В Эксе она живо бы переколотила у нас всю посуду.
Наис явно не заслуживала за свою оплошность такой головомойки, и когда девушка вышла, г-жа Ростан сочла своим долгом утихомирить сына.
— Что ты так напал на бедняжку, можно подумать, что ты ее не выносишь. Пожалуйста, будь с ней поласковей. Ведь в детстве вы вместе играли, кроме того, она здесь вовсе не на положении простой служанки.
— Ах, надоела мне она, — ответил Фредерик, притворно ворчливым тоном.
В тот же вечер, когда стемнело, Наис и Фредерик встретились в уголке земляной террасы. Впервые они оказались наедине. Из дома их не могли услышать. Недвижный воздух был напоен смолистым ароматом сосен, за день нагретых солнцем. Наис тихо обратилась к Фредерику на «ты», совсем как в детстве:
— Зачем ты бранил меня, Фредерик?.. Какой ты злой!
Вместо ответа он взял ее за руки, привлек к себе и поцеловал в губы. Она не противилась, но тут же убежала, а он, боясь выдать матери свое волнение, присел на парапет террасы. Десять минут спустя девушка, как обычно, с горделиво-спокойным видом прислуживала за столом.
Фредерик и Наис не уславливались о свидании. Просто однажды ночью они встретились под оливковым деревом, на краю обрыва. Во время ужина они то и дело обменивались страстным взглядом. Стояла жаркая ночь, время близилось к часу, а Фредерик курил у окна папиросу за папиросой, всматриваясь в темноту. Но вот по террасе проскользнула неясная тень. Он больше не колебался. Он спустился на крышу сарая, а оттуда с помощью длинных шестов, стоявших в углу, спрыгнул на землю, — так он не рисковал разбудить мать. Очутившись внизу, он пошел напрямик к старой оливе, уверенный, что Наис ждет его.
— Ты здесь? — прошептал он.
— Да, — ответила она просто.
— Он сел рядом с ней на солому, обнял ее за талию, она склонила голову ему на плечо. С минуту они молчали. Старое узловатое дерево раскинуло над ними шатер серебристой листвы. У ног их в сиянии звезд расстилалась черная неподвижная морская гладь. В глубине залива туманная дымка скрывала Марсель. Слева мигал одинокий глаз маяка Планье, пронизывая желтым лучом ночную тьму, — и как смягчал, как трогал душу этот мерцающий свет, который то исчезал, то вспыхивал вновь.
— Отца разве дома нет? — заговорил Фредерик.
— Я вылезла в окно, — ответила Наис глубоким грудным голосом.
Они не говорили о своей любви. Любовь им сопутствовала с детства. Теперь они вспоминали игры тех лет, ребяческие забавы, в которых и тогда уже сквозило желание. И отдаться ласкам в эту ночь им казалось таким естественным. Слова были излишни, оба жаждали принадлежать друг другу. Он находил ее прекрасной. Его возбуждало ее загорелое тело, дышавшее ароматом полей, а она, знавшая одни побои, гордилась, что ее любит молодой хозяин. Она отдалась ему. Влюбленные расстались, когда забрезжил рассвет, и тем же путем возвратились домой.
III
Какая чудесная пора! Ни одного дождливого дня! Ни одного облачка на атласной лазури неба. Розовый восход искрится хрусталем, а закат сверкает золотой россыпью. Жара уже спала. Как только подымется солнце, дует морской бриз и утихает, лишь когда оно зайдет. Чудесные прохладные ночи напоены запахами душистых растений, которые нагрелись за день и благоухают во мраке.
Благословенный край! Залив лежит в объятиях скал, а острова в открытом море заслоняют собой горизонт; море кажется огромным водоемом, огромным озером, ярко-синим в хорошую погоду. У подножия гор, в глубине залива, на холмах расположились уступами дома Марселя. В погожий день, когда воздух прозрачен, из Эстака виден серый мол Жольетты, а над ним высятся тонкие мачты судов, стоящих в порту. На берегу, среди густой зелени, прячутся дома; на вершине скалы белеет на фоне неба церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард. Между Марселем и Эстаком побережье, изрезанное глубокими бухтами, образует дугу; вокруг стоят заводы, из их высоких труб поднимаются султаны дыма. В знойные полуденные часы море почти черное, оно мирно спит между двумя грядами белых скал, по склонам которых солнце разбросало теплые желто-коричневые блики. Красноватые горы испещрены темно-зелеными пятнами сосен. Эта величественная картина — уголок Востока, представший взору в ослепительном сиянии дня.
