на ее задумчивом бледном лбу появилась глубокая складка, как если бы она приняла какое-то решение, от которого уже никогда не отступится.
Картину Фердинанда вставили в раму и поместили в витрине. Барышни Левек первыми явились взглянуть на нее и нашли, что она не совсем закончена, а встревоженный поляк распустил по городу слух, что Сурдис принадлежит к новой живописной школе, отрицающей Рафаэля.
Тем не менее картина имела успех; находили, что это красиво; целые семьи приходили процессиями распознать, кто из школьников позировал Сурдису.
От всего этого положение Фердинанда в коллеже не улучшалось. Преподаватели были возмущены шумом, который возбудил в городе этот репетитор, развращенный до такой степени, что решился обратить вверенных его попечениям детей в натурщиков для своей картины. Все же его не уволили, а только взяли с него обещание на будущее остепениться. Когда Ренкен пришел к нему, чтобы выразить свой восторг, он нашел его в отчаянии: Фердинанд чуть не плакал и собирался отречься от живописи.
— Полноте! — сказал Ренкен со свойственным ему грубоватым добродушием. — Вы достаточно талантливы, чтобы презирать всех этих гусей... Не беспокойтесь — будет и на вашей улице праздник, вы выберетесь из нужды. Это говорю вам я; ведь я сам когда-то работал каменщиком... Главное, не оставляйте живописи, это важнее всего.
С тех пор для Фердинанда началась новая жизнь. Постепенно он сблизился с Моранами. Адель принялась копировать его картину, которую назвали «Прогулка». Акварели были заброшены. Адель пробовала свои силы в живописи маслом. Ренкен определил правильно: Адель как художник была родственна Сурдису: в ее собственных работах не хватало блеска, смелости, но она способна была, не останавливаясь ни перед какими трудностями, воспроизвести манеру молодого художника и даже превзошла его в законченности и мастерстве.
Сделанная ею копия картины, над которой она усиленно корпела, сблизила их. Адель постигла живописные приемы Фердинанда и в чем-то стала выие его; он был крайне изумлен, увидев двойника своей картины, воспроизведенной с какой-то чисто женской сдержанностью. Этот двойник был лишен индивидуальности оригинала, но не лишен своеобразной прелести.
В Меркере копия, сделанная Аделью, имела куда больший успех, чем сама картина. Но в городе начали сплетничать об ее отношениях с Фердинандом.
На самом же деле Фердинанд вовсе не думал о подобных вещах. Адель его нисколько не соблазняла. У него были порочные наклонности, которые он широко удовлетворял в другом месте, и эта маленькая мещаночка не возбуждала в нем никаких желаний, ее желтизна и полнота даже отталкивали его. Он относился к ней только как к товарищу по искусству. Все их разговоры были исключительно о живописи.
Фердинанд воспламенялся, мечтая о Париже, проклинал бедность, пригвоздившую его к Меркеру. Ах, будь у него деньги, послал бы он к черту этот коллеж! Он не сомневался, что в Париже его ищет успех. Необходимость зарабатывать себе на хлеб приводила его в бешенство.
Адель выслушивала его очень серьезно; казалось, что она вместе с ним обдумывала возможность его успехов. Потом она советовала ему не терять надежды, но ни одним намеком ни разу не обмолвилась, на что он может надеяться.
Однажды утром папашу Морана нашли в его лавочке мертвым. Он умер внезапно, от апоплексического удара, распаковывая ящик с кистями и красками. В течение двух недель Фердинанд не заходил в лавочку, не желая беспокоить мать и дочь в их горе.
Когда он возобновил свои посещения, то не нашел никаких перемен. Адель была в трауре, но не оставила своих занятий живописью; г-жа Моран, как всегда, дремала в своей комнате. И начались привычные беседы об искусстве, мечты о Париже и о славе.
Молодые люди сближались все теснее. Но ни малейшей вольности, никакого намека на любовь не проскальзывало в этой чисто духовной дружбе.
Как-то вечером Адель, более серьезная, чем обычно, объяснилась наконец откровенно. Ей казалось, что она изучила Фердинанда, и думала, что пришло время принять окончательное решение.
— Послушайте, — сказала она, пристально глядя на него своими ясными глазами, — я уже давно собираюсь поговорить с вами об одном проекте... Теперь я самостоятельна. Моя мать не идет в счет. Не обессудьте, я буду совершенно откровенна...
Он удивленно уставился на нее. Тогда без тени смущения, с большой простотой она обрисовала ему его положение, напомнила ему о его постоянных жалобах. Ведь ему не хватает только денег. Он может стать знаменитым через несколько лет, если у него будут деньги, для того чтобы уехать в Париж и спокойно там работать.
