Быстро привязала квадраты на подошвы своих сапог точно так же, как они привязывали солому на копыта лошадей в городе, чтобы заглушить шаги.
Не раскрывая фонаря, Элеонора, ведомая лунным светом, направилась в тень входа в монастырь. Боясь западни, она приоткрыла одну ставенку на ширину чуть больше конского волоса. В нескольких дюймах от нее в серебре лунного света висел ржавый металлический колокол, легчайшее прикосновение к которому могло вызвать его звон.
Сердце почти гремело от того, что могло случиться. Элеонора подняла фонарь и посветила вокруг его слабым светом, чтобы рассмотреть всю дверь. Деревянные планки и кожаные петли. Она облегченно вздохнула. Кожаные петли не заскрипят, к тому же их можно перерезать, если засов будет заперт. Элеонора поднесла фонарь ближе.
Она еще раз помолилась святым, надеясь, что пропустила тех, которым поклоняются монахи Рансе, и подняла простой засов. Дверь бесшумно отворилась.
Сразу же за стенами в одном конце огороженной территории она ясно увидела темный контур башни с колоколом часовни, очерченной на фоне неба, тогда как в другом находились ряды крохотных окошек, где были монашеские кельи.
Где-то там, внутри, ей следовало искать Ахилла. Темная арка прямо перед нею обозначала вход в здание, и Элеонора долго смотрела на него, часто и неглубоко дыша. Оставив в покое святых, Элеонора обратилась к своим мадьярским предкам, взывая к накопленным за тысячелетия силе духа, смелости и отваге.
Лунный свет подвел Элеонору к двери, она все так же тихо вошла, плотно прижимая к своему боку шпагу в ножнах. Она ступила в темноту, пахнущую молотым зерном, рискнула приоткрыть крохотную полоску света и обнаружила, что попала в убогую кухню. Отсюда было относительно просто проскользнуть по коридору, подняв фонарь, чтобы проверить кладовые, мимо которых она проходила.
Где же монахи обычно держат своих пленников? Элеонора прошла по коридору с крохотными кельями, все они имели маленькое окошко для передачи пищи. У каждого окошка Элеонора прислушивалась к звуку непрерывного дыхания, доносящегося изнутри, потом подняла фонарь. Все монахи, плохо укрытые рясами, выглядели одинаково. И вдруг Элеонора поняла, что в этих кельях содержатся не заключенные монахов, а находящиеся под епитимьей.
Элеонора почувствовала страх, а потом замерла, когда из кельи, возле которой она стояла, донесся шепот. Голос монотонно повторял слова, словно человек бормотал их снова и снова до тех пор, пока они не станут бессмысленным звуком. Неспящий монах за своими молитвами?
Она подумала, чтобы вернуться назад тем же путем, каким пришла. Возможно, здесь есть другие места, где может находиться такой человек, как Ахилл… Редкое слово достигло ее слуха. Оно было французским, архаично французским.
Элеонора напряглась в направлении звука. Мужской голос был сухим и горьким.
– Теперь внимай, и может, к подвигам…
– Отважного человека, – закончила она беззвучно, не обращая внимания не слезы. «Ахилл!» Дрожащей рукой Элеонора открыла дверь и вошла, быстро закрыв ее за собой. Она повернулась и чуть не захлебнулась криком.
На дальней стене лицом к ней висел Ахилл, толстыми веревками привязанный за запястья к металлическим кольцам. Ряса из грубой ткани была порвана на спине. От ударов кнута остались следы запекшейся крови. Его запястья кровоточили и были в синяках от попыток освободиться – горка каменной пыли лежала на полу под каждым железным кольцом.
Элеонора подбежала к Ахиллу.
– Ахилл, – прошептала она ему в ухо, потом поцеловала в висок и провела рукой по длинным волосам. – Мой отважный…
– Элеонора? – Голос Ахилла был неуверенным, таким же, каким он декламировал «Тристана». Он нахмурился и потряс головой. – Нет, – резко и более сильным голосом произнес он. Ахилл оперся лбом о стену и позволил себе полюбоваться лицом Элеоноры. – Но я делаю, делаю это…
– О прелестная и желанная любовь… – начал он цитировать другую песнь трубадуров, – с прекрасно сложенным, гибким и стройным телом и прекрасной…
– Ахилл, это не сон. Я здесь.
Глаза Ахилла смотрели на нее.
– Элеонора? – снова спросил Ахилл, немного более ясным голосом, хотя все еще недостаточно резким. – Элеонора, ты пришла за мной. Дама рыцаря. Папа… папа знал, что однажды я встречу тебя. Он верил в меня и в любовь. Он говорил мне, что я найду тебя. Только… только он забыл сказать, что, когда я найду тебя, ты не сможешь быть моей дамой, потому что я уже больше не буду рыцарем.