Эстак имеет выход не только к морю. Через деревню, прилепившуюся к горам, пролегает много дорог, которые теряются среди хаоса взорванных скал. Железная дорога из Марселя в Лион проходит между огромными утесами, по мостам, перекинутым через пропасти, неожиданно ныряет в скалу и тянется полтора лье но Нертскому тоннелю — самому длинному во Франции. Ничто не может сравниться с диким величием этого края, где все восхищает: ущелья и скалы, узкие тропки, которые змеятся в глубине пропасти, отвесные голые склоны цвета ржавчины и крови, кое-где поросшие соснами. Иногда ущелье расширяется, и в глубине каменистой долины видишь рощицу тощих олив, одинокий белый домик с затворенными ставнями. Дальше, в густых зарослях колючего кустарника, снова чуть заметные тропинки, на каждом шагу следы обвалов, пересохшие горные потоки — всякие неожиданности, встречающие вас на этих пустынных высотах. Вверху, над черной каймой сосен, протянулась голубая лента неба.
А между скалами и морем тянется узкая прибрежная полоса красноватой земли. Она вся в глубоких ямах, откуда для выделки черепицы, — основной промысел края, — добывают глину. На этой растрескавшейся, высохшей, изрытой почве, словно опаленной знойным дыханием страсти, растут редкие чахлые деревца. Дороги как будто покрыты слоем мела, нога утопает в нем по щиколотку, и при малейшем ветерке вздымаются облака белой пыли, оседающей на живой изгороди. На раскалившихся стенах мирно спят маленькие серые ящерицы, а из пожелтевшей травы, потрескивая, словно искры, вылетающие из костра, выскакивают тучи кузнечиков. В знойный душный полдень воздух недвижим, все разомлело от жары, и лишь монотонное пение цикад оживляет сонное царство.
Целый месяц Наис и Фредерик жили своей любовью в этом огненном крае. Казалось, жар небес зажег их кровь. Первую неделю они проводили ночи над обрывом, под сенью старой оливы. Они вкушали неизъяснимое блаженство. Прохладные дуновения ночи, подобно студеному роднику, освежали их разгоряченные лица и руки, успокаивали их пыл. Внизу, у прибрежных скал, сладострастно и глухо стонало море. Резкий запах водорослей опьянял их, будил желания. Обняв друг друга, они глядели в сладостной истоме на противоположный берег, где сверкал огнями ночной Марсель, где на воду ложились кроваво-красные блики портовых фонарей и огоньки газовых рожков, которые тянулись в обе стороны от пристани, обрисовывали извилистые улочки предместья. В центре над городом стояло зарево от ярких огней, а две полосы света, прочертившие небо, четко обрисовывали сад на холме Бонапарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Наис явно не заслуживала за свою оплошность такой головомойки, и когда девушка вышла, г-жа Ростан сочла своим долгом утихомирить сына.
— Что ты так напал на бедняжку, можно подумать, что ты ее не выносишь. Пожалуйста, будь с ней поласковей. Ведь в детстве вы вместе играли, кроме того, она здесь вовсе не на положении простой служанки.
— Ах, надоела мне она, — ответил Фредерик, притворно ворчливым тоном.
В тот же вечер, когда стемнело, Наис и Фредерик встретились в уголке земляной террасы. Впервые они оказались наедине. Из дома их не могли услышать. Недвижный воздух был напоен смолистым ароматом сосен, за день нагретых солнцем. Наис тихо обратилась к Фредерику на «ты», совсем как в детстве:
— Зачем ты бранил меня, Фредерик?.. Какой ты злой!
Вместо ответа он взял ее за руки, привлек к себе и поцеловал в губы. Она не противилась, но тут же убежала, а он, боясь выдать матери свое волнение, присел на парапет террасы. Десять минут спустя девушка, как обычно, с горделиво-спокойным видом прислуживала за столом.
Фредерик и Наис не уславливались о свидании. Просто однажды ночью они встретились под оливковым деревом, на краю обрыва. Во время ужина они то и дело обменивались страстным взглядом. Стояла жаркая ночь, время близилось к часу, а Фредерик курил у окна папиросу за папиросой, всматриваясь в темноту. Но вот по террасе проскользнула неясная тень. Он больше не колебался. Он спустился на крышу сарая, а оттуда с помощью длинных шестов, стоявших в углу, спрыгнул на землю, — так он не рисковал разбудить мать. Очутившись внизу, он пошел напрямик к старой оливе, уверенный, что Наис ждет его.
— Ты здесь? — прошептал он.
— Да, — ответила она просто.
— Он сел рядом с ней на солому, обнял ее за талию, она склонила голову ему на плечо. С минуту они молчали. Старое узловатое дерево раскинуло над ними шатер серебристой листвы. У ног их в сиянии звезд расстилалась черная неподвижная морская гладь. В глубине залива туманная дымка скрывала Марсель. Слева мигал одинокий глаз маяка Планье, пронизывая желтым лучом ночную тьму, — и как смягчал, как трогал душу этот мерцающий свет, который то исчезал, то вспыхивал вновь.