— Так вот, — заключила она, — позвольте мне помочь вам. Отец оставил мне пять тысяч франков ренты, и я могу ими свободно располагать, так как моя мать имеет отдельное обеспечение. Она нисколько во мне не нуждается.
Фердинанд стал протестовать. Никогда он не примет такой жертвы! Ведь это равносильно тому, чтобы обобрать ее. Она внимательно посмотрела на него и убедилась, что он действительно ничего не понял.
— Мы поедем в Париж, — вкрадчиво настаивала она, — будущее в наших руках...
И, видя, что он совершенно растерялся, она с улыбкой протянула ему руку и добавила приятельским тоном:
— Согласны вы жениться на мне, Фердинанд?.. Я буду в долгу перед вами, а не вы передо мной, — вы ведь знаете, я честолюбива. Да, я постоянно мечтаю о славе, и вы завоюете ее для меня.
Фердинанд бормотал что-то невнятное, он не мог прийти в себя от этого внезапного предложения, Адель же, не смущаясь его замешательством, продолжала развивать перед ним свой давно уже созревший план. Потом она материнским тоном сказала, что потребует от него только одного: он должен поклясться, что впредь будет хорошо себя вести. Беспутство может погубить его гений. Она дала ему понять, что его бесчинства ей известны, но что это ее не останавливает, — она надеется его исправить.
Фердинанд осознал наконец, какую сделку ему предлагала Адель: она вносит деньги — он обязан принести славу. Он не только не любил ее, но ему делалось не по себе при одной мысли о необходимости обладать ею. Тем не менее он опустился на колени и пытался благодарить ее; но не нашел ничего лучшего, как пробормотать:
— Вы будете моим добрым ангелом.
Несмотря на явную фальшь его поведения, Адель не выдержала своей холодной позы. Охваченная неподдельным чувством, она заключила Фердинанда в свои пылкие объятия и стала осыпать поцелуями его лицо, — ведь она давно полюбила его, соблазненная его молодостью и красотой. Долго сдерживаемая страсть прорвалась в ней. Совершенная его сделка удовлетворяла все ее желания, которые так долго находились под спудом.
Три недели спустя Адель женила на себе Фердинанда Сурдиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Картину Фердинанда вставили в раму и поместили в витрине. Барышни Левек первыми явились взглянуть на нее и нашли, что она не совсем закончена, а встревоженный поляк распустил по городу слух, что Сурдис принадлежит к новой живописной школе, отрицающей Рафаэля.
Тем не менее картина имела успех; находили, что это красиво; целые семьи приходили процессиями распознать, кто из школьников позировал Сурдису.
От всего этого положение Фердинанда в коллеже не улучшалось. Преподаватели были возмущены шумом, который возбудил в городе этот репетитор, развращенный до такой степени, что решился обратить вверенных его попечениям детей в натурщиков для своей картины. Все же его не уволили, а только взяли с него обещание на будущее остепениться. Когда Ренкен пришел к нему, чтобы выразить свой восторг, он нашел его в отчаянии: Фердинанд чуть не плакал и собирался отречься от живописи.
— Полноте! — сказал Ренкен со свойственным ему грубоватым добродушием. — Вы достаточно талантливы, чтобы презирать всех этих гусей... Не беспокойтесь — будет и на вашей улице праздник, вы выберетесь из нужды. Это говорю вам я; ведь я сам когда-то работал каменщиком... Главное, не оставляйте живописи, это важнее всего.
С тех пор для Фердинанда началась новая жизнь. Постепенно он сблизился с Моранами. Адель принялась копировать его картину, которую назвали «Прогулка». Акварели были заброшены. Адель пробовала свои силы в живописи маслом. Ренкен определил правильно: Адель как художник была родственна Сурдису: в ее собственных работах не хватало блеска, смелости, но она способна была, не останавливаясь ни перед какими трудностями, воспроизвести манеру молодого художника и даже превзошла его в законченности и мастерстве.
Сделанная ею копия картины, над которой она усиленно корпела, сблизила их. Адель постигла живописные приемы Фердинанда и в чем-то стала выие его; он был крайне изумлен, увидев двойника своей картины, воспроизведенной с какой-то чисто женской сдержанностью. Этот двойник был лишен индивидуальности оригинала, но не лишен своеобразной прелести.
В Меркере копия, сделанная Аделью, имела куда больший успех, чем сама картина. Но в городе начали сплетничать об ее отношениях с Фердинандом.
