Она ссылалась на усталость. Да и в самом деле она чувствовала себя разбитой, ибо, не в пример Фредерику, целый день была на ногах. Они расположились, как обычно, на краю обрыва, — против них сверкал огнями Марсель. Вдали светился маяк Планье. Наис неотрывно глядела в ту сторону, пока тихо но уснула на плече Фредерика. Он не шевелился; мало-помалу и он поддался усталости и тоже задремал. Дыхание их смешалось, они уснули в объятиях друг друга.
Ни звука вокруг. Лишь стрекочут в траве кузнечики. Подобно влюбленным, спало и море. Вдруг во мраке возник какой-то черный силуэт. То приближался старик Микулен. Проснувшись от скрипа окна, он не нашел дочери в ее комнате и вышел, прихватив с собой на всякий случай топорик. Он разглядел под деревом темное пятно и с силой сжал топорище. Но влюбленные спали безмятежным сном; он приблизился, заглянул им в лицо. Слабый возглас вырвался из его груди. Он узнал молодого хозяина. Убить на месте! Нет, за это поплатишься дорого: на земле останутся следы крови. Он поднялся, на его обветренном, искаженном яростью лице залегли складки злобной решимости. Крестьянин в открытую не убивает барина, барин даже в могиле сильнее его. Старик Микулен покачал головой и, не нарушив сна влюбленных, крадучись удалился.
Когда Наис незадолго до рассвета вернулась домой, опасаясь, как бы ее не хватились, окно по-прежнему было раскрыто. За завтраком отец как ни в чем не бывало смотрел на нее, пока она ела, и девушка успокоилась: «Должно быть, он ни о чем не догадывается».
IV
— Господин Фредерик, сдается мне, вы совсем забросили рыбную ловлю, — сказал как-то вечером папаша Микулен.
Госпожа Ростан сидела на террасе в тени сосен и вышивала носовой платочек, а ее сын растянулся рядом и забавы ради бросал в воду мелкие камешки.
— Да, совсем я разленился, — ответил молодой человек.
— Ну и зря, — сказал арендатор. — Вчера в вершах было полным-полно рыбы. В эту пору наловишь сколько душе угодно. Да и развлечетесь. Поедемте завтра поутру?
У него был такой благодушный вид, что Фредерик, подумав о Наис, не решился ему перечить.
— Боже мой, да я охотно поеду, только разбудите меня, а то на рассвете я сплю как убитый.
Госпожа Ростан, слегка встревожившись, опустила вышиванье на колени.
— Главное, будьте осторожны... я всегда сама не своя, когда вы уходите в море.
На другое утро папаша Микулен тщетно звал Фредерика: окно молодого человека так и не распахнулось. Тогда он обратился к дочери:
— Ступай ты, авось тебя он услышит.
Но Наис не поняла злобной иронии его слов и пошла будить Фредерика. Совсем еще сонный, он было увлек ее к себе в теплую постель, но девушка убежала, поцеловав его на ходу. Через десять минут молодой человек вышел, одетый в серый парусиновый костюм. Микулен терпеливо дожидался, сидя па парапете террасы.
— Теперь по утрам уже прохладно, вы бы захватили шейный платок, — посоветовал старик.
Наис принесла платок, затем мужчины спустились по крутой лестнице к морю, а девушка, стоя наверху, провожала их взглядом. Садясь в лодку, Микулен оглянулся на дочь, и две глубокие складки резко обозначились в углах его рта.
Уже пять дней неистовствовал мистраль, холодный северо-восточный ветер. Накануне к вечеру он стих, с восходом подул снова, пока еще слабо. В этот утренний час на море, исхлестанном накануне резким ветром, была сильная зыбь; волны отливали всеми оттенками густой синевы, первые косые лучи солнца разбрасывали по их гребням огненные блики. Кристально-прозрачное небо казалось почти белым. Марсель в глубине залива был виден как на ладони, можно было сосчитать окна в домах. На вершинах прибрежных скал заиграли необыкновенно нежные розовые краски.
— Когда пойдем обратно, нас поболтает, — сказал Фредерик.
— Пожалуй, что и так, — отозвался Микулен.
Старик греб молча, не поворачивая головы. С минуту молодой человек смотрел на его напряженную спину, думая о Наис. Он видел загорелую шею старика да мочки красных ушей с продетыми в них золотыми серьгами. Затем он нагнулся, с интересом всматриваясь в морскую глубь, убегавшую из-под лодки. Море потускнело, длинные стебли водорослей разметались по волнам, словно волосы утопленниц. Фредерику стало тоскливо, даже страшновато.
— Послушайте, папаша Микулен, а ветер-то крепчает, — сказал он после долгого молчания, — будьте осторожны, я ведь плаваю как топор.
— Знаю, знаю, — сухо ответил старик.
И продолжал равномерно взмахивать веслами. Лодка плясала на волнах. Огненные блики погасли. Под резкими порывами ветра пена фонтаном взлетала вверх. Фредерику не хотелось выказывать страх, но на душе у него было неспокойно. Он многое бы дал, чтобы лодка повернула к берегу. Наконец, потеряв терпение, он воскликнул:
— Где, к черту, поставлены у вас верши? В Алжир вы меня везете, что ли?
— Теперь уже близко, — не спеша ответил папаша Микулен.
