Если тебе доверяют, а ты обманываешь — значит, ты законченный подлец. Такому лучше не родиться. Меня прямо тошнит, когда вспоминаю, что в детстве у дяди воровал. Тьфу! Меня Бог за это и наказал. Вот горе мыкаю…
В тот вечер труп дворника закатили под кровать, даже одеялом не стали накрывать. Знали: через несколько часов их не будет в городе. В кармане лежали билеты на ночной скорый поезд.
Пусть ищут ветра в поле!
МИМО ДЕНЕГ…
За полночь подошли к дому Арцимовичей. У калитки уже ждет Пирожкова, вся дрожит, и страшно ей, и стыдно. Обнял ее Полуляхов:
— Не пугайся, дурочка! Через десять минут станем богачами.
Полуляхов двинулся вперед. За ним — Иван. Преодолели коридор. Полуляхов свернул направо — тут комната, в которой спит хозяин. Ногой в кромешной темноте нащупал кровать. От Пирожковой знал, что Арцимович спит головой к окнам. Прикинул — махнул топором, промахнулся, попал в подушку. Судья проснулся, испуганно спросил:
— Кто тут?
Полуляхов ударил «на голос». Что-то хрястнуло, словно полено разрубил. Затем отправился на кухню. В незашторенное окно ярко светила луна.
На кровати темнела голова Анюты — 30-летней кухарки, кормившей своим заработком стариков родителей. Анюта тихо похрапывала. Что снилось ей в последние мгновения жизни? Полуляхова обуяла жалость: «Ее-то за что?» Но стукнул топором — по подушке пошло большое черное пятно, липким брызнуло на руки Полуляхова.!
После этого он сбросил с себя окровавленный армяк, вытер о него руки, поставил топор в угол. Чиркнул серником, зажег свечу и вошел в спальню госпожи Арцимович. Та сразу же проснулась:
— Кто вы? Что вам нужно?
— Извините, сударыня, что мы вас тревожим. Мы пришли воспользоваться вашим имуществом.
Арцимович, кутаясь в одеяло, села на кровати. Спросила спокойно, с чувством собственного достоинства:
— Да знаете ли вы, любезные, к кому вы в дом пришли? Мой муж судья.
— Для нас все равны. Нам ваша жизнь не нужна, деньги нужны. Пожалуйста, откройте сейф. Ваш муж связан, он жив и здоров.
Арцимович аж фыркнула:
— Сейф открыт? Денег там нет ни копейки. Муж купил сейф для того, чтобы закрывать в него судебные дела, которые он часто берет домой для работы. Господи, да вот смотрите…
Она, накинув халат, открыла сейф, и непрошеные гости, к своему ужасу, увидали лишь пустое металлическое нутро. Лица у бандюг стали такими несчастными, что Арцимович всплеснула руками:
— Бедняги! Ради чего вы свободой рискуете? В нашем доме рубля лишнего не бывает. Живем лишь на жалованье мужа, да мой сын от первого брака немного помогает.
— А наследство? А брат-сенатор? Женщина расхохоталась:
— Опять эта сплетня! Да у мужа и братьев нет. В этот момент проснулся — на свою беду -
прелестный белокурый мальчуган, чья кроватка стояла возле окошка. Он сначала испугался, но мать его успокоила. Тогда он попросил:
— Мамочка, хочу яблоко. Иван взял яблоко из вазы и протянул ребенку. Госпожа Арцимович сжалилась над ворами:
— В шкафу под платьем лежит триста казенных рублей, да у меня в кошельке рублей десять. Возьмите их, пожалуйста. Вы так, наверное, нуждаетесь. И вот еще два золотых кольца и серьги. Но с ними лучше не связываться, они гроши стоят.
Полуляхов все сгреб, засунул в карман. Он чувствовал себя оплеванным, впервые в жизни он до конца почувствовал свое ничтожество. Да делать нечего, своя голова дороже. Он пошел на кухню, спрятал топор под чуйку и вновь вошел в спальню. Тихо подошел к Арцимович сзади — кончил ее одним ударом.
Только сильно брызнула кровь, попала мальчонке на лицо.
Вскочил он на кроватке. Рот беззвучно раскрыт, глазками хлопает, ручки вперед вытянул…
ЧЕРЕП НА ТОПОРЕ
Бросился Полуляхов к мальчугану…
Впрочем, ради документальной точности дадим слово самому убийце. Вот как записал разговор с Полуляховым Влас Дорошевич, побывавший вслед за А. П. Чеховым на Сахалине:
— Скверный удар был… Ударил его топором, хотел в другой раз, — топор поднял, а вместе с ним и мальчика, топор в черепе застрял. Кровь мне на лицо хлынула. Горячая такая… Словно кипяток… Обожгла…
Я с трудом перевел дух. Если бы не боязнь показать слабость перед преступником, я крикнул бы «воды». Я почувствовал, что все поплыло у меня перед глазами.
— Вот видите, барин, и вам нехорошо… — раздался тихий голос Полуляхова.