Несвязная речь Ахилла испугала Элеонору.
– Шшш, моя любовь. У меня есть лошади, которые увезут нас отсюда. Ты можешь стоять?
Ахилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.
– Да. Да, я могу стоять. – Он выпрямился, перенеся тяжесть тела на ноги, но резкая боль заставила его побледнеть.
Принесенным с собой ножом Элеонора разрезала державшие Ахилла веревки. Он взял ее лицо в свои руки и губами стер слезу, хотя она знала, что соль может причинить боль его запекшимся губам.
Ахилл ласково посмотрел Элеоноре в лицо:
– Я всегда желал тебя, другие мне были не нужны. Я не хочу другой любви.
Слова трубадура согрели Элеонору и защитили от страха.
– Ты можешь идти? – спросила она, стараясь не задеть ворсистой ткани, прилипшей к засохшей крови на спине. – Я могу тебя немного поддерживать. Мы должны идти.
– Сначала позволь мне напиться из твоих губ. – Ахилл мягко и нежно поцеловал ее, потом еще раз – более крепко. – Так много снов о тебе. – Не отрывая взгляда от Элеоноры, Ахилл развел руки в стороны, наклонился, потянул ноги. Он немного хромал, и Элеонора попыталась его поддержать, но Ахилл выпрямился и завернулся в одеяло, которое она накинула ему на плечи. Элеонора побледнела от мысли, какую боль ему пришлось перенести.
– Выведи меня отсюда, моя Изольда.
Каждый шаг, казалось, был длиною в жизнь. Только они молча закрыли дверь кельи Ахилла, как начал гнусавить монах в соседней келье, словно отсутствие монотонного голоса Ахилла мешало ему спать.
Элеонора и Ахилл неподвижно застыли, взявшись за руки – их единственное звено к благоразумию и надежде, – и ждали, пока дыхание монаха снова станет равномерным. Как только это произошло, Ахилл сжал пальцы Элеоноры, и они продолжили свой путь в темноте коридоров к кухне, потом наружу.
Шаги Ахилла сразу же стали более уверенными, и скоро уже он вел ее к дверям в стене – и к свободе. Элеонора слышала, как он с жадностью заглатывал свежий воздух, и ее сердце разрывалось от боли, которую, как она знала, он испытывает при каждом вздохе.
Они добрались до двери, и Ахилл снова потряс головой, затем нетвердой рукой потянулся к засову, потихоньку открывая его. Засов громом зазвучал у нее в ушах, но Ахилл, казалось, не замечал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Не раскрывая фонаря, Элеонора, ведомая лунным светом, направилась в тень входа в монастырь. Боясь западни, она приоткрыла одну ставенку на ширину чуть больше конского волоса. В нескольких дюймах от нее в серебре лунного света висел ржавый металлический колокол, легчайшее прикосновение к которому могло вызвать его звон.
Сердце почти гремело от того, что могло случиться. Элеонора подняла фонарь и посветила вокруг его слабым светом, чтобы рассмотреть всю дверь. Деревянные планки и кожаные петли. Она облегченно вздохнула. Кожаные петли не заскрипят, к тому же их можно перерезать, если засов будет заперт. Элеонора поднесла фонарь ближе.
Она еще раз помолилась святым, надеясь, что пропустила тех, которым поклоняются монахи Рансе, и подняла простой засов. Дверь бесшумно отворилась.
Сразу же за стенами в одном конце огороженной территории она ясно увидела темный контур башни с колоколом часовни, очерченной на фоне неба, тогда как в другом находились ряды крохотных окошек, где были монашеские кельи.
Где-то там, внутри, ей следовало искать Ахилла. Темная арка прямо перед нею обозначала вход в здание, и Элеонора долго смотрела на него, часто и неглубоко дыша. Оставив в покое святых, Элеонора обратилась к своим мадьярским предкам, взывая к накопленным за тысячелетия силе духа, смелости и отваге.
Лунный свет подвел Элеонору к двери, она все так же тихо вошла, плотно прижимая к своему боку шпагу в ножнах. Она ступила в темноту, пахнущую молотым зерном, рискнула приоткрыть крохотную полоску света и обнаружила, что попала в убогую кухню. Отсюда было относительно просто проскользнуть по коридору, подняв фонарь, чтобы проверить кладовые, мимо которых она проходила.
Где же монахи обычно держат своих пленников? Элеонора прошла по коридору с крохотными кельями, все они имели маленькое окошко для передачи пищи. У каждого окошка Элеонора прислушивалась к звуку непрерывного дыхания, доносящегося изнутри, потом подняла фонарь. Все монахи, плохо укрытые рясами, выглядели одинаково. И вдруг Элеонора поняла, что в этих кельях содержатся не заключенные монахов, а находящиеся под епитимьей.
