Авантюристка до мозга костей, она встала на пути Гамбетты, который открылся ей с самой лучшей стороны — он был доверчив, щедр, энергичен и быстро сумел покорить ее. Поначалу она была равнодушна к нему, но постепенно привыкла к его порывистости, начала разделять его помыслы, его надежды, его амбиции». Далее он уточняет:
«Она была приставлена к нему с самыми коварными целями и старательно выполняла порученное ей задание (состоявшее в том, чтобы поцелуями склонить его к союзничеству с Германией), но вместе с тем Леони способствовала его возвышению. Это ей удавалось настолько хорошо, что иногда Пайва, хитрая, опытная шпионка, завидовала ей. Пайву и ее мужа удивлял союз прекрасной Леони с этим диктатором, союз, казавшийся таким прочным со стороны, но на самом деле хрупкий, висевший на волоске — сорокалетний Ромео и Джульетта, которая послушна тайным приказам, исходящим с Вильгельмштрассе, и которая существует на деньги Генкеля».
Таким образом, если верить Леону Доде и некоторым другим авторам, Леони Леон ловко обработала Гамбетту и сумела затушить в нем реваншистские настроения. Не исключено, что, повинуясь приказам Берлина и инструкциям Айвы, Леони искренне считала, что она не только не предает своего возлюбленного, но, наоборот, помогает ему стать созидателем новой эпохи, эры мира, и занять наравне с Бисмарком пост арбитра в европейской политике.
«Ей было хорошо известно, — пишет Поль Марин, — что поездка в Германию к канцлеру повредит Гамбетте в глазах патриотов, которые считали его главой реваншистов. Она понимала, что его политической карьере грозил в этом случае крах. Она была дочерью офицера и не могла не знать, что страна стыдилась своего поражения в войне, и что еще не зажили раны после ампутации Эльзаса и Лотарингии. Но она искренне верила, что союз Германии и Франции поможет этим странам господствовать над миром. Для этого необходимо было, чтобы французы забыли о своей обиде и оставили мысль о мести ради долгого и прочного мира. Она была убеждена, что Бисмарк и Гамбетта сумеют заложить основы будущих Соединенных Штатов Европы. Тогда имя ее возлюбленного навсегда осталось бы в памяти людей.
Леони Леон верила Бисмарку. Ей казалось, что она действует во имя человечества. Поэтому она передавала Ганкелю списки тех, кто посещал Гамбетту, и пыталась вывести его из-под влияния воинствующих патриотов, таких, как мадам Адам или Поль Деру лед».
Она проводила политику Бисмарка, которому нужен был франко-русско-немецкий союз для того, чтобы запугать Англию. Этот союз, делавший невозможной войну между Францией и Германией, естественно, предполагал полный отказ от Эльзаса и Лотарингии. Именно с этим была связана нерешительность Гамбетты, который снискал популярность благодаря своей ярко-реваншистской позиции. Мог ли он стать сторонником франко-германского сближения, после того как поклялся перед народом сделать все, чтобы отвоевать эти провинции?
«Леони, — сообщает Поль Марион, — старалась представить все в лучшем свете. Для такого великодушного и доброго человека, каким был Гамбетта, перспектива прочного мира казалась особенно заманчивой. И к этому доводу Леони прибегала постоянно».
А вот что пишет Жозеф Флери:
«Мадемуазель Леон не была заражена крайними формами патриотизма, ненавидела войну и мечтала о союзе Франции и Германии, поэтому из нее пытаются сделать агента Бисмарка и шпионку. Это гнусная клевета, ложное обвинение, возведенное ненавистью реваншистов, не умеющих широко мыслить, этих недальновидных идиотов, готовых до второго пришествия вынашивать планы мести за все поражения, которые потерпела Франция.
На самом деле мадемуазель Леон была проницательной, умной женщиной. Теперь мысль о пакте между Францией и Германией никого не удивляет. В 1878 году эта мысль казалась кощунственной, но она свидетельствовала о безупречной политической интуиции. Если бы Гамбетта послушался своей возлюбленной (и если бы французы поддержали его), возможно, не было бы войны 1914 года».
По мнению этого историка, Леони Леон была тонким политиком, решившимся вопреки общественному мнению проповедовать идею Соединенных Штатов Европы, этаким Талейраном в юбке, смотревшим на восемьдесят лет вперед. Однако один факт мешает поверить в полное бескорыстие этой женщины.
Дело вот в чем: Альфонс Леон, сын Леони от Гирвуа, незадолго до смерти, которая унесла его в возрасте двадцати шести лет, некоторое время работал на одном из заводов Бедарио.