— Отца разве дома нет? — заговорил Фредерик.
— Я вылезла в окно, — ответила Наис глубоким грудным голосом.
Они не говорили о своей любви. Любовь им сопутствовала с детства. Теперь они вспоминали игры тех лет, ребяческие забавы, в которых и тогда уже сквозило желание. И отдаться ласкам в эту ночь им казалось таким естественным. Слова были излишни, оба жаждали принадлежать друг другу. Он находил ее прекрасной. Его возбуждало ее загорелое тело, дышавшее ароматом полей, а она, знавшая одни побои, гордилась, что ее любит молодой хозяин. Она отдалась ему. Влюбленные расстались, когда забрезжил рассвет, и тем же путем возвратились домой.
III
Какая чудесная пора! Ни одного дождливого дня! Ни одного облачка на атласной лазури неба. Розовый восход искрится хрусталем, а закат сверкает золотой россыпью. Жара уже спала. Как только подымется солнце, дует морской бриз и утихает, лишь когда оно зайдет. Чудесные прохладные ночи напоены запахами душистых растений, которые нагрелись за день и благоухают во мраке.
Благословенный край! Залив лежит в объятиях скал, а острова в открытом море заслоняют собой горизонт; море кажется огромным водоемом, огромным озером, ярко-синим в хорошую погоду. У подножия гор, в глубине залива, на холмах расположились уступами дома Марселя. В погожий день, когда воздух прозрачен, из Эстака виден серый мол Жольетты, а над ним высятся тонкие мачты судов, стоящих в порту. На берегу, среди густой зелени, прячутся дома; на вершине скалы белеет на фоне неба церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард. Между Марселем и Эстаком побережье, изрезанное глубокими бухтами, образует дугу; вокруг стоят заводы, из их высоких труб поднимаются султаны дыма. В знойные полуденные часы море почти черное, оно мирно спит между двумя грядами белых скал, по склонам которых солнце разбросало теплые желто-коричневые блики. Красноватые горы испещрены темно-зелеными пятнами сосен. Эта величественная картина — уголок Востока, представший взору в ослепительном сиянии дня.
Эстак имеет выход не только к морю. Через деревню, прилепившуюся к горам, пролегает много дорог, которые теряются среди хаоса взорванных скал. Железная дорога из Марселя в Лион проходит между огромными утесами, по мостам, перекинутым через пропасти, неожиданно ныряет в скалу и тянется полтора лье но Нертскому тоннелю — самому длинному во Франции. Ничто не может сравниться с диким величием этого края, где все восхищает: ущелья и скалы, узкие тропки, которые змеятся в глубине пропасти, отвесные голые склоны цвета ржавчины и крови, кое-где поросшие соснами. Иногда ущелье расширяется, и в глубине каменистой долины видишь рощицу тощих олив, одинокий белый домик с затворенными ставнями. Дальше, в густых зарослях колючего кустарника, снова чуть заметные тропинки, на каждом шагу следы обвалов, пересохшие горные потоки — всякие неожиданности, встречающие вас на этих пустынных высотах. Вверху, над черной каймой сосен, протянулась голубая лента неба.
А между скалами и морем тянется узкая прибрежная полоса красноватой земли. Она вся в глубоких ямах, откуда для выделки черепицы, — основной промысел края, — добывают глину. На этой растрескавшейся, высохшей, изрытой почве, словно опаленной знойным дыханием страсти, растут редкие чахлые деревца. Дороги как будто покрыты слоем мела, нога утопает в нем по щиколотку, и при малейшем ветерке вздымаются облака белой пыли, оседающей на живой изгороди. На раскалившихся стенах мирно спят маленькие серые ящерицы, а из пожелтевшей травы, потрескивая, словно искры, вылетающие из костра, выскакивают тучи кузнечиков. В знойный душный полдень воздух недвижим, все разомлело от жары, и лишь монотонное пение цикад оживляет сонное царство.
Целый месяц Наис и Фредерик жили своей любовью в этом огненном крае. Казалось, жар небес зажег их кровь. Первую неделю они проводили ночи над обрывом, под сенью старой оливы. Они вкушали неизъяснимое блаженство. Прохладные дуновения ночи, подобно студеному роднику, освежали их разгоряченные лица и руки, успокаивали их пыл. Внизу, у прибрежных скал, сладострастно и глухо стонало море. Резкий запах водорослей опьянял их, будил желания. Обняв друг друга, они глядели в сладостной истоме на противоположный берег, где сверкал огнями ночной Марсель, где на воду ложились кроваво-красные блики портовых фонарей и огоньки газовых рожков, которые тянулись в обе стороны от пристани, обрисовывали извилистые улочки предместья. В центре над городом стояло зарево от ярких огней, а две полосы света, прочертившие небо, четко обрисовывали сад на холме Бонапарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127