Он сидел передо мной бледный, как полотно, со странными глазами, глядя куда-то в угол; щеки его вздрагивали и подергивались.
Мы беседовали поздним вечером вдвоем в тюремной канцелярии. Вслед за Полуляховым и я с дрожью посмотрел в темный угол.
— Страшно было! — сказал наконец Полуляхов после долгого молчания, проводя рукой по волосам. — Мне этот мальчик и теперь снится… Никто не снится, а мальчик снится…
— Зачем же было мальчика убивать?
— Из жалости.
И лицо Полуляхрва сделалось опять кротким и добрым.
— Я и об нем думал, когда по комнате ходил. Оставить или нет? «Что же, — думаю» — он жить останется, когда такое видел? Как он жить будет, когда у него на глазах мать убили?» Я и его… жаль было… Тут во мне каждая жила заговорила! — продолжал Прлуляхов. — Такое возбуждение было, такое возбуждение — себя не помнил. Всех перебить хотел. Выскочил в срединную комнатку, поднял топор. «Теперь, — говорю, — по-настоящему мне и вас убить надоть. Чтоб никого свидетелей не было. Видите, сколько душ ни из-за чего погубил. Чтобы этим и кончилось: друг друга не выдавать. Чтоб больше ни из-за чего людей не погибало. Держаться друг друга, не проговариваться». Глянул на Казеева: белее полотна, а Пирожкова стоит, как былинка качается. Жаль мне ее стало, я ее и обнял. И начал целовать. Уж очень тогда во мне каждая жилка дрожала. Никогда, кажется, никого так не целовал!
Невозможная картина: среди горы трупов, еще не остыв от страшного злодеяния, убийца, с головы до ног перемазанный кровью, ласкает свою сообщницу! А ведь это было…
МСТИТЕЛЬ
Полуляхов, казалось, все продумал, чтобы полиция убийц не достала. С Пирожковой он уехал в Москву, Казеев болтался по югу России. В их карманах лежали фальшивые паспорта (в то время они были без фотографий, лишь описание примет). Казалось, что убийцам удалось раствориться в безбрежных просторах империи. И действительно, полиция искала их без успеха.
Но был человек, который поклялся посвятить свою жизнь поискам злодеев. Это пасынок судьи Арцимовича — Валентин Силаев. Умный и энергичный, переодевшись в простонародное платье, он объезжал города, славящиеся своей преступностью, посещал самые грязные воровские притоны, порой рисковал жизнью. И вот уж правда — на ловца и зверь бежит. В Ростове-на-Дону ему показали громилу, который беспробудно пьянствует и порой сквозь сопливые слезы поминает Луганск, грозится повеситься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
В тот вечер труп дворника закатили под кровать, даже одеялом не стали накрывать. Знали: через несколько часов их не будет в городе. В кармане лежали билеты на ночной скорый поезд.
Пусть ищут ветра в поле!
МИМО ДЕНЕГ…
За полночь подошли к дому Арцимовичей. У калитки уже ждет Пирожкова, вся дрожит, и страшно ей, и стыдно. Обнял ее Полуляхов:
— Не пугайся, дурочка! Через десять минут станем богачами.
Полуляхов двинулся вперед. За ним — Иван. Преодолели коридор. Полуляхов свернул направо — тут комната, в которой спит хозяин. Ногой в кромешной темноте нащупал кровать. От Пирожковой знал, что Арцимович спит головой к окнам. Прикинул — махнул топором, промахнулся, попал в подушку. Судья проснулся, испуганно спросил:
— Кто тут?
Полуляхов ударил «на голос». Что-то хрястнуло, словно полено разрубил. Затем отправился на кухню. В незашторенное окно ярко светила луна.
На кровати темнела голова Анюты — 30-летней кухарки, кормившей своим заработком стариков родителей. Анюта тихо похрапывала. Что снилось ей в последние мгновения жизни? Полуляхова обуяла жалость: «Ее-то за что?» Но стукнул топором — по подушке пошло большое черное пятно, липким брызнуло на руки Полуляхова.!
После этого он сбросил с себя окровавленный армяк, вытер о него руки, поставил топор в угол. Чиркнул серником, зажег свечу и вошел в спальню госпожи Арцимович. Та сразу же проснулась:
— Кто вы? Что вам нужно?
— Извините, сударыня, что мы вас тревожим. Мы пришли воспользоваться вашим имуществом.
Арцимович, кутаясь в одеяло, села на кровати. Спросила спокойно, с чувством собственного достоинства:
— Да знаете ли вы, любезные, к кому вы в дом пришли? Мой муж судья.
— Для нас все равны. Нам ваша жизнь не нужна, деньги нужны. Пожалуйста, откройте сейф. Ваш муж связан, он жив и здоров.