Этот завод был построен на деньги графа Генкеля де Доннемарка.
Так кто же была на самом деле Леони Леон?
Просвещенная нимфоманка, в приливе любви к человечеству захотевшая мира между Францией и Германией? Политиканша, стоящая наравне с выдающимися дипломатами, известными истории? Агент Бисмарка, воспользовавшийся чувственной натурой горластого депутата, который во всем подражал Мирабо?
Агенты тайных служб не имеют привычки поставлять для истории документы и бумаги, поэтому трудно ответить на этот вопрос однозначно. И ничто не может помешать некоторым историкам продолжать утверждать, что Леони, предаваясь любовным играм на широкой постели в обществе Гамбетты, работала на короля Пруссии…
Леони Леон навсегда останется загадкой и, как пишет месье Флоран Томази в свойственной ему эксцентричной манере, «мы никогда не узнаем, вздымалась ли ее грудь по-французски или же она была всего лишь немецким аванпостом на улице Бонапарта».
Как бы там ни было, ей удалось убедить своего любовника в необходимости встретиться с Бисмарком, и граф Генкель отправился в Берлин, чтобы информировать канцлера о благоприятном решении французского депутата.
Вернувшись из Германии, граф пожелал встретиться с Гамбеттой. 6 апреля он послал за ним, но его гонец воротился ни с чем. Гамбетта уехал в Ниццу, где 29 марта умерла мадам Женни Массаби, его «дорогая Тата».
— Похороны состоялись пять дней назад, — сказал Генкель. — Он вот-вот появится в Париже. Подождем. Он не знал, что Гамбетта решил совершить небольшое путешествие по Италии с Леони, чтобы прийти в себя после постигшего его горя. 12 апреля Генкель, не имевший никаких сведений о Гамбетте, забеспокоился и послал Бисмарку телеграмму, прибегнув к незамысловатому, но поэтическому шифру:
«Канцлеру Бисмарку. Берлин.
Ранних овощей найти не удалось, несмотря на все усилия. Ждите посылки не раньше, чем через неделю. Подробности вечером. Генкель».
Гамбетта вернулся в Париж только 22 апреля. Он сразу же сообщил Генкелю, что намерен 29-го отправиться в Германию. В особняке Пайвы были обговорены все детали путешествия, и Гамбетта в тот же день написал Леони, которая уехала в провинцию, чтобы навестить одного священника, умоляя ее как можно скорее прибыть в Париж:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
«Она была приставлена к нему с самыми коварными целями и старательно выполняла порученное ей задание (состоявшее в том, чтобы поцелуями склонить его к союзничеству с Германией), но вместе с тем Леони способствовала его возвышению. Это ей удавалось настолько хорошо, что иногда Пайва, хитрая, опытная шпионка, завидовала ей. Пайву и ее мужа удивлял союз прекрасной Леони с этим диктатором, союз, казавшийся таким прочным со стороны, но на самом деле хрупкий, висевший на волоске — сорокалетний Ромео и Джульетта, которая послушна тайным приказам, исходящим с Вильгельмштрассе, и которая существует на деньги Генкеля».
Таким образом, если верить Леону Доде и некоторым другим авторам, Леони Леон ловко обработала Гамбетту и сумела затушить в нем реваншистские настроения. Не исключено, что, повинуясь приказам Берлина и инструкциям Айвы, Леони искренне считала, что она не только не предает своего возлюбленного, но, наоборот, помогает ему стать созидателем новой эпохи, эры мира, и занять наравне с Бисмарком пост арбитра в европейской политике.
«Ей было хорошо известно, — пишет Поль Марин, — что поездка в Германию к канцлеру повредит Гамбетте в глазах патриотов, которые считали его главой реваншистов. Она понимала, что его политической карьере грозил в этом случае крах. Она была дочерью офицера и не могла не знать, что страна стыдилась своего поражения в войне, и что еще не зажили раны после ампутации Эльзаса и Лотарингии. Но она искренне верила, что союз Германии и Франции поможет этим странам господствовать над миром. Для этого необходимо было, чтобы французы забыли о своей обиде и оставили мысль о мести ради долгого и прочного мира. Она была убеждена, что Бисмарк и Гамбетта сумеют заложить основы будущих Соединенных Штатов Европы. Тогда имя ее возлюбленного навсегда осталось бы в памяти людей.
Леони Леон верила Бисмарку. Ей казалось, что она действует во имя человечества. Поэтому она передавала Ганкелю списки тех, кто посещал Гамбетту, и пыталась вывести его из-под влияния воинствующих патриотов, таких, как мадам Адам или Поль Деру лед».
