собака эта ушла за нею на остров, и незадолго до ее смерти, придя с островной дачи, не хотела возвращаться туда и была очень неспокойна, бегала по берегу озера и выла. После смерти бедной Тураевой собака не покидала ее могилы, да так там и околела. Еще Анисья рассказывала мне, что с наступлением времени этого грустного происшествия в доме начинаются странные явления, и особенно непокойно бывает в той комнате, откуда Маруся бросилась топиться. Там слышны вздохи, рыдания, лай и вой собаки, а запертая комната освещается и видны бегающие тени. Ах! Хотела бы я завтра уехать, и готова помогать тебе укладываться, чтобы вместо пяти мы уехали через три дня.
Разговор их прервался приходом Ведринского, сообщившего им, что Масалитинов поел, спит и очевидно чувствует себя лучше.
– Странно, что с ним это случается вторично и всякий раз после того, как он танцует с mademoiselle Милой. Но почему именно на него это так действует? Я же танцевал с ней и ничего особенного не ощущал. Очевидно, вампирическая натура этой барышни не на всех так скверно влияет, – сказал Георгий Львович.
– Это ужасно, что могут быть такие зловредные особы, – вздрагивая, заметила Надя. – Хоть это эгоистично и может быть даже бесчеловечно, но я молю Бога, чтобы этот вампир выбрал себе иную жертву, а не моего Мишеля, и вообще оставил бы его в покое, – добавила она после минутного раздумья. – Скажите, Георгий Львович, кто этот юный офицер, что так ухаживает за Милой? Он не отходит от нее и, кажется, та поощряет его ухаживания. Я вижу его в первый раз и мне представили его, да только я забыла его имя.
– Это граф Адам Бельский. Он только что переведен в здешний полк, и я тоже вижу его в первый раз, – ответил Ведринский. – Он окончил пажеский корпус и собирался служить в гвардии; но так как у его матери три больших имения в этой стороне и она почти постоянно здесь живет, то он предпочел служить в местном полку. Заметили вы даму в лиловом платье с такими чудными кружевами и в диадеме из аметистов с бриллиантами? Это графиня Бельская, мать графа Адама, – пояснил Ведринский, вставая и предлагая руку Замятиной, так как пришли звать к ужину.
На другой день, несмотря на просьбы Максаковых, Замятины после завтрака уехали с Ведринским и Масалитиновым, а г-жа Морель с Милой легко сдались на уговоры хозяев и остались на второй бал.
Михаил Дмитриевич поправился и ел с необыкновенным аппетитом, но все-таки был бледен и расстроен; доктор нашел, что деятельность сердца не совсем, но уже восстановилась.
Вернувшись в Горки, Зоя Иосифовна и Надя с лихорадочной поспешностью принялись за укладку вещей, сгорая от нетерпения уехать, а Надя чувствовала такое отвращение к Миле, что ей было положительно противно ее видеть.
Только через два дня вернулись Екатерина Александровна с Милой, и обе в блестящем расположении духа. Г-жа Морель, казалось, была на седьмом небе и захлебывалась от счастья, рассказывая Замятиной, что Мила совершенно покорила молодого графа Бельского.
– Он без ума от нее, да и его мать тоже в восторге от Милы. Мы, по настоянию графини, ездили к ней и провели там день. Имение у них великолепное, дом – настоящий дворец, а полковой командир сказал мне, что Бельские – миллионеры. Это конечно, не помешало мне намекнуть графине, что у самой Милы сорок пять тысяч дохода, что делает ее очень подходящей партией даже для ее сына.
– От души поздравляю вас, милая Екатерина Александровна, с такой прекрасной партией для Милы; вы будете покойны за ее будущность, потому что она наверно найдет счастье с таким красивым и обожающим ее мужем, – заметила г-жа Замятина.
Затем разговор перешел на перемену в хозяйстве, вызываемую отъездом хозяев дома.
– Само собой разумеется, что вы останетесь здесь сколько вам будет угодно; а дом на острове и усадебный оба в вашем полном распоряжении, – сказала Зоя Иосифовна. – Я отдала нужные распоряжения, чтобы вы имели все удобства. Старая Анисья – превосходная кухарка, и вы будете заказывать ей, что пожелаете.
– Благодарю вас, благодарю, вы – сама доброта, но мы останемся на острове. Я прекрасно чувствую себя там и, правду говоря, удивляюсь, почему вы так спешите уехать? Погода отличная, местоположение великолепное, соседство тоже очень приятное, и вы могли бы остаться здесь, по крайней мере, еще месяц, а вы чуть не бежите.