На самом же деле Фердинанд вовсе не думал о подобных вещах. Адель его нисколько не соблазняла. У него были порочные наклонности, которые он широко удовлетворял в другом месте, и эта маленькая мещаночка не возбуждала в нем никаких желаний, ее желтизна и полнота даже отталкивали его. Он относился к ней только как к товарищу по искусству. Все их разговоры были исключительно о живописи.
Фердинанд воспламенялся, мечтая о Париже, проклинал бедность, пригвоздившую его к Меркеру. Ах, будь у него деньги, послал бы он к черту этот коллеж! Он не сомневался, что в Париже его ищет успех. Необходимость зарабатывать себе на хлеб приводила его в бешенство.
Адель выслушивала его очень серьезно; казалось, что она вместе с ним обдумывала возможность его успехов. Потом она советовала ему не терять надежды, но ни одним намеком ни разу не обмолвилась, на что он может надеяться.
Однажды утром папашу Морана нашли в его лавочке мертвым. Он умер внезапно, от апоплексического удара, распаковывая ящик с кистями и красками. В течение двух недель Фердинанд не заходил в лавочку, не желая беспокоить мать и дочь в их горе.
Когда он возобновил свои посещения, то не нашел никаких перемен. Адель была в трауре, но не оставила своих занятий живописью; г-жа Моран, как всегда, дремала в своей комнате. И начались привычные беседы об искусстве, мечты о Париже и о славе.
Молодые люди сближались все теснее. Но ни малейшей вольности, никакого намека на любовь не проскальзывало в этой чисто духовной дружбе.
Как-то вечером Адель, более серьезная, чем обычно, объяснилась наконец откровенно. Ей казалось, что она изучила Фердинанда, и думала, что пришло время принять окончательное решение.
— Послушайте, — сказала она, пристально глядя на него своими ясными глазами, — я уже давно собираюсь поговорить с вами об одном проекте... Теперь я самостоятельна. Моя мать не идет в счет. Не обессудьте, я буду совершенно откровенна...
Он удивленно уставился на нее. Тогда без тени смущения, с большой простотой она обрисовала ему его положение, напомнила ему о его постоянных жалобах. Ведь ему не хватает только денег. Он может стать знаменитым через несколько лет, если у него будут деньги, для того чтобы уехать в Париж и спокойно там работать.
— Так вот, — заключила она, — позвольте мне помочь вам. Отец оставил мне пять тысяч франков ренты, и я могу ими свободно располагать, так как моя мать имеет отдельное обеспечение. Она нисколько во мне не нуждается.
Фердинанд стал протестовать. Никогда он не примет такой жертвы! Ведь это равносильно тому, чтобы обобрать ее. Она внимательно посмотрела на него и убедилась, что он действительно ничего не понял.
— Мы поедем в Париж, — вкрадчиво настаивала она, — будущее в наших руках...
И, видя, что он совершенно растерялся, она с улыбкой протянула ему руку и добавила приятельским тоном:
— Согласны вы жениться на мне, Фердинанд?.. Я буду в долгу перед вами, а не вы передо мной, — вы ведь знаете, я честолюбива. Да, я постоянно мечтаю о славе, и вы завоюете ее для меня.
Фердинанд бормотал что-то невнятное, он не мог прийти в себя от этого внезапного предложения, Адель же, не смущаясь его замешательством, продолжала развивать перед ним свой давно уже созревший план. Потом она материнским тоном сказала, что потребует от него только одного: он должен поклясться, что впредь будет хорошо себя вести. Беспутство может погубить его гений. Она дала ему понять, что его бесчинства ей известны, но что это ее не останавливает, — она надеется его исправить.
Фердинанд осознал наконец, какую сделку ему предлагала Адель: она вносит деньги — он обязан принести славу. Он не только не любил ее, но ему делалось не по себе при одной мысли о необходимости обладать ею. Тем не менее он опустился на колени и пытался благодарить ее; но не нашел ничего лучшего, как пробормотать:
— Вы будете моим добрым ангелом.
Несмотря на явную фальшь его поведения, Адель не выдержала своей холодной позы. Охваченная неподдельным чувством, она заключила Фердинанда в свои пылкие объятия и стала осыпать поцелуями его лицо, — ведь она давно полюбила его, соблазненная его молодостью и красотой. Долго сдерживаемая страсть прорвалась в ней. Совершенная его сделка удовлетворяла все ее желания, которые так долго находились под спудом.
Три недели спустя Адель женила на себе Фердинанда Сурдиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127