Унесли даже его хренов ноутбук, приятель. И паспорт отобрали.
- На случай, если он попытается бежать из страны.
- Да, но у него тут семья. Жена читает лекции по теории медиа в Вестминстерском университете. Никаких обвинений ему не предъявлено, вот я и подумал, а не мог бы ты выяснить, что это: обычное запугивание или что покруче. То есть достаточно ли это серьезно. Он работает над книгой, а у него забрали все файлы и весь материал для исследований.
- Диски и прочие записи были американские?
- Конечно. Джефф пишет о слэшерах, фильмах-«потро-шилках». Кое-что из этой дряни запрещено, прочее изрезано до неузнаваемости. В наше время самый невинный двухчасовой фильм запросто сокращается минут на тридцать с подачи Британского бюро киноцензоров. Нынче, приятель, режут даже диснеевские мультики, а уж Джеффовы фильмы ужасов - подавно, - пояснил Ник, закатывая глаза и держа по обе стороны лица выгнутые крючьями пальцы. - Все это было запрещено, когда началась истерия насчет гнусностей на видео в восьмидесятые.
- Попробую что-нибудь выяснить. Но обратно он ничего не получит.
- Если не DVD и не записи, то, может, хотя бы ноутбук пройдет через Т12?
- Я не смогу сделать копию с жесткого диска, Ник.
- Понятно. Но я должен был спросить.
- Я постараюсь разузнать об этом деле.
- Если что-то узнаешь, с меня пиво. А сейчас мне надо бежать. Ночной показ последнего Клинта Иствуда. Новые доказательства, что есть жизнь после смерти, но это хотя бы американская продукция.
- Надеюсь, тебя не тронут блюстители нравов из Лиги благопристойности.
- Это частный просмотр в частном зальчике «Сони». Только так журналист теперь может увидеть нечто стоящее.
Ник дал мне запись (копию первого альбома нового крутого блюз-гитариста из Алабамы по имени Карпентер Хилл), прикончил свою порцию и ушел. Я допил свой «Кроненбург» и тоже подался прочь. Слишком взвинченный, чтобы вернуться домой, я отправился на Аппер-стрит и стал прогуливаться среди толпы, двигавшейся под взглядом десятков камер безопасности, мимо освещенных магазинчиков, людных баров и островков со столиками, расставленными на улице близ ресторанов. Половина пивных в Ислингтоне изображает фермерские кухни, монгольские юрты или влажные мини-леса с обилием папоротников, пальметто и льющимся со всех сторон птичьим пением. В одном из них через каждый час пускают часовой ливень, а у дверей выдают плащи. Прочие же банальные шумные бары полны малолетних любителей техники с интерактивными беджами. Этот народ выходит в сеть на вечеринках и изображает, будто это настоящее удовольствие.
Я выбрал «Почту», последнюю настоящую прокуренную пивную на Аппер-стрит, где, что ни ленч, толкутся почтальоны, оттрубившие смену. Сейчас здесь смотрели бразильский чемпионат по водным лыжам среди женщин. Я опрокинул пару пинт, выкурил полпачки, а затем подался на Кросс-стрит в сторону Эссекс-роуд. Купил шестибаночную упаковку пива и ужин навынос в греческом кафе возле бывшего египетского кинотеатра - и покатил по старым дорогам с пакетом жареной рыбы с картошкой, который раскрыл на соседнем сиденье, с холодной банкой пива между колен и с сигаретой в зубах.
Старые привычки. Пить и рулить. Пить и курить. Рулить, пить и курить.
Когда я еще работал в патруле, мне больше всего нравилось ездить по ночам, особенно преследуя бандитов. Погоня оживляла унылую смену и всегда служила поводом для хорошего анекдота, даже если заканчивалась ничем. Два года был у меня сносный напарник, Тревор Бейли, бесстрашный лихой водитель. И полицейский хоть куда. Он ни разу не упоминал о моем росте. И почти не использовал ни одной из моих кличек. Он говорил, что я не хуже констеблей-женщин умею сообщать дурные новости встревоженным недоверчивым родственникам. Его убили в позапрошлом феврале, когда он пытался отобрать ножу маньяка. Этот гад вошел в супермаркет и принялся полосовать покупателей и персонал. Все произошло после Инфовойны, еду еще выдавали по талонам, а убийца Тревора оказался разорившимся мелким торговцем. Не раз поздними вечерами я вспоминал Тревора. Как он, сосредоточившись на дороге, гонит машину на предельной скорости. Сверкает мигалка, воет сирена. Все уступают нам дорогу, а мы несемся вперед, то вылетая на встречную полосу, то проскакивая на красный свет. Ветер визжит, а в машине так чудесно пахнет горячим маслом…
Теперь я ехал нашими старыми маршрутами в своем «мини», классическом «Купер СЕ» темно-зеленого цвета, с двумя широкими полосами на капоте, белой крышей, с отменным двигателем, хромированными дисками и кожаными сиденьями. Хотя, если честно, я запустил свой экипаж до невозможности. Иногда вспоминал, что надо бы долить антифриз, сменить масло и поставить новый фильтр, но не находил для этого времени. Крылья ржавели, левую фару с пассажирской стороны я заклеил скотчем. Стоп-сигналы не работали - месяца два назад меня опрокинула патрульная машина. Из разошедшихся швов сидений выползала набивка, а на заднем скопилась гора полиэтиленовых мешков, набитых старыми газетами, которые я всякий раз собирался выбросить в контейнер для мусора, но забывал. Еще там валялись полупустые канистры с антифризом и маслом, всякого рода упаковки из-под готовых закусок и с полдюжины штрафных квитанций за парковку.
