Сам Ландсберг сделался представителем крупного страхового общества, много бывал в Японии и Китае, сыскал славу толкового и честного человека. Мог бы вернуться в Петербург, но не хотел.
Ландсберг порой говаривал:
— Человеку для счастья надо интересную работу и любимую жену.
Волей рока на далеком острове он нашел свое счастье, свою любовь, свое признание.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ПЕРСТЕНЬ
ГРИГОРИЮ ДЕШАЛЫТУ
Сыщикам с самого начала было ясно: убийца — преступник неопытный. Но вопреки этому он так ловко сумел замести следы, что, казалось, рука правосудия никогда его не достанет. Однако, как очень часто бывает, в дело вмешался случай — и случай невероятный…
СНЕГ НА КРЫЛЬЦЕ
Два дня задувала метель. Без конца валил сухой колючий снег. Лишь к вечеру 14 января небо над Москвой как-то сразу просветлело, ветер стих, мороз крепчал. Сквозь разрывы в черных облаках проглянул апельсиновый диск заходящего солнца. Его слабо-розовые лучи коснулись стен приземистого дома о двух флигелях по Верхнему Кисловскому переулку.
Это было одно из владений крупного виноторговца Ивана Шелягина, державшего склад и магазин в Охотном ряду. Второй этаж правого флигеля с минувшей осени Шелягин сдавал Илье Попову, отставному капитану, перебравшемуся из Петербурга. Попов оплачивал аренду помесячно. За платой и был послан к нему мальчик — слуга Шелягина. Поскольку все это случилось в именины Попова — в день святого Ильи, купец послал Попову подарок, две бутылки ликера — «Крем де Банан» и «Мараскин» фирмы Мария Бризар и Роже.
Весело насвистывая, мальчишка подошел к крыльцу и вдруг задумчиво раскрыл рот. Все крыльцо было занесено нетронутым снегом. Более того, дверь в сени была приоткрыта, и туда намело. Солнце вновь спряталось за тучи, сразу померкло, но ни в одном окне большой квартиры Попова свет не зажигали.
Мальчишку объял страх. И все же любопытство взяло верх. Он пролез в узкую щель двери, и под его неуверенными шагами заскрипели деревянные ступени. Неожиданно тишину огласил дикий вопль мальчишки:
— Ааа!… Мерлый человек!
Он пулей вылетел в пустынный двор, оттуда на улицу.
Надо было так случиться (и это не выдумка автора!), что мальчишка едва не сбил с ног человека, который, как выяснится, имеет некоторое отношение к этой истории. На случайном прохожем была военная шинель и полковничьи погоны.
— Дяденька военный, — залепетал мальчишка, — там, — он махнул рукой в сторону флигеля, — мерлый человек лежит!
— Что такое, какой такой «мерлый»?
— Сам сейчас видел, вы пойдите посмотрите… Полковник изменился в лице. Он напряженно что— то обдумывал.
В этот момент со стороны Воздвиженки выкатились низкие розвальни. Завернутые в большую медвежью полость, в санях расположились несколько полицейских чинов.
Полковник шагнул на дорогу, замахал рукой:
— Стойте, стойте!
Розвальни, раскатившись, остановились не сразу. Из них выскочил высокий узкоплечий полицейский:
— Частный пристав Тверской части — Гольм! Что случилось?
— Вот, — полковник кивнул на мальчишку, — утверждает, будто в этом доме что-то не ладно. Говорит, какой-то мертвый…
— Истинный крест, дяденька полицейский!
Гольм недовольно хмыкнул. Экспедиция отправлялась по доносу о делании фальшивых купюр, здесь же, в Верхнем Кисловском переулке. Теперь планы рушились. Мгновение поколебавшись, он обратился к своим товарищам:
— Полковник Козеровский, попрошу вас, пойдемте со мной! Извозчик, поворачивай обратно, пришли сюда медиков да попроси, может, Ребров приедет. Мальчик, беги, найди дворника. Пусть прихватит свечи — уже темно, да возьмет кого-нибудь с собой — будут понятыми. Господин полковник, вас не затруднит сопровождать нас?
— С какой стати? — возмутился полковник. — Я случайный прохожий.
— Представьтесь, пожалуйста! — мягко, но твердо попросил Гольм.
— Полковник от инфантерии Веловзоров. Вот моя визитная карточка. Я сейчас живу у Ильинских ворот, в доме Семенова, хотя постоянное жительство имею в Коломенском уезде.
— Честь имею! — козырнул Гольм.
КРОВЬ НА СТУПЕНЯХ
На ходу застегивая рваный нагольный тулуп, к Гольму подбежал громадный мужик лет сорока, с пышной, уже начавшей седеть бородой. Он суетливо представился:
— Лука Степанов, здешний дворник! А это, — он ткнул пальцем в сторону невысокой бабы с вострыми глазами, наспех повязанной крест-накрест шерстяным платком, — моя супружница Дарья. Привел, как приказано.