Элеонора почувствовала страх, а потом замерла, когда из кельи, возле которой она стояла, донесся шепот. Голос монотонно повторял слова, словно человек бормотал их снова и снова до тех пор, пока они не станут бессмысленным звуком. Неспящий монах за своими молитвами?
Она подумала, чтобы вернуться назад тем же путем, каким пришла. Возможно, здесь есть другие места, где может находиться такой человек, как Ахилл… Редкое слово достигло ее слуха. Оно было французским, архаично французским.
Элеонора напряглась в направлении звука. Мужской голос был сухим и горьким.
– Теперь внимай, и может, к подвигам…
– Отважного человека, – закончила она беззвучно, не обращая внимания не слезы. «Ахилл!» Дрожащей рукой Элеонора открыла дверь и вошла, быстро закрыв ее за собой. Она повернулась и чуть не захлебнулась криком.
На дальней стене лицом к ней висел Ахилл, толстыми веревками привязанный за запястья к металлическим кольцам. Ряса из грубой ткани была порвана на спине. От ударов кнута остались следы запекшейся крови. Его запястья кровоточили и были в синяках от попыток освободиться – горка каменной пыли лежала на полу под каждым железным кольцом.
Элеонора подбежала к Ахиллу.
– Ахилл, – прошептала она ему в ухо, потом поцеловала в висок и провела рукой по длинным волосам. – Мой отважный…
– Элеонора? – Голос Ахилла был неуверенным, таким же, каким он декламировал «Тристана». Он нахмурился и потряс головой. – Нет, – резко и более сильным голосом произнес он. Ахилл оперся лбом о стену и позволил себе полюбоваться лицом Элеоноры. – Но я делаю, делаю это…
– О прелестная и желанная любовь… – начал он цитировать другую песнь трубадуров, – с прекрасно сложенным, гибким и стройным телом и прекрасной…
– Ахилл, это не сон. Я здесь.
Глаза Ахилла смотрели на нее.
– Элеонора? – снова спросил Ахилл, немного более ясным голосом, хотя все еще недостаточно резким. – Элеонора, ты пришла за мной. Дама рыцаря. Папа… папа знал, что однажды я встречу тебя. Он верил в меня и в любовь. Он говорил мне, что я найду тебя. Только… только он забыл сказать, что, когда я найду тебя, ты не сможешь быть моей дамой, потому что я уже больше не буду рыцарем.
Несвязная речь Ахилла испугала Элеонору.
– Шшш, моя любовь. У меня есть лошади, которые увезут нас отсюда. Ты можешь стоять?
Ахилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.
– Да. Да, я могу стоять. – Он выпрямился, перенеся тяжесть тела на ноги, но резкая боль заставила его побледнеть.
Принесенным с собой ножом Элеонора разрезала державшие Ахилла веревки. Он взял ее лицо в свои руки и губами стер слезу, хотя она знала, что соль может причинить боль его запекшимся губам.
Ахилл ласково посмотрел Элеоноре в лицо:
– Я всегда желал тебя, другие мне были не нужны. Я не хочу другой любви.
Слова трубадура согрели Элеонору и защитили от страха.
– Ты можешь идти? – спросила она, стараясь не задеть ворсистой ткани, прилипшей к засохшей крови на спине. – Я могу тебя немного поддерживать. Мы должны идти.
– Сначала позволь мне напиться из твоих губ. – Ахилл мягко и нежно поцеловал ее, потом еще раз – более крепко. – Так много снов о тебе. – Не отрывая взгляда от Элеоноры, Ахилл развел руки в стороны, наклонился, потянул ноги. Он немного хромал, и Элеонора попыталась его поддержать, но Ахилл выпрямился и завернулся в одеяло, которое она накинула ему на плечи. Элеонора побледнела от мысли, какую боль ему пришлось перенести.
– Выведи меня отсюда, моя Изольда.
Каждый шаг, казалось, был длиною в жизнь. Только они молча закрыли дверь кельи Ахилла, как начал гнусавить монах в соседней келье, словно отсутствие монотонного голоса Ахилла мешало ему спать.
Элеонора и Ахилл неподвижно застыли, взявшись за руки – их единственное звено к благоразумию и надежде, – и ждали, пока дыхание монаха снова станет равномерным. Как только это произошло, Ахилл сжал пальцы Элеоноры, и они продолжили свой путь в темноте коридоров к кухне, потом наружу.
Шаги Ахилла сразу же стали более уверенными, и скоро уже он вел ее к дверям в стене – и к свободе. Элеонора слышала, как он с жадностью заглатывал свежий воздух, и ее сердце разрывалось от боли, которую, как она знала, он испытывает при каждом вздохе.
Они добрались до двери, и Ахилл снова потряс головой, затем нетвердой рукой потянулся к засову, потихоньку открывая его. Засов громом зазвучал у нее в ушах, но Ахилл, казалось, не замечал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100