позволил ему это сделать и все время повторял:
— Я сущий фат, вы сами это сказали, господин маршал.
Господин де Грамон не мог успокоиться после этого целую неделю. Мы с Мадам направлялись на Сен-Жерменскую ярмарку, когда нам поведали эту историю; хочу сказать несколько слов о ярмарке, поскольку нынешняя неузнаваемо отличается от прежней. Ярмарка представляла собой большое огороженное пространство, куда въезжали по меньшей мере через семь ворот и где были собраны всевозможные товары со всего света. Каждому промыслу отводилось определенное место, что избавляло покупателей от долгих поисков. Я не говорю о различных балаганах, дрессированных зверях, азартных играх и прочих забавах, привлекавших чужеземцев из многих стран. Ярмарка продолжалась два месяца. Простолюдины приходили сюда по утрам, а придворные приезжали вечером либо ночью, неизменно в масках и переодетые, в каретах без гербов, со слугами в серых кафтанах. Они прогуливались в таком виде по улицам, заходили в лавки ювелиров и галантерейщиков и тратили огромные деньги, покупая множество украшений и нарядов, а также мебель и большие зеркала (к примеру, графиня де Фиески продала поместье, чтобы приобрести такое зеркало).
В каком-нибудь темном проходе происходили тайные встречи, и только Богу известно, сколько там завязалось романов! Кроме того, на ярмарке тайком играли в азартные игры и участвовали в лотереях, моду на которые ввел король, и здесь же грелись у костров, поскольку все происходило в феврале и в марте. Мы с Мадам постоянно убегали туда, как только Месье ложился спать или уходил из дома, направляясь в те же края. Со мной приключился там забавный случай; в то время как мой брат удалился с Мадам в темную галерею, я осталась с одним слугой выбирать ткань для домашнего платья. Какой-то паж подошел ко мне сзади и прошептал на ухо:
— Ты ее хочешь?
Я сочла этот вопрос чересчур фамильярным и обернулась, чтобы дать наглецу пощечину; и тут я узнала юного смазливого пажа г-жи де Мазарини, того самого шевалье де Пезу, который чувствовал себя на ярмарке как дома, очевидно вследствие своего происхождения от матери-торговки. Он показался мне красивее, чем когда-либо, и я смягчилась.
— Еще бы! — ответила я.
— Стало быть, ты собираешься мне ее купить? За какие же деньги?
— Черт побери, за свои собственные, милая субретка! Неужели ты думаешь, что моя бабка Катиш допустит, чтобы я в них нуждался?
— Ах, вот как! Так я субретка? И кто тебе это сказал?
— Твои ножки, глазки и фигура. Я даже знаю твое имя и кто твоя хозяйка.
— Ну-ка, говори живо.
— Твоя хозяйка — красивая и видная дама, которую я видел однажды в Италии: ее муж похитил у меня возлюбленную.
— Поэтому ты решил похитить у нее служанку.
— Я похитил бы и саму госпожу, если бы она изволила согласиться.
— Полно, красавчик, так не поступают со знатными дамами, это годится разве что для нас.
— Ба! Та, с которой я расстался, нисколько не ломалась. Мы превосходно поладили и вместе ездили в Рим.
— Но ты оттуда вернулся?
— А князь…
— Замолчи! Разве можно называть чьи-то имена? К тому же мне кажется, что у дамы денег хватило бы и на двоих.
— Нуда, но я захотел вернуться, я не захотел ехать с ней в Англию, я не захотел отказаться от родившихся у меня в голове замыслов…
— Каких замыслов?
— А! Этого я тебе не скажу, ты можешь проболтаться.
— Я не проболтаюсь.
— Проболтаешься.
— Видно, что ты меня совсем не знаешь.
— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.
— Неужели? Продолжай.
— Так вот, я приехал сюда из-за твоей прекрасной хозяйки.
— Вот как?!
— Да, из-за нее, из-за нее одной; с тех пор как я ее увидел, я мечтаю только о ней; я не знаю ни одной женщины, которая могла бы с ней сравниться.
— Даже я, мошенник?
— Ты — совсем другое дело.
— Стало быть, у тебя две красивые женщины вместо одной.
Юноша засмеялся, показав два ряда белоснежных зубов:
— С меня будет довольно и одной.
— Какую же ты выберешь?
Он слегка поколебался, а затем взял меня за руку, с которой я сняла перчатку, и сказал:
— Тебя, ей-Богу! Этого мне достаточно; вот поистине королевская рука.
— Ах, сударь!
— Решено? Ты согласна? Настала моя очередь рассмеяться.
— Пойдем со мной вон туда, в скобяной ряд, сейчас там никого нет.
— Не могу, я жду свою госпожу.
— Твою госпожу! Она здесь? Где же?
— Она прогуливается неподалеку, вон там, я не знаю, где именно.
— С любовником?
— С графом де Гишем.
— Со своим братом?
Шевалье обошел вокруг меня, оглядывая меня со всех сторон и бурча себе под нос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213