Я ехал на северо-запад, и кассета с подборкой старого панк-рока играла на полную мощность в блаупунктовской магнитоле, которую я сам установил. Когда-то это устройство стоило больше, чем машина, но теперь оно безнадежно устарело. Его с легкостью превзошли CD, DVD и прочее.
Раньше мы с Ником обшаривали вулвортские супермаркеты в поисках редких альбомов «Спешиалс», «Джем», «Клэш» и концертных записей Игги Попа, чтобы воссоздать саундтрек нашей юности. Это все, что осталось от моего прошлого после того, как выгорела квартира.
Холлоуэй-роуд. Мужчина на автобусной остановке, турок или курд, погрозил проезжающему автомобилю жестянкой пива, точно ручной гранатой.
- Гребаные англичане! Гребаные, тупые английские козлы!
Студенты ошивались снаружи «Гаража». Парнишка стоял на коленях, и его рвало в канаву. Неподалеку - целое мусульманское семейство, женщины в покрывалах с головы до ног подгоняют стайку ребятишек. Они держатся позади мужчин в кожаных куртках и широких белых штанах. Семейство направляется куда-то на север мимо закрытых ставнями витрин магазинов старой мебели.
Десять минут одиннадцатого. Двадцать пять градусов. Влажность - восемьдесят восемь процентов. Повсюду камеры, приникшие к стенам зданий, следящие за дверями, за мостовой, за транспортом. Поворачивающиеся камеры, не упускающие объект.
А я все катил и катил.
Пять лет я служил патрульным. Затем меня перевели в управление, где я стал одним из невидимок, контролирующих файловые системы и потоки информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
- На случай, если он попытается бежать из страны.
- Да, но у него тут семья. Жена читает лекции по теории медиа в Вестминстерском университете. Никаких обвинений ему не предъявлено, вот я и подумал, а не мог бы ты выяснить, что это: обычное запугивание или что покруче. То есть достаточно ли это серьезно. Он работает над книгой, а у него забрали все файлы и весь материал для исследований.
- Диски и прочие записи были американские?
- Конечно. Джефф пишет о слэшерах, фильмах-«потро-шилках». Кое-что из этой дряни запрещено, прочее изрезано до неузнаваемости. В наше время самый невинный двухчасовой фильм запросто сокращается минут на тридцать с подачи Британского бюро киноцензоров. Нынче, приятель, режут даже диснеевские мультики, а уж Джеффовы фильмы ужасов - подавно, - пояснил Ник, закатывая глаза и держа по обе стороны лица выгнутые крючьями пальцы. - Все это было запрещено, когда началась истерия насчет гнусностей на видео в восьмидесятые.
- Попробую что-нибудь выяснить. Но обратно он ничего не получит.
- Если не DVD и не записи, то, может, хотя бы ноутбук пройдет через Т12?
- Я не смогу сделать копию с жесткого диска, Ник.
- Понятно. Но я должен был спросить.
- Я постараюсь разузнать об этом деле.
- Если что-то узнаешь, с меня пиво. А сейчас мне надо бежать. Ночной показ последнего Клинта Иствуда. Новые доказательства, что есть жизнь после смерти, но это хотя бы американская продукция.
- Надеюсь, тебя не тронут блюстители нравов из Лиги благопристойности.
- Это частный просмотр в частном зальчике «Сони». Только так журналист теперь может увидеть нечто стоящее.
Ник дал мне запись (копию первого альбома нового крутого блюз-гитариста из Алабамы по имени Карпентер Хилл), прикончил свою порцию и ушел. Я допил свой «Кроненбург» и тоже подался прочь. Слишком взвинченный, чтобы вернуться домой, я отправился на Аппер-стрит и стал прогуливаться среди толпы, двигавшейся под взглядом десятков камер безопасности, мимо освещенных магазинчиков, людных баров и островков со столиками, расставленными на улице близ ресторанов. Половина пивных в Ислингтоне изображает фермерские кухни, монгольские юрты или влажные мини-леса с обилием папоротников, пальметто и льющимся со всех сторон птичьим пением. В одном из них через каждый час пускают часовой ливень, а у дверей выдают плащи. Прочие же банальные шумные бары полны малолетних любителей техники с интерактивными беджами. Этот народ выходит в сеть на вечеринках и изображает, будто это настоящее удовольствие.
