– Сияет, как и подобает счастливому новобрачному! – ехидно заметил Красинский, пожимая руку приятелю.
– Ах, друг мог! Это самая восхитительная из женщин! Я считал ее холодной, застенчивой, бесчувственной, а она – воплощенная любовь, даже страсть, и я счастливейший из смертных! – восторженно сказал лже-Бельский, не заметив загадочной и злой усмешки, мелькнувшей на лице Красинского.
– Верю охотно, что ты счастлив. Твоя жена – настоящая жемчужина. А я пришел сказать тебе, что получил письмо, которое заставляет меня сегодня выехать в Париж, а оттуда в Россию. Надо проститься с графиней и с тобой.
– Надя сейчас придет. Но как жаль, что ты уезжаешь. Впрочем, мы скоро увидимся в Киеве, куда я намерен отправиться не позднее трех-четырех недель. Жена жаждет увидать своих, а ты понимаешь, я – раб, и желания ее для меня закон, – заметил граф.

III

Известие о помолвке молодого миллионера Бельского с дочерью разорившегося Замятина вызвало большие толки в Киеве.
Екатерина Александровна узнала новость от Максаковой, у которой продолжала бывать, и вернулась домой вне себя от затаенной злобы. Миле стоило только руку протянуть за такой блестящей партией, вместо того, чтобы выходить за человека без титула и положения в свете, «голыша», за которого еще пришлось платить долги.
После обеда, за кофе, она принялась выкладывать новости и рассказала со всеми подробностями, как молодой граф встретил в Трувиле Анну Николаевну, бывшую приятельницу его матери, и безумно влюбился в Надю, а что в доме Бельского теперь идут большие приготовления для приема молодой графини. Свадьба назначена недели через три.
– Это всем известно, и многие поздравляли Зою Иосифовну, только мы ничего не знали, – закончила Екатерина Александровна, стараясь скрыть свое негодование.
Масалитинов вспыхнул, и рука с чашкой кофе чуть дрогнула. Зеленоватые глаза Милы ревниво следили за каждым его движением. При виде его волнения недобрый огонек сверкнул в ее лучистом взгляде. И понятно: если его больно затронуло известие об этом браке, значит, в глубине души его еще жила любовь к бывшей невесте.
– А и хитра же эта прекрасная Надя, – ядовито заметила Мила. – Она поспешила вернуть Мишелю его слово, не дождавшись даже, чтоб он ее об этом попросил, очевидно, рассчитывая, что с ее пикантной рожицей ей удастся еще выгоднее пристроиться.
Вдруг вспомнила она, что ведь настоящего-то Бельского убил ее отец, для того, чтобы ввести в его тело неизвестную личность… И Надя не знала, что ее будущий муж – выходец с того света. Мысль эта показалась ей настолько забавной, что она презрительно рассмеялась. Затронутый за живое и обиженный, Масалитинов вышел из комнаты, а жена и Екатерина Александровна злобными взглядами проводили его.
Мила была замужем уже семь месяцев и вскоре готовилась быть матерью. За это время она была постоянно нездорова и чрезвычайно слаба; в общем, она очень похудела, стала еще бледнее и прозрачнее. Ее мучила неутоли-339 мая жажда; она выпивала громадное количество свежей крови и съедала невероятные порции мяса, а тем не менее, все не могла наесться досыта.
Масалитинов также изменился. Он заметно побледнел, похудел и казался изнуренным; слабость эта обо значилась особенно сильно после женитьбы. Но Михаила Дмитриевича озабочивало не только собственное его состояние; он наблюдал за женой и подмечал в ней много странностей. Он не был уже прежним завзятым «скептиком», и вот у него сложилось убеждение, что Мила не совсем обыкновенная женщина, потому что по ночам зачастую с ней происходили непонятные явления.
Так, иногда заставал он ее лежавшей замертво, но затем она вдруг оживала и всегда с хриплым вздохом. Несколько происшедших за последнее время случаев возбудили в нем томительное, жуткое чувство суеверного ужаса. Совершенно неожиданно Мила полюбила вдруг детей. Сначала она привязалась к сыну швейцара, хорошенькому мальчугану пяти лет, и дочери посудомойки. Она приказывала приводить к себе обоих малышей, кормила их сластями, делала подарки и подолгу их ласкала; а потом, когда дети стали болеть, настала очередь дочери портнихи, девочки восьми лет, которая также вскоре заболела. А самое ужасное, что в несколько месяцев все трое малюток умерли от непонятного для врачей истощения, или упадка жизненной силы. Эти три смерти произвели на Масалитинова глубокое и тяжелое впечатление. Невольно вспомнились ему припадки внезапной слабости, появлявшейся у него после танцев с Милой, и особенно тот случай, когда он чуть не умер от истощения.
Несколько недель прошло без каких-либо происшествий, и впечатление от случившегося ослабело, как вдруг произошло новое событие в доме. Подгорничная их, Варя, была молодая крестьянская девушка, свежая, здоровая и сильная. По родству с камеристкой, она спала в одной с ней комнате, и вдруг, однажды утром, девушку эту нашли умиравшей, а Ксения – камеристка – со слезами рассказала, что с вечера Варя легла совершенно здоровой, а ночью ее разбудили стоны. – Уж очень мне спать хотелось, так что я мигом опять уснула без памяти; но только в третий раз разбудили меня стоны. Соскочила я с постели и побежала к Варе, а та замертво лежит. Спросила я ее, что мол с ней? А она, бедная, шепчет: «Змей крылатый с зелеными глазами жизнь мою высосал». Потом Варя, в беспамятство впала, – закончила горничная.
Тотчас же призванный врач не нашел ее уже в живых и не мог дать никакого объяснения столь внезапной и непонятной смерти. Вскрытие тела тоже ничего не выяснило, разве только что сердце нашли в каком-то странном состоянии; оно оказалось скомканным, точно пустой мешок, но без малейшего повреждения. Таким образом, причина смерти осталась невыясненной. На фразу покойной, что будто крылатый змей с зелеными глазами высосал ее жизнь, «человек науки» не обратил, конечно, никакого внимания, а простые люди, в кухне, говорили, что бедная Варя видела собственную смерть.
На Масалитинова же этот случай произвел сильное впечатление; с лихорадочным волнением он обдумывал, обсуждал и сопоставлял наблюдавшиеся странные явления. Неоднократно видел он ночью, как Мила стремительно вставала на постели, мертвенно бледная, с широко раскрытыми глазами, с вздымавшейся грудью и размахивала руками, а затем снова падала, как мертвая. Сначала он пугался, но потом подметил, что после этого, на утро, Мила бывала свежее и веселее прежнего. Последний припадок такого рода произошел именно в ночь Вариной смерти и это обстоятельство тоскливо отозвалось в душе Масалитинова. Вообще он не мог отчетливо разобраться, какое чувство внушала ему Мила? Любовью это нельзя было назвать, потому что иногда она внушала ему физическое отвращение;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122