Из его рукава высовывалась ладонь левой руки, перевязанная грязной окровавленной тряпкой.
Лука Степанов был спокойный и работящий мужик. Но раз в месяц он крепко напивался. И вот тогда впадал в беспамятство, становился страшным: бил жену и двоих детей (третья — дочка лет пяти, умерла от крупозного воспаления легких как раз перед Новым Годом), пропивал с себя одежду, выносил из дома все, что попадалось ему под руку.
Хозяин знал о проделках Луки, но терпел его выходки: свои дворницкие обязанности он исполнял с усердием, да и семью его было жалко.
— Кто живет вон в том флигеле? — спросил Козеровский.
— Отставной капитан Попов со своей прислугой Марией Нордман, — торопливо отвечал Лука.
Увязая в снегу, процессия двинулась к флигелю. Гольм повернулся к дворнику:
— Что Попов, богатый человек?
— Досконально знать не многим, но они дают деньги под заклад. — И, сбавив тон, доверительно добавил: — Они человек одинокий, вновь прибывший, родственников не имеет вовсе. Ну, моя Дарья раз в неделю бывает у господина Попова, полы моет. Платят за это два рубля в месяц. Тихо живут!
Подошли к флигелю. Гольм сапогом осторожно смахнул с крыльца снег. Дарья, следившая за всем происходящим внимательным лихорадочным взглядом, вскрикнула:
— Ай, кровь на ступенях!
Открыли шире двери. Впереди, освещая дорогу свечой, шел Козеровский. Это был пятидесятилетний желчный человек, за двадцать семь лет бессрочной службы достигший должности полицейского пристава. Он считал себя первостатейным сыщиком, не оцененным начальством и обойденным наградами. Козеровский любил подчеркивать свое превосходство, свою проницательность и бездарность окружающих.
Москва жила сытно и спокойно. Убийства были редки. Теперь же Козеровскому представлялся счастливый случай отличиться.
— Посмотрите, Гольм, — он осветил свечой пятна крови на ступенях и стене, — у преступника ранена левая рука. Спускаясь с лестницы, он, очевидно, чувствовал слабость и был вынужден даже опираться на стену.
Дарья, державшая другую свечу, все время норовила пройти вперед. Вот и теперь она угодливо опустила свечу, показывая Гольму округлые пятна крови на ступенях. Она первой прошла наверх, делая пояснения:
— Справа — спальня и кабинет Ильи Егоровича Попова, слева — вот тут, возле лестницы — комната служанки Марьи Нордман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Ландсберг порой говаривал:
— Человеку для счастья надо интересную работу и любимую жену.
Волей рока на далеком острове он нашел свое счастье, свою любовь, свое признание.
ДЬЯВОЛЬСКИЙ ПЕРСТЕНЬ
ГРИГОРИЮ ДЕШАЛЫТУ
Сыщикам с самого начала было ясно: убийца — преступник неопытный. Но вопреки этому он так ловко сумел замести следы, что, казалось, рука правосудия никогда его не достанет. Однако, как очень часто бывает, в дело вмешался случай — и случай невероятный…
СНЕГ НА КРЫЛЬЦЕ
Два дня задувала метель. Без конца валил сухой колючий снег. Лишь к вечеру 14 января небо над Москвой как-то сразу просветлело, ветер стих, мороз крепчал. Сквозь разрывы в черных облаках проглянул апельсиновый диск заходящего солнца. Его слабо-розовые лучи коснулись стен приземистого дома о двух флигелях по Верхнему Кисловскому переулку.
Это было одно из владений крупного виноторговца Ивана Шелягина, державшего склад и магазин в Охотном ряду. Второй этаж правого флигеля с минувшей осени Шелягин сдавал Илье Попову, отставному капитану, перебравшемуся из Петербурга. Попов оплачивал аренду помесячно. За платой и был послан к нему мальчик — слуга Шелягина. Поскольку все это случилось в именины Попова — в день святого Ильи, купец послал Попову подарок, две бутылки ликера — «Крем де Банан» и «Мараскин» фирмы Мария Бризар и Роже.
Весело насвистывая, мальчишка подошел к крыльцу и вдруг задумчиво раскрыл рот. Все крыльцо было занесено нетронутым снегом. Более того, дверь в сени была приоткрыта, и туда намело. Солнце вновь спряталось за тучи, сразу померкло, но ни в одном окне большой квартиры Попова свет не зажигали.
Мальчишку объял страх. И все же любопытство взяло верх. Он пролез в узкую щель двери, и под его неуверенными шагами заскрипели деревянные ступени. Неожиданно тишину огласил дикий вопль мальчишки:
— Ааа!… Мерлый человек!
Он пулей вылетел в пустынный двор, оттуда на улицу.
Надо было так случиться (и это не выдумка автора!), что мальчишка едва не сбил с ног человека, который, как выяснится, имеет некоторое отношение к этой истории. На случайном прохожем была военная шинель и полковничьи погоны.