Я выбрал «Почту», последнюю настоящую прокуренную пивную на Аппер-стрит, где, что ни ленч, толкутся почтальоны, оттрубившие смену. Сейчас здесь смотрели бразильский чемпионат по водным лыжам среди женщин. Я опрокинул пару пинт, выкурил полпачки, а затем подался на Кросс-стрит в сторону Эссекс-роуд. Купил шестибаночную упаковку пива и ужин навынос в греческом кафе возле бывшего египетского кинотеатра - и покатил по старым дорогам с пакетом жареной рыбы с картошкой, который раскрыл на соседнем сиденье, с холодной банкой пива между колен и с сигаретой в зубах.
Старые привычки. Пить и рулить. Пить и курить. Рулить, пить и курить.
Когда я еще работал в патруле, мне больше всего нравилось ездить по ночам, особенно преследуя бандитов. Погоня оживляла унылую смену и всегда служила поводом для хорошего анекдота, даже если заканчивалась ничем. Два года был у меня сносный напарник, Тревор Бейли, бесстрашный лихой водитель. И полицейский хоть куда. Он ни разу не упоминал о моем росте. И почти не использовал ни одной из моих кличек. Он говорил, что я не хуже констеблей-женщин умею сообщать дурные новости встревоженным недоверчивым родственникам. Его убили в позапрошлом феврале, когда он пытался отобрать ножу маньяка. Этот гад вошел в супермаркет и принялся полосовать покупателей и персонал. Все произошло после Инфовойны, еду еще выдавали по талонам, а убийца Тревора оказался разорившимся мелким торговцем. Не раз поздними вечерами я вспоминал Тревора. Как он, сосредоточившись на дороге, гонит машину на предельной скорости. Сверкает мигалка, воет сирена. Все уступают нам дорогу, а мы несемся вперед, то вылетая на встречную полосу, то проскакивая на красный свет. Ветер визжит, а в машине так чудесно пахнет горячим маслом…
Теперь я ехал нашими старыми маршрутами в своем «мини», классическом «Купер СЕ» темно-зеленого цвета, с двумя широкими полосами на капоте, белой крышей, с отменным двигателем, хромированными дисками и кожаными сиденьями. Хотя, если честно, я запустил свой экипаж до невозможности. Иногда вспоминал, что надо бы долить антифриз, сменить масло и поставить новый фильтр, но не находил для этого времени. Крылья ржавели, левую фару с пассажирской стороны я заклеил скотчем. Стоп-сигналы не работали - месяца два назад меня опрокинула патрульная машина. Из разошедшихся швов сидений выползала набивка, а на заднем скопилась гора полиэтиленовых мешков, набитых старыми газетами, которые я всякий раз собирался выбросить в контейнер для мусора, но забывал. Еще там валялись полупустые канистры с антифризом и маслом, всякого рода упаковки из-под готовых закусок и с полдюжины штрафных квитанций за парковку.
Я ехал на северо-запад, и кассета с подборкой старого панк-рока играла на полную мощность в блаупунктовской магнитоле, которую я сам установил. Когда-то это устройство стоило больше, чем машина, но теперь оно безнадежно устарело. Его с легкостью превзошли CD, DVD и прочее.
Раньше мы с Ником обшаривали вулвортские супермаркеты в поисках редких альбомов «Спешиалс», «Джем», «Клэш» и концертных записей Игги Попа, чтобы воссоздать саундтрек нашей юности. Это все, что осталось от моего прошлого после того, как выгорела квартира.
Холлоуэй-роуд. Мужчина на автобусной остановке, турок или курд, погрозил проезжающему автомобилю жестянкой пива, точно ручной гранатой.
- Гребаные англичане! Гребаные, тупые английские козлы!
Студенты ошивались снаружи «Гаража». Парнишка стоял на коленях, и его рвало в канаву. Неподалеку - целое мусульманское семейство, женщины в покрывалах с головы до ног подгоняют стайку ребятишек. Они держатся позади мужчин в кожаных куртках и широких белых штанах. Семейство направляется куда-то на север мимо закрытых ставнями витрин магазинов старой мебели.
Десять минут одиннадцатого. Двадцать пять градусов. Влажность - восемьдесят восемь процентов. Повсюду камеры, приникшие к стенам зданий, следящие за дверями, за мостовой, за транспортом. Поворачивающиеся камеры, не упускающие объект.
А я все катил и катил.
Пять лет я служил патрульным. Затем меня перевели в управление, где я стал одним из невидимок, контролирующих файловые системы и потоки информации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92