Все это позволяет предположить, что, если бы граф де Шамбор женился на очаровательной женщине, которую он полюбил, мы остались бы без Третьей республики…
ПЕРВЫЙ СКАНДАЛ В ТРЕТЬЕЙ РЕСПУБЛИКЕ
Ей-ей, не трудно,
Ей-ей, не трудно,
Смахнуть правительство
В одну секунду…
Весна 1874 года была тяжелой для Леона Гамбетты.
Присутствуя на заседаниях Собрания, оратор, не обращая никакого внимания на довольных или разгневанных собратьев, лихорадочно рисовал на бумагах, которые Законодательный корпус раздавал для ознакомления депутатам, легкомысленные картинки, сидя в редакции издаваемой им газеты, он сочинял игривые рондо, по сравнению с которыми песенки, популярные в караульных, кажутся слащавыми и вычурными, находясь в комитете левой демократии, он томно вздыхал, мечтательно глядя на мраморную грудь полуобнаженной женской фигуры, изображавшей Французскую Республику…
Короче, Гамбетта переживал внутренний кризис.
Чтобы привести свои нервы в порядок, он каждый вечер садился в экипаж и ехал на улицу Бонапарта. Войдя в квартиру Леони, он бросал цилиндр в кресло, срывал с себя одежду, расшвыривая ее по комнате, высвобождал свой толстый живот и прыгал в постель, готовый к подвигам.
К, этому периоду относится страстное послание, которое Гамбетта сочинил между двумя озорными рондо:
«Любимая, нам хорошо вместе, никогда наши души не были так близки, как сейчас, и я с наслаждением пью из кубка любви напиток, о котором всегда мечтали самые выдающиеся и благородные умы. Из всех женщин ты единственная сумела открыть для меня ослепительный мир страсти и блаженство духовного общения. Мне трудно определить, какие чувства владеют мной, они настолько неуловимы, подвижны, переплетены, и самые плотские из них проходят сквозь горнило разума. Я бесконечно много думаю об этом, и сердце мое переполняет радость, только тебе, тебе одной я обязан тем, что поднялся над повседневностью, одолел вершины, подвластные далеко не всем. Я преклоняюсь перед тобой, как святые преклоняются перед Богом, как преклоняются перед чистым разумом. Изо всех сил прижимаю тебя к своей груди. Приезжай завтра в любое время, я буду у твоих ног…»
Гамбетта не только «изо всех сил» прижимал Леони Леон к груди. Иногда он бил ее. За один неосторожный взгляд в сторону полицейского или охранника из Палаты депутатов он осыпал ее пощечинами и тумаками. Тогда она со стонами падала на кровать, и толстый оратор, мучимый стыдом и раскаянием, вставал на колени у ее изголовья:
— Я самый низкий человек из всех живущих на земле, — причитал он. — Прости меня, Леони! Прости своего тирана!
И, если она не спешила протянуть ему руку, он лупил себя кулаками по голове.
Однажды, после особенно тяжелой сцены, он выбежал на улицу в дезабилье, растолкал кучера, сел в экипаж и, плача и причитая, отправился к себе.
На следующий день он, чтобы вымолить прощение, заказал копию кольца, подаренного Людовиком своей Жене Маргарите Провансальской, из золота и преподнес его Леони.
На внутренней поверхности кольца было выгравировано любовное посвящение.
Этот подарок примирил поскандаливших любовников.
Леони, надев колечко, подумала о том, что было бы вполне естественно вступить с Гамбеттой в брак. Как-то утром, еще в постели, она заговорила с ним об этом. Его реакция изумила Леони. Он взъерошил бороду и стал теребить ее. Она повторила:
— Я хочу, чтобы ты на мне женился.
Гамбетта молчал. Она прижалась к нему.
— Я хочу быть твоей женой… Мне надоело постоянно держаться в тени. Став мадам Гамбеттой, я смогу выезжать с тобой… Мы будем жить, как все…
Гамбетта не отвечал. Она снова принялась уговаривать его. Леони упрашивала Гамбетту,
плакала, требовала объяснений. В конце концов он вылез из постели и пробормотал:
— Не настаивай, прошу тебя. Я не хочу жениться.
Почему он отказался назвать женой женщину, которую страстно любил?
Эмиль Пиллиа приводит три мотива этого поступка:
«Проявилось ли в этом недоверие к ворвавшейся в его жизнь женщине, о которой многие его друзья говорили, что она „из полиции“? А может быть, он еще помнил Мари Мерсманс или просто боялся атаки с ее стороны? Кроме того, перед ним открывалась блестящая карьера, и он мог опасаться, что женитьба на такой сомнительной особе скомпрометирует его, и оставлял за собой возможность найти более подходящую партию…»
Все эти доводы приходили в голову Леони Леон, и она слегла от горя.
Еще много раз она возвращалась к этому разговору. Увы! «Гамбетта бледнел, — пишет Леон Пено, — как только слышал о женитьбе, его руки начинали дрожать, он теребил бороду и съеживался, теряя весь свой апломб».
Леони, видя его замешательство, отступила. В конце концов ей стало жалко его, и она смирилась со своим маргинальным положением, с тем, что ее имя шепотом произносится в гостиных и что газетчики скромно умалчивают о ней или прячут ее за инициалами.
Конец лета и осень выдались теплыми и солнечными. 22 сентября день был таким ясным, что Гамбетте захотелось провести несколько дней за городом с Леони. Из своего кабинета в Собрании он отправил это прелестное юношеское письмо:
«Любимая, мне жаль, что эти прекрасные осенние дни я провожу вдали от тебя, я зову тебя, но, увы, напрасно. Ах, позже мы будем жалеть о том, что упустили это чудесное время молодости и любви!
Приезжай же как можно быстрее, чтобы наши сердца наполнились светом и новыми чувствами. Тебе хорошо известны мои планы. Почему же ты медлишь, малышка? Стоит ли переживать из-за пошлости и требовательности общественного мнения? Мы сами хозяева себе, природа манит нас, она творит декорации для нашего праздника. Жду тебя в четверг, в пятницу мы уедем и вернемся самое раннее в субботу вечером. Ответь мне как можно скорее, чтобы я все подготовил для поездки.
Я люблю тебя и осыпаю градом поцелуев». Решив не «переживать» из-за «пошлости и требовательности общественного мнения», Леони согласилась уехать с Гамбеттой. Они остановились инкогнито в деревушке Урепуа, и на протяжении двух дней Леони вдохновенно исполняла роль мадам Гамбетты.
Реми де Гурмон говорил, что «зверь, который живет в душе человека, нуждается в отпуске».
Два дня в Сен-Леже-ан-Ивелин были именно таким отпуском для зверя, который бесновался в сердце Гамбетты. Депутат, оставивший дома бумаги, планы речей, корректурные листы, был занят исключительно прелестями Леони, ее смуглым бархатистым телом.
Он с таким пылом и усердием взялся за дело, что посторонний наблюдатель легко мог принять его за маньяка.
Он не давал себе никакой передышки. Даже трапеза не в силах была отвлечь его. В первый же вечер трактирщик с изумлением наблюдал, как его постоялец внезапно выскочил из-за стола и, увлекая за собой Леони, скрылся в своей комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63