Элеоноре хотелось увидеть, что женщина побежит к двери, как трусливая собака, но мать Ахилла пошла с достоинством.
– Подумай о своих грехах, мадам Баттяни, – сказала ей настоятельница монастыря Святой Валерии, выходя за дверь. – Хотя я не завидую тем, кто оказался в постели моего сына.
– Убирайтесь.
Глава 21
Дверь захлопнулась за Лиз Д'Ажене, но Элеонора этого не услышала. Рансе! Боже небесный, как могла мать сделать такое с собственным сыном? Даже ее мать лишь грозилась послать ее брата Габриэля в Рансе. Он рассказывал ей, что делают там монахи и какие они.
Они не пили вина, не ели мяса. Вежливо их можно было назвать суровыми. Они вставали в два, ложились в семь. А днем рыли себе могилы. Единственное, что им позволено было говорить, это «memento mori» – помни о смерти.
Читать книги им не разрешалось. А епитимьей для одного из их последователей были четырнадцать дней без хлеба, лишь несколько капель воды в день и постоянный вкус кнута.
Шпага выскользнула из рук Элеоноры и грохнулась на пол. Этот звук вырвал ее из состояния ужаса. Один Святой Стефан знал, что они могут сделать с таким человеком, как Ахилл.
Она должна помочь ему выбраться. Но как? Как ей удрать отсюда, если возле дверей швейцарцы с пиками? Где находится монастырь? Где она будет искать Ахилла?
Вопросы обрушивались на Элеонору, пока она сама себя резко не остановила.
«Правильно, паникуй! Будь пустоголовой никчемной дурой. Это уж точно поможет Ахиллу выбраться из того проклятого места, – обругала Элеонора себя. Она заставила себя поднять шпагу. – Обмороки после. Думай о человеке, подобном Ахиллу, среди монахов Рансе. Ты должна помочь ему сейчас».
Спрятав шпагу за спиной, Элеонора приоткрыла дверь и выглянула. Швейцарская гвардия по-прежнему находилась на месте. Солдаты смотрели на нее равнодушно, без улыбок и вежливых кивков. Она захлопнула дверь.
Балкон был единственным путем. Элеонора подбежала к кровати и начала тянуть занавески балдахина за их длинные золотые шнуры. Она быстро подвязала юбки, взяла экземпляр Вольтера и аккуратно положила его вместе с другими книгами в саквояж, потом вложила шпагу в ножны.
Элеонора обмотала один конец золотого шнура за металлическую балюстраду и… остановилась. Перегнулась и посмотрела вниз. Два этажа вверх – и длинный путь вниз. Стена здания была ровной, только с балконом в ее комнате. Справа находилась крыша одноэтажного дома, по-видимому, какой-то склад. К сожалению, хотя красно-оранжевый в дневное время цвет крыши сменился вечером на серый, крутизна ее ни на йоту не изменилась.
Элеонору начала охватывать паника, и она глубоко вздохнула несколько раз, чтобы прийти в себя. У Ахилла нет никого, кроме нее. «Хитрость, – сказала Элеонора себе, – мне необходима военная хитрость». Она вернулась в комнату, волоча за собой длинный шнур; рассеянно закрывая высокое двустворчатое окно, доходившее до пола, она сосредоточилась на возможных вариантах побега.
Если бы только она и Ахилл поговорили больше. Подумать только, чему бы она могла научиться у него! Как она завидовала его холодной уравновешенности, его инстинктивному пониманию ожиданий других людей – и тому, каким неповторимым образом он играл с этими ожиданиями.
Может, это выход? Ожидания? Не ее, но… Элеонора тихо подошла к двери для слуг. Рукой нажала на ручку. Дверь была заперта снаружи.
Так, этот путь отрезан. Хитрость, хитрость… На поле боя, что является целью военной хитрости? Победить. Выжить. Остаться невредимым.
И время. Ей требовалось время, чтобы достичь цели. Как это сделать? Если она подождет до окончания ужина, то до утра никто не узнает, что она сбежала. «Отлично, отлично», – подумала Элеонора и села разрабатывать план.
Ужин подали, как обычно, и во время еды она ухитрилась хныкать и жаловаться, делая вид, что перебирает блюда, хотя на самом деле ела много. Ей предстоял долгий, тяжелый путь, и она не могла подвергнуть себя риску потерять силы от голода.
Служанка появилась после ужина, чтобы убрать посуду. Она изумленно посмотрела на разгром, который учинила Элеонора с занавесками балдахина, и открыла рот, чтобы ругаться, но Элеонора опередила ее.
– Неоригинально, – бросила она со всем презрением, какое могла найти в себе, потом повернулась спиной к благонравной, чопорной женщине, преисполненной благородного поведения.
Поскольку вещи, которые ей требовались, были уже связаны в узел и лежали под кроватью, она излила всю свою злость на порушенные планы путем открытия сундуков и разбрасывания платьев, юбок и чулок по всей комнате.
– Одежда! – завопила Элеонора. – Я говорила отцу Эдуарду, что мне нужна одежда! Как вы думаете, я могу жить дальше со всем этим старьем? – вопрошала она, размахивая обшитым золотом платьем, стоившим больше денег, чем служанка, вероятно, видела за два десятка лет. – Что думает брат Кельн, когда он видит меня в одном и том же платье? Вот, забери их! Забери их все, они твои.
Элеонора начала складывать платья в руки служанке, нагрузив их так высоко, что женщине пришлось наклонить голову, чтобы видеть.
– Mein herrin, я не могу… – начала служанка, хотя слова противоречили алчности, горевшей в ее рыжих глазах.
– Унеси их! – приказала Элеонора, подталкивая отнюдь не неохотно уходящую женщину к двери для слуг. – Долой с глаз моих. Долой, долой, долой. – Спотыкающаяся служанка протиснулась в коридор для слуг, затем потихонечку начала спускаться по ступенькам.
Элеонора стояла в открытом дверном проеме, ее рука дрожала, когда она держалась за край двери, пока не затих глухой стук деревянных башмаков служанки по каменным ступенькам. Секунды ожидания с бешено колотящимся сердцем казались Элеоноре минутами, она молилась всем святым, про которых когда-либо слышала, включая и Святую Валерию.
Потом наступила тишина. Элеонора тихо закрыла дверь, но не на запор, подошла к кровати, взяла тяжелый саквояж с книгами, шпагу Ахилла, свою амазонку, сапоги и перчатки. Она подвязалась, надела костюм, до сих пор ей трудно было представить, как неудобно это делать без служанки. Однако ей это удалось, затем сунула ноги в скаковые сапоги и натянула перчатки.
Элеонора в последний раз обвела взглядом римскую комнату, вспоминая удовольствие, которое доставил ей здесь Ахилл, все, что она пережила здесь, и боль от разлуки с ним. Как бы она хотела вернуть ему то, что получила от него, но она постарается дать ему то, что забрали другие, – его свободу.
Элеонора продела голову в пояс шпаги и повесила ее через грудь, взяла саквояж. Ее руки, вероятно, скоро устанут от такой тяжести, но Элеонора была уверена, что Ахиллу были нужны его книги. Они являлись такой же его частью, как и волосы цвета воронова крыла и темные глаза, воспоминания о которых будут преследовать ее до конца дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100