Однажды апрельской ночью 1857 года, когда император вышел из дома графини и собирался сесть в карету, поджидавшую его у ворот, к нему бросились трое неизвестных. Наполеон III успел вскочить в
экипаж и крикнуть: «В Тюильри!»
Нападавшие пытались схватить поводья лошади, но кучер изо всех сил стегнул их хлыстом. Они с воем отбежали, и карета рванулась с места.
Скорчившись в глубине экипажа, император пережил не самые приятные минуты.
На следующий день весь Париж говорил о том, что императора пытались убить в тот момент, когда он выходил от своей любовницы.
По всей видимости, в этот день Его Высочеству пришлось выдержать классическую семейную сцену.
Полиция быстро отыскала виновников ночного происшествия.
Ими оказались трое итальянцев: Тибальди, Грилльи и Бартолочи, входившие в подпольную революционную группу, которую возглавлял Мадзини.
Некий авантюрист по имени Жиро был связным между этой троицей и Ледру-Роллэном, который, живя в изгнании, в Лондоне, согласился помочь заговорщикам.
Но в последний момент этот политик, известный нелогичностью, нелепостью поступков и трусостью, в каком-то безумном порыве выдал Жиро французской полиции. Жиро тотчас же арестовали, и тот счел, что он был предан «всем социалистическим движением», и поспешил назвать имена сообщников…
Так снова люди 1848 года невольно сыграли на руку Наполеону III.
Естественно, национальная принадлежность трех заговорщиков заставила встрепенуться врагов графини Кастильской.
— Эта итальянка наверняка замешана в заговоре! Да и как они могли узнать, что в эту ночь император будет на улице Монтень!
Вирджиния, узнав о ходивших слухах, была сильно напугана. Она перестала где-либо появляться. Говорила ли она обо всем происшедшем с императором? Возможно, хотя в ее дневнике об этом не сказано ни слова.
В августе начался процесс над заговорщиками. Наполеон III, опасаясь осложнений, которые могли возникнуть после показаний трех итальянцев, посоветовал Вирджинии отправиться в путешествие в Англию.
Обвиняемые ни разу не упомянули имени графини Кастильской, и Вирджиния, успев соблазнить в Лондоне герцога Омаль, вернулась в Париж, взбодрившаяся и веселая.
Была ли она замешана в заговоре? Вряд ли. В апреле 1857 года она была в фаворе, и трудно представить себе причины, которые могли бы толкнуть ее принять участие в покушении на императора.
Однако генерал Эстанселэн, видимо, кое-что знал об этом. В одном частном письме, опубликованном Алэном Деко, генерал пишет:
«Сообщал ли я вам о том, что некто из охраны императора пришел к одному известному мне лицу с планом покушения на Высочайшую персону и что этот тип был связан с графиней Кастильской? Писал ли я вам о том, что просочилось из этой конфиденциальной беседы?
— Что вы скажете, если император будет убит?
— Ничего!..
Нет, меня ничем не удивишь. Но ни любовью, ни местью это покушение объяснить нельзя. Следовательно, все дело в политике. Но что за этим стоит?»
И генерал Эстанселэн заключил:
«В этой истории много неясного. Да и можно ли доверять словам женщины, да еще женщины-политика?»
Тайна так и не была разгадана.
По возвращении в Париж Вирджиния возобновила близкие отношения с императором. Графу Кастильскому пришла в голову замечательная идея вернуться в Италию, так что любовникам была предоставлена полная свобода.
В октябре графиня снова была приглашена в Компьень. Прибыв туда, графиня застала императора и гостей в самом веселом расположении духа, потешавшихся над историей, которая произошла с женой доктора Корефф. лечившего Мари Дюплеси.
Послушаем знаменитого светского летописца Ламбера, считавшего себя «учеником Сен-Симона и Таллемана де Ро»:
«Мадам Корефф обладала великолепными зубами, длинной шеей и хорошо подвешенным языком. Она была особой весьма неугомонной, ее не устраивало ложе ни из ромашек, собранных весенней порой, ни из ревеня супружества.
Маркиз Гарренк де ля Сондамин, ее давний рыцарь напрасно вздыхал по ней. Ему не удалось нащупать потайную дверь, зато парадный вход был открыт для него, и его принимали с уважением, которое часто становится гонцом более нежного чувства.
Ее муж не был ревнив. Часто, уходя из дома, он оставлял ключ в двери, так что, если слуги отлучались в то же время, что и хозяин, можно было войти в дом, не привлекая к себе внимания.
Одним прекрасным утром маркиз не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Он спешил доставить мадам Корефф рекомендательное письмо для одного из ее бесчисленных протеже, о чем она попросила его накануне. На пороге спальни он остановился, полагая, что его дама сердца спит. Но тут он услышал негромкий разговор и решился войти.
Неожиданное зрелище открылось его глазам.
Мадам Корефф, абсолютно голая, лежала на постели рядом со своим молодым протеже, всю одежду которого составляла золотая цепь и медальон святого Бонифация.
Этот медальон, — продолжает Ламбер, — если я скрадывал наготу молодого человека, то в очень незначительной степени, тем более что он для большей свободы движений и для того, чтобы не причинить неудобства мадам Корефф, держал его в зубах.
Маркиз, раздосадованный тем, что женщина, которой он добивался, «принимает от другого то, что он сам с удовольствием подарил бы ей», шагнул назад, задев трость, стоявшую у стены, которая с грохотом упала. Испуганные любовники обернулись на шум.
Видя их смущение, нежданный посетитель улизнул с благородным намерением вести себя так, словно он ничего не видел.
Но на следующий день он встретил мадам Корефф. Она стала извиняться, и он, глядя в ее покрасневшее лицо, не смог удержаться и спросил:
— Но, мадам, почему же вы отказываете мне?
И услышал в ответ:
— Потому что я очень дорожу своими друзьями…
И она потупилась.
Графиню Кастильскую недолго забавляла эта история. Спустя несколько дней совершенно неожиданно произошел ее разрыв с императором.
Вечером она пришла на улицу Бак, где была встречена императором крайне холодно. Удивленная, она потребовала объяснений произошедшей перемене. Император сухо ответил, что она «проболталась».
Наполеон III, опасаясь ревности императрицы, требовал от своих любовниц молчания и становился безжалостным к тем, кто не умел держать язык за зубами.
Графиня полагала, что эта ссора не продлится долго, но она ошиблась. Она раз и навсегда впала в немилость.
Больше месяца она ждала хоть какого-нибудь знака того, что она прощена. Напрасно. В конце концов, поняв, что император никогда больше не позовет ее, не заговорит с ней, униженная, в отчаянии от того, что не справилась с заданием, она села в поезд, доставивший ее в Италию. Ее утешало только то, что она увезла с собой воспоминания о последних ночах, проведенных с императором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63