Она проводила политику Бисмарка, которому нужен был франко-русско-немецкий союз для того, чтобы запугать Англию. Этот союз, делавший невозможной войну между Францией и Германией, естественно, предполагал полный отказ от Эльзаса и Лотарингии. Именно с этим была связана нерешительность Гамбетты, который снискал популярность благодаря своей ярко-реваншистской позиции. Мог ли он стать сторонником франко-германского сближения, после того как поклялся перед народом сделать все, чтобы отвоевать эти провинции?
«Леони, — сообщает Поль Марион, — старалась представить все в лучшем свете. Для такого великодушного и доброго человека, каким был Гамбетта, перспектива прочного мира казалась особенно заманчивой. И к этому доводу Леони прибегала постоянно».
А вот что пишет Жозеф Флери:
«Мадемуазель Леон не была заражена крайними формами патриотизма, ненавидела войну и мечтала о союзе Франции и Германии, поэтому из нее пытаются сделать агента Бисмарка и шпионку. Это гнусная клевета, ложное обвинение, возведенное ненавистью реваншистов, не умеющих широко мыслить, этих недальновидных идиотов, готовых до второго пришествия вынашивать планы мести за все поражения, которые потерпела Франция.
На самом деле мадемуазель Леон была проницательной, умной женщиной. Теперь мысль о пакте между Францией и Германией никого не удивляет. В 1878 году эта мысль казалась кощунственной, но она свидетельствовала о безупречной политической интуиции. Если бы Гамбетта послушался своей возлюбленной (и если бы французы поддержали его), возможно, не было бы войны 1914 года».
По мнению этого историка, Леони Леон была тонким политиком, решившимся вопреки общественному мнению проповедовать идею Соединенных Штатов Европы, этаким Талейраном в юбке, смотревшим на восемьдесят лет вперед. Однако один факт мешает поверить в полное бескорыстие этой женщины.
Дело вот в чем: Альфонс Леон, сын Леони от Гирвуа, незадолго до смерти, которая унесла его в возрасте двадцати шести лет, некоторое время работал на одном из заводов Бедарио.
Этот завод был построен на деньги графа Генкеля де Доннемарка.
Так кто же была на самом деле Леони Леон?
Просвещенная нимфоманка, в приливе любви к человечеству захотевшая мира между Францией и Германией? Политиканша, стоящая наравне с выдающимися дипломатами, известными истории? Агент Бисмарка, воспользовавшийся чувственной натурой горластого депутата, который во всем подражал Мирабо?
Агенты тайных служб не имеют привычки поставлять для истории документы и бумаги, поэтому трудно ответить на этот вопрос однозначно. И ничто не может помешать некоторым историкам продолжать утверждать, что Леони, предаваясь любовным играм на широкой постели в обществе Гамбетты, работала на короля Пруссии…
Леони Леон навсегда останется загадкой и, как пишет месье Флоран Томази в свойственной ему эксцентричной манере, «мы никогда не узнаем, вздымалась ли ее грудь по-французски или же она была всего лишь немецким аванпостом на улице Бонапарта».
Как бы там ни было, ей удалось убедить своего любовника в необходимости встретиться с Бисмарком, и граф Генкель отправился в Берлин, чтобы информировать канцлера о благоприятном решении французского депутата.
Вернувшись из Германии, граф пожелал встретиться с Гамбеттой. 6 апреля он послал за ним, но его гонец воротился ни с чем. Гамбетта уехал в Ниццу, где 29 марта умерла мадам Женни Массаби, его «дорогая Тата».
— Похороны состоялись пять дней назад, — сказал Генкель. — Он вот-вот появится в Париже. Подождем. Он не знал, что Гамбетта решил совершить небольшое путешествие по Италии с Леони, чтобы прийти в себя после постигшего его горя. 12 апреля Генкель, не имевший никаких сведений о Гамбетте, забеспокоился и послал Бисмарку телеграмму, прибегнув к незамысловатому, но поэтическому шифру:
«Канцлеру Бисмарку. Берлин.
Ранних овощей найти не удалось, несмотря на все усилия. Ждите посылки не раньше, чем через неделю. Подробности вечером. Генкель».
Гамбетта вернулся в Париж только 22 апреля. Он сразу же сообщил Генкелю, что намерен 29-го отправиться в Германию. В особняке Пайвы были обговорены все детали путешествия, и Гамбетта в тот же день написал Леони, которая уехала в провинцию, чтобы навестить одного священника, умоляя ее как можно скорее прибыть в Париж:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63