– О, мне вовсе не нравится здесь, и я рада уехать, – ответила Замятина.
Екатерина Александровна лукаво усмехнулась.
– Знаю, знаю, кто внушил вам отвращение к Горкам, – адмирал. Но что за охота слушать всякий вздор, который он рассказывает? Ведь он же невропат, и я даже слышала, что Иван Андреевич несколько времени был в каком-199 то спиритическом санатории, что равнозначаще дому умалишенных.
– Во всяком случае, на этот счет вы плохо осведомлены, сударыня. Мой муж – друг детства адмирала и знает всю его жизнь. Никогда и ни одного дня он не лечился ни в каком санатории, так как здоровье его всегда было в цветущем состоянии.
– Возможно, что я и ошибаюсь на этот раз; что же касается сногсшибательных историй, которые он, наверно, рассказывал вам о событиях, сопровождавших смерть бедной Маруси, то им нельзя верить. Прежде всего должна сказать вам, что Иван Андреевич сам был влюблен в Марусю и ревновал ее ко всем. Вячеслава он не мог открыто ревновать, конечно, а потому изливал свою желчь, скопившуюся против Тураева, на первого попавшегося, между прочим и на бедного Казимира, то есть доктора Красинского, моего несчастного жениха. Он возненавидел его и, прости Господи, приписывал ему всевозможные преступления; вообще и тогда уже он был суеверен как старая баба. Когда, после того ужасного происшествия, Вячеслав ожил, благодаря знанию и преданности Красинского, Иван Андреевич также без всякой причины возненавидел и его. Не знаю, что произошло между ними, но отношения их стали холодными, а когда он вернулся, вскоре после рождения Милы, то устроил целый скандал и, в отсутствие Вячеслава, похитил с острова бывшую в обмороке молодую женщину. Должна сказать, что Маруся была безумно влюблена в мужа; притом, в то время она была больна и может быть вследствие стыда и испуга, ввиду столь беспричинного бегства, хотела вернуться домой, где оставался ее ребенок. Каким образом она утонула, навсегда осталось темным: оступилась ли она, хотели ли ее схватить, была ли она в лихорадке и утопилась во время бреда – один Бог знает. В одном для меня нет ни тени сомнения: во всей этой грустной истории и особенно в смерти Маруси виноват адмирал.
Замятина слушала довольно холодно и, видимо, была задета обвинениями против их старого друга.
– Вы очень строги к Ивану Андреевичу, – заметила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Разговор их прервался приходом Ведринского, сообщившего им, что Масалитинов поел, спит и очевидно чувствует себя лучше.
– Странно, что с ним это случается вторично и всякий раз после того, как он танцует с mademoiselle Милой. Но почему именно на него это так действует? Я же танцевал с ней и ничего особенного не ощущал. Очевидно, вампирическая натура этой барышни не на всех так скверно влияет, – сказал Георгий Львович.
– Это ужасно, что могут быть такие зловредные особы, – вздрагивая, заметила Надя. – Хоть это эгоистично и может быть даже бесчеловечно, но я молю Бога, чтобы этот вампир выбрал себе иную жертву, а не моего Мишеля, и вообще оставил бы его в покое, – добавила она после минутного раздумья. – Скажите, Георгий Львович, кто этот юный офицер, что так ухаживает за Милой? Он не отходит от нее и, кажется, та поощряет его ухаживания. Я вижу его в первый раз и мне представили его, да только я забыла его имя.
– Это граф Адам Бельский. Он только что переведен в здешний полк, и я тоже вижу его в первый раз, – ответил Ведринский. – Он окончил пажеский корпус и собирался служить в гвардии; но так как у его матери три больших имения в этой стороне и она почти постоянно здесь живет, то он предпочел служить в местном полку. Заметили вы даму в лиловом платье с такими чудными кружевами и в диадеме из аметистов с бриллиантами? Это графиня Бельская, мать графа Адама, – пояснил Ведринский, вставая и предлагая руку Замятиной, так как пришли звать к ужину.
На другой день, несмотря на просьбы Максаковых, Замятины после завтрака уехали с Ведринским и Масалитиновым, а г-жа Морель с Милой легко сдались на уговоры хозяев и остались на второй бал.
Михаил Дмитриевич поправился и ел с необыкновенным аппетитом, но все-таки был бледен и расстроен; доктор нашел, что деятельность сердца не совсем, но уже восстановилась.