Арцимович аж фыркнула:
— Сейф открыт? Денег там нет ни копейки. Муж купил сейф для того, чтобы закрывать в него судебные дела, которые он часто берет домой для работы. Господи, да вот смотрите…
Она, накинув халат, открыла сейф, и непрошеные гости, к своему ужасу, увидали лишь пустое металлическое нутро. Лица у бандюг стали такими несчастными, что Арцимович всплеснула руками:
— Бедняги! Ради чего вы свободой рискуете? В нашем доме рубля лишнего не бывает. Живем лишь на жалованье мужа, да мой сын от первого брака немного помогает.
— А наследство? А брат-сенатор? Женщина расхохоталась:
— Опять эта сплетня! Да у мужа и братьев нет. В этот момент проснулся — на свою беду -
прелестный белокурый мальчуган, чья кроватка стояла возле окошка. Он сначала испугался, но мать его успокоила. Тогда он попросил:
— Мамочка, хочу яблоко. Иван взял яблоко из вазы и протянул ребенку. Госпожа Арцимович сжалилась над ворами:
— В шкафу под платьем лежит триста казенных рублей, да у меня в кошельке рублей десять. Возьмите их, пожалуйста. Вы так, наверное, нуждаетесь. И вот еще два золотых кольца и серьги. Но с ними лучше не связываться, они гроши стоят.
Полуляхов все сгреб, засунул в карман. Он чувствовал себя оплеванным, впервые в жизни он до конца почувствовал свое ничтожество. Да делать нечего, своя голова дороже. Он пошел на кухню, спрятал топор под чуйку и вновь вошел в спальню. Тихо подошел к Арцимович сзади — кончил ее одним ударом.
Только сильно брызнула кровь, попала мальчонке на лицо.
Вскочил он на кроватке. Рот беззвучно раскрыт, глазками хлопает, ручки вперед вытянул…
ЧЕРЕП НА ТОПОРЕ
Бросился Полуляхов к мальчугану…
Впрочем, ради документальной точности дадим слово самому убийце. Вот как записал разговор с Полуляховым Влас Дорошевич, побывавший вслед за А. П. Чеховым на Сахалине:
— Скверный удар был… Ударил его топором, хотел в другой раз, — топор поднял, а вместе с ним и мальчика, топор в черепе застрял. Кровь мне на лицо хлынула. Горячая такая… Словно кипяток… Обожгла…
Я с трудом перевел дух. Если бы не боязнь показать слабость перед преступником, я крикнул бы «воды». Я почувствовал, что все поплыло у меня перед глазами.
— Вот видите, барин, и вам нехорошо… — раздался тихий голос Полуляхова.
Он сидел передо мной бледный, как полотно, со странными глазами, глядя куда-то в угол; щеки его вздрагивали и подергивались.
Мы беседовали поздним вечером вдвоем в тюремной канцелярии. Вслед за Полуляховым и я с дрожью посмотрел в темный угол.
— Страшно было! — сказал наконец Полуляхов после долгого молчания, проводя рукой по волосам. — Мне этот мальчик и теперь снится… Никто не снится, а мальчик снится…
— Зачем же было мальчика убивать?
— Из жалости.
И лицо Полуляхрва сделалось опять кротким и добрым.
— Я и об нем думал, когда по комнате ходил. Оставить или нет? «Что же, — думаю» — он жить останется, когда такое видел? Как он жить будет, когда у него на глазах мать убили?» Я и его… жаль было… Тут во мне каждая жила заговорила! — продолжал Прлуляхов. — Такое возбуждение было, такое возбуждение — себя не помнил. Всех перебить хотел. Выскочил в срединную комнатку, поднял топор. «Теперь, — говорю, — по-настоящему мне и вас убить надоть. Чтоб никого свидетелей не было. Видите, сколько душ ни из-за чего погубил. Чтобы этим и кончилось: друг друга не выдавать. Чтоб больше ни из-за чего людей не погибало. Держаться друг друга, не проговариваться». Глянул на Казеева: белее полотна, а Пирожкова стоит, как былинка качается. Жаль мне ее стало, я ее и обнял. И начал целовать. Уж очень тогда во мне каждая жилка дрожала. Никогда, кажется, никого так не целовал!
Невозможная картина: среди горы трупов, еще не остыв от страшного злодеяния, убийца, с головы до ног перемазанный кровью, ласкает свою сообщницу! А ведь это было…
МСТИТЕЛЬ
Полуляхов, казалось, все продумал, чтобы полиция убийц не достала. С Пирожковой он уехал в Москву, Казеев болтался по югу России. В их карманах лежали фальшивые паспорта (в то время они были без фотографий, лишь описание примет). Казалось, что убийцам удалось раствориться в безбрежных просторах империи. И действительно, полиция искала их без успеха.
Но был человек, который поклялся посвятить свою жизнь поискам злодеев. Это пасынок судьи Арцимовича — Валентин Силаев. Умный и энергичный, переодевшись в простонародное платье, он объезжал города, славящиеся своей преступностью, посещал самые грязные воровские притоны, порой рисковал жизнью. И вот уж правда — на ловца и зверь бежит. В Ростове-на-Дону ему показали громилу, который беспробудно пьянствует и порой сквозь сопливые слезы поминает Луганск, грозится повеситься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87