— Дяденька военный, — залепетал мальчишка, — там, — он махнул рукой в сторону флигеля, — мерлый человек лежит!
— Что такое, какой такой «мерлый»?
— Сам сейчас видел, вы пойдите посмотрите… Полковник изменился в лице. Он напряженно что— то обдумывал.
В этот момент со стороны Воздвиженки выкатились низкие розвальни. Завернутые в большую медвежью полость, в санях расположились несколько полицейских чинов.
Полковник шагнул на дорогу, замахал рукой:
— Стойте, стойте!
Розвальни, раскатившись, остановились не сразу. Из них выскочил высокий узкоплечий полицейский:
— Частный пристав Тверской части — Гольм! Что случилось?
— Вот, — полковник кивнул на мальчишку, — утверждает, будто в этом доме что-то не ладно. Говорит, какой-то мертвый…
— Истинный крест, дяденька полицейский!
Гольм недовольно хмыкнул. Экспедиция отправлялась по доносу о делании фальшивых купюр, здесь же, в Верхнем Кисловском переулке. Теперь планы рушились. Мгновение поколебавшись, он обратился к своим товарищам:
— Полковник Козеровский, попрошу вас, пойдемте со мной! Извозчик, поворачивай обратно, пришли сюда медиков да попроси, может, Ребров приедет. Мальчик, беги, найди дворника. Пусть прихватит свечи — уже темно, да возьмет кого-нибудь с собой — будут понятыми. Господин полковник, вас не затруднит сопровождать нас?
— С какой стати? — возмутился полковник. — Я случайный прохожий.
— Представьтесь, пожалуйста! — мягко, но твердо попросил Гольм.
— Полковник от инфантерии Веловзоров. Вот моя визитная карточка. Я сейчас живу у Ильинских ворот, в доме Семенова, хотя постоянное жительство имею в Коломенском уезде.
— Честь имею! — козырнул Гольм.
КРОВЬ НА СТУПЕНЯХ
На ходу застегивая рваный нагольный тулуп, к Гольму подбежал громадный мужик лет сорока, с пышной, уже начавшей седеть бородой. Он суетливо представился:
— Лука Степанов, здешний дворник! А это, — он ткнул пальцем в сторону невысокой бабы с вострыми глазами, наспех повязанной крест-накрест шерстяным платком, — моя супружница Дарья. Привел, как приказано.
Из его рукава высовывалась ладонь левой руки, перевязанная грязной окровавленной тряпкой.
Лука Степанов был спокойный и работящий мужик. Но раз в месяц он крепко напивался. И вот тогда впадал в беспамятство, становился страшным: бил жену и двоих детей (третья — дочка лет пяти, умерла от крупозного воспаления легких как раз перед Новым Годом), пропивал с себя одежду, выносил из дома все, что попадалось ему под руку.
Хозяин знал о проделках Луки, но терпел его выходки: свои дворницкие обязанности он исполнял с усердием, да и семью его было жалко.
— Кто живет вон в том флигеле? — спросил Козеровский.
— Отставной капитан Попов со своей прислугой Марией Нордман, — торопливо отвечал Лука.
Увязая в снегу, процессия двинулась к флигелю. Гольм повернулся к дворнику:
— Что Попов, богатый человек?
— Досконально знать не многим, но они дают деньги под заклад. — И, сбавив тон, доверительно добавил: — Они человек одинокий, вновь прибывший, родственников не имеет вовсе. Ну, моя Дарья раз в неделю бывает у господина Попова, полы моет. Платят за это два рубля в месяц. Тихо живут!
Подошли к флигелю. Гольм сапогом осторожно смахнул с крыльца снег. Дарья, следившая за всем происходящим внимательным лихорадочным взглядом, вскрикнула:
— Ай, кровь на ступенях!
Открыли шире двери. Впереди, освещая дорогу свечой, шел Козеровский. Это был пятидесятилетний желчный человек, за двадцать семь лет бессрочной службы достигший должности полицейского пристава. Он считал себя первостатейным сыщиком, не оцененным начальством и обойденным наградами. Козеровский любил подчеркивать свое превосходство, свою проницательность и бездарность окружающих.
Москва жила сытно и спокойно. Убийства были редки. Теперь же Козеровскому представлялся счастливый случай отличиться.
— Посмотрите, Гольм, — он осветил свечой пятна крови на ступенях и стене, — у преступника ранена левая рука. Спускаясь с лестницы, он, очевидно, чувствовал слабость и был вынужден даже опираться на стену.
Дарья, державшая другую свечу, все время норовила пройти вперед. Вот и теперь она угодливо опустила свечу, показывая Гольму округлые пятна крови на ступенях. Она первой прошла наверх, делая пояснения:
— Справа — спальня и кабинет Ильи Егоровича Попова, слева — вот тут, возле лестницы — комната служанки Марьи Нордман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87