– А! – произнес он. – Вот куда исчезла графиня Агнесса и красавец-духовник. Во всяком случае, теперь он вовсе не красив, – прибавил он, нагибаясь, чтоб лучше рассмотреть тело человека, ничком лежавшего на ступенях.
На нем была сутана, а из спины его торчала рукоять кинжала чудной работы; огромное черное пятно вокруг тела свидетельствовало, что он истек кровью. На подушках постели, широко раскинув руки, лежала женщина, по-видимому, задушенная; концы красного шелкового шнурка, обвивавшего ее шею, свешивались вместе с длинной и густой черной косой. Скорченное тело, раскрытый во всю ширь рот и судорожно сжатые руки указывали, что агония должна была быть ужасной. Тела, по странной случайности, совсем не разложились, а обратились в мумии и съежились; но были гадки и страшны. На руке женщины виднелся браслет, на почерневших пальцах блестели кольца, а на шее висели две нити жемчуга.
– Покойный граф Казимир основательно расправился с изменниками. Но оставлять тут прекрасные вещи, которыми бедная женщина украшала себя ради своего достойного духовника, было бы глупо, – сказал Красинский, – тем более, что для некоторых сортов колдовства такие предметы, которые носили лица, погибшие насильственной смертью, неоценимы, как тебе известно, друг Баалберит, если ты это не забыл.
Тот ответил громким хохотом.
– Я ничего не забыл и, несмотря на неоспоримые права на наследство моей прабабки, хотел бы только сохранить кинжал из спины черноризца, а тебе уступаю остальное.
– Ладно, – ответил Красинский, снимая без всякого отвращения жемчуг, браслет и кольца со скрюченных пальцев трупа, которые он должен был сломать, чтобы завладеть вещами. – Ну, вот. А теперь бери свое добро, друг Баалберит, – сказал он, опуская в карман драгоценности.
Тот нагнулся и вырвал кинжал. Оружие было по всей вероятности восточного происхождения. Длинное и тонкое лезвие покрывала запекшаяся кровь, а перламутровая рукоять отделана была изумрудами и рубинами. Затем, спихнув ногой тело со ступеней, он перевернул его и осмотрел руки, покрытые словно перчатками свернувшейся кровью; на одном из пальцев было кольцо с огромным солитером. Баалберит снял его и подал Красинскому, а тот, не моргнув и глазом, спровадил его себе в карман. Окончив свое страшное дело, сатанисты вернулись в круглую залу.
– Этот старинный каземат влюбленные обратили в уютное гнездышко, которому суждено было, увы, послужить им усыпальницей, – смеялся Красинский. – Видишь каменные скамьи вокруг колонны и два металлических вделанных в кирпичи кольца? К ним прикрепляли цепи, надетые на пленников. О, любовь – плохая советница! Ты по себе знаешь это, а?
– Да, но она была прекрасна, как… олицетворенное искушение. Она пленила меня и коварно победила… Кто знает, может быть я еще вновь найду ее и тогда мы сосчитаемся, – отвечал Баалберит, и лицо его исказилось, каким-то странным выражением страсти и ненавистной злобы.
Красинский многозначительно поднял палец.
– Брось! Не пробуй вторично, потому что та женщина сильнее тебя. Забудь ее и помни, что уже на следующий подмен, нет никакой надежды. А теперь пойдем кончать дело, которое привело нас сюда.
Они вышли, заперли опять дверь, которая вошла в стену бесследно для глаза непосвященного в тайну, и продолжали путь.
Второй выход, тоже скрытый вделанным в стену шкафом, привел их в комнату графини, запертую со времени ее отъезда.
Графиня хранила свои драгоценности в небольшом несгораемом шкафу и, после некоторых усилий, Красинский нашел секрет открыть дверцу. Там лежало много футляров и несколько ящиков.
– Здесь не все драгоценности Бельских и графиня, вероятно, прячет их где-нибудь в другом месте. Нет, например, исторических рубинов, несравненного колье из розовых бриллиантов и много других вещей, – заметил Красинский, осмотрев футляры.
Он выбрал для Милы роскошный убор из бирюзы, второй – бриллиантовый с изумрудами, и нитку розового жемчуга. В картонах хранились драгоценные кружева. Из них он взял очень дорогие платья, вуаль point d’Angleterre и старые венецианские кружева, а себе – булавку для галстука с большим солитером и несколько дорогих брелоков. После этого они заперли шкаф и вернулись в комнату графа. Войдя в кабинет, Красинский с удовольствием сказал:
– Хорошее дело мы обделали. А завтра ты будешь хозяином всего и никто ни в чем не потребует у тебя отчета. Теперь прощай. Я отдохну немного и уеду до зари, а ты хорошенько ухаживай за собой и следуй точно моим наставлениям. Ты еще бледноват, но это припишут твоей печали о кончине матери.
Баалберит еще раз высказал ему свою признательность и радость за то, что снова занял видное место в обществе. Они условились встретиться зимой за границей и после горячих объятий достойные сатанисты расстались.
Красинский вошел в отведенную ему комнату и уложил драгоценности; но, вместо того чтобы отдыхать, он приказал оседлать лошадь и уехал домой, в подземелья на острове, где протекало его темное существование…

ХV

Точно пьяная вернулась Мила в свою комнату после того, как убежала из кабинета. Она упала на стул и закрыла глаза рукой. Состояние опьянения и сильный жар, который она перед тем ощущала, очнувшись от своего забытья, начали проходить и сменяться чувством утомления. Но происшедшее ясно сохранилось в ее памяти и рисовалось теперь отчетливо, во всей его ужасающей правде. Прежде всего представилось видение матери, и ее кроткий, полный любви голос, предупреждавший, что ею хотят воспользоваться, как орудием преступления. Затем вспомнился приход отца, явившегося, как черная туча, прогнавшего светлое видение и обдавшего ее ледяной струей, которая сковала волю и толкнула к Бельскому. Того она не любила и он внушал ей даже некоторое отвращение. Мила вздрогнула, вспомнив мгновение, когда губы ее прижались к устам графа, и то смутное, хотя ясное в то же время сознание, что этот побледневший, как восковая маска, человек, который медленно холодел в ее объятиях, был умиравшим существом, которое она убивала, не желая, однако, его смерти, но от которого не могла уже оторваться сама, впадая постепенно в бессознательное состояние. Потом наступил заключительный акт страшной драмы и ужасное – существо, не то человек, не то видение, – змеей проскользнуло в окоченевшее и неподвижное тело. А что значит пурпурный шнур, перерезанный отцом? Наверно, жизненная нить несчастного Бельского? Призрак его скользнул мимо нее, бросив такой взгляд, который до сих пор приводит ее в трепет… Да, сомнения нет! Совершилось гнусное преступление, и она была орудием убийства…
Ах, зачем родилась она особенным существом, роковым и губительным для всего, что прикасалось к ней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122