Вернувшись в Горки, Зоя Иосифовна и Надя с лихорадочной поспешностью принялись за укладку вещей, сгорая от нетерпения уехать, а Надя чувствовала такое отвращение к Миле, что ей было положительно противно ее видеть.
Только через два дня вернулись Екатерина Александровна с Милой, и обе в блестящем расположении духа. Г-жа Морель, казалось, была на седьмом небе и захлебывалась от счастья, рассказывая Замятиной, что Мила совершенно покорила молодого графа Бельского.
– Он без ума от нее, да и его мать тоже в восторге от Милы. Мы, по настоянию графини, ездили к ней и провели там день. Имение у них великолепное, дом – настоящий дворец, а полковой командир сказал мне, что Бельские – миллионеры. Это конечно, не помешало мне намекнуть графине, что у самой Милы сорок пять тысяч дохода, что делает ее очень подходящей партией даже для ее сына.
– От души поздравляю вас, милая Екатерина Александровна, с такой прекрасной партией для Милы; вы будете покойны за ее будущность, потому что она наверно найдет счастье с таким красивым и обожающим ее мужем, – заметила г-жа Замятина.
Затем разговор перешел на перемену в хозяйстве, вызываемую отъездом хозяев дома.
– Само собой разумеется, что вы останетесь здесь сколько вам будет угодно; а дом на острове и усадебный оба в вашем полном распоряжении, – сказала Зоя Иосифовна. – Я отдала нужные распоряжения, чтобы вы имели все удобства. Старая Анисья – превосходная кухарка, и вы будете заказывать ей, что пожелаете.
– Благодарю вас, благодарю, вы – сама доброта, но мы останемся на острове. Я прекрасно чувствую себя там и, правду говоря, удивляюсь, почему вы так спешите уехать? Погода отличная, местоположение великолепное, соседство тоже очень приятное, и вы могли бы остаться здесь, по крайней мере, еще месяц, а вы чуть не бежите.
– О, мне вовсе не нравится здесь, и я рада уехать, – ответила Замятина.
Екатерина Александровна лукаво усмехнулась.
– Знаю, знаю, кто внушил вам отвращение к Горкам, – адмирал. Но что за охота слушать всякий вздор, который он рассказывает? Ведь он же невропат, и я даже слышала, что Иван Андреевич несколько времени был в каком-199 то спиритическом санатории, что равнозначаще дому умалишенных.
– Во всяком случае, на этот счет вы плохо осведомлены, сударыня. Мой муж – друг детства адмирала и знает всю его жизнь. Никогда и ни одного дня он не лечился ни в каком санатории, так как здоровье его всегда было в цветущем состоянии.
– Возможно, что я и ошибаюсь на этот раз; что же касается сногсшибательных историй, которые он, наверно, рассказывал вам о событиях, сопровождавших смерть бедной Маруси, то им нельзя верить. Прежде всего должна сказать вам, что Иван Андреевич сам был влюблен в Марусю и ревновал ее ко всем. Вячеслава он не мог открыто ревновать, конечно, а потому изливал свою желчь, скопившуюся против Тураева, на первого попавшегося, между прочим и на бедного Казимира, то есть доктора Красинского, моего несчастного жениха. Он возненавидел его и, прости Господи, приписывал ему всевозможные преступления; вообще и тогда уже он был суеверен как старая баба. Когда, после того ужасного происшествия, Вячеслав ожил, благодаря знанию и преданности Красинского, Иван Андреевич также без всякой причины возненавидел и его. Не знаю, что произошло между ними, но отношения их стали холодными, а когда он вернулся, вскоре после рождения Милы, то устроил целый скандал и, в отсутствие Вячеслава, похитил с острова бывшую в обмороке молодую женщину. Должна сказать, что Маруся была безумно влюблена в мужа; притом, в то время она была больна и может быть вследствие стыда и испуга, ввиду столь беспричинного бегства, хотела вернуться домой, где оставался ее ребенок. Каким образом она утонула, навсегда осталось темным: оступилась ли она, хотели ли ее схватить, была ли она в лихорадке и утопилась во время бреда – один Бог знает. В одном для меня нет ни тени сомнения: во всей этой грустной истории и особенно в смерти Маруси виноват адмирал.
Замятина слушала довольно холодно и, видимо, была задета обвинениями против их старого друга.
– Вы очень строги к Ивану Андреевичу, – заметила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122