Вдруг он бросил весла, выпрямился и начал внимательно вглядываться в берег, отыскивая ориентир; пришлось грести еще минут пять, пока лодка очутилась меж двумя пробковыми буйками, указывавшими, где поставлены верши. Но он не сразу принялся их вытаскивать, сначала обернулся и посмотрел в сторону Бланкарды. Фредерик, следя за его взглядом, увидел под соснами белое пятно. Это Наис в своем светлом платье все еще стояла, облокотившись о парапет.
— Сколько у вас вершей? — спросил Фредерик.
— Тридцать пять... прохлаждаться не приходится. Он схватил ближайший буек и вытащил первую вершу. Здесь было очень глубоко, и веревке, казалось, не будет конца. Наконец вынырнула плетеная корзина с привязанным к ней большим камнем, который удерживал ее на дне; как только вершу вытащили из воды, три рыбы затрепыхались в ней, словно птицы в клетке. Казалось, слышится шорох крыльев. Вторая корзина была пуста, в третьей лежала довольно редкая находка — маленькая лангуста, которая изо всех сил била хвостом. Теперь Фредерик увлекся, позабыл свои страхи и, перегнувшись через борт, с бьющимся сердцем ожидал появления вершей. Стоило ему услышать шум, похожий на шорох крыльев, как его охватывал азарт охотника, подстрелившего дичь. Вода ручьями текла с вершей, возвращавшихся в лодку. Вскоре одна за другой были подняты все тридцать пять. В них было не менее пятнадцати фунтов рыбы — богатый улов для тех мест, ибо в марсельской бухте, по многим причинам, а в особенности из-за того, что рыбаки ставят там сети с мелкими ячейками, рыбы с каждым годом становится все меньше.
— Кончили! Теперь можно и восвояси, — проговорил Микулен.
Он аккуратно уложил верши на корме. Увидя, что папаша Микулен собирается поднять парус, Фредерик снова встревожился и сказал, что по такому ветру куда благоразумнее возвращаться на веслах. Старик пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Ни звука вокруг. Лишь стрекочут в траве кузнечики. Подобно влюбленным, спало и море. Вдруг во мраке возник какой-то черный силуэт. То приближался старик Микулен. Проснувшись от скрипа окна, он не нашел дочери в ее комнате и вышел, прихватив с собой на всякий случай топорик. Он разглядел под деревом темное пятно и с силой сжал топорище. Но влюбленные спали безмятежным сном; он приблизился, заглянул им в лицо. Слабый возглас вырвался из его груди. Он узнал молодого хозяина. Убить на месте! Нет, за это поплатишься дорого: на земле останутся следы крови. Он поднялся, на его обветренном, искаженном яростью лице залегли складки злобной решимости. Крестьянин в открытую не убивает барина, барин даже в могиле сильнее его. Старик Микулен покачал головой и, не нарушив сна влюбленных, крадучись удалился.
Когда Наис незадолго до рассвета вернулась домой, опасаясь, как бы ее не хватились, окно по-прежнему было раскрыто. За завтраком отец как ни в чем не бывало смотрел на нее, пока она ела, и девушка успокоилась: «Должно быть, он ни о чем не догадывается».
IV
— Господин Фредерик, сдается мне, вы совсем забросили рыбную ловлю, — сказал как-то вечером папаша Микулен.
Госпожа Ростан сидела на террасе в тени сосен и вышивала носовой платочек, а ее сын растянулся рядом и забавы ради бросал в воду мелкие камешки.
— Да, совсем я разленился, — ответил молодой человек.
— Ну и зря, — сказал арендатор. — Вчера в вершах было полным-полно рыбы. В эту пору наловишь сколько душе угодно. Да и развлечетесь. Поедемте завтра поутру?
У него был такой благодушный вид, что Фредерик, подумав о Наис, не решился ему перечить.
— Боже мой, да я охотно поеду, только разбудите меня, а то на рассвете я сплю как убитый.
Госпожа Ростан, слегка встревожившись, опустила вышиванье на колени.
— Главное, будьте осторожны... я всегда сама не своя, когда вы уходите в море.
На другое утро папаша Микулен тщетно звал Фредерика: окно молодого человека так и не распахнулось. Тогда он обратился к дочери:
— Ступай ты, авось тебя он услышит.
Но Наис не поняла злобной иронии его слов и пошла будить Фредерика. Совсем еще сонный, он было увлек ее к себе в теплую постель, но девушка убежала, поцеловав его на ходу. Через десять минут молодой человек вышел, одетый в серый парусиновый костюм. Микулен терпеливо дожидался, сидя па парапете террасы.
— Теперь по утрам уже прохладно, вы бы захватили шейный платок, — посоветовал старик.
Наис принесла платок, затем мужчины спустились по крутой лестнице к морю, а девушка, стоя наверху, провожала их взглядом. Садясь в лодку, Микулен оглянулся на дочь, и две глубокие складки резко обозначились в углах его рта.
Уже пять дней неистовствовал мистраль, холодный северо-восточный ветер. Накануне к вечеру он стих, с восходом подул снова, пока еще слабо. В этот утренний час на море, исхлестанном накануне резким ветром, была сильная зыбь; волны отливали всеми оттенками густой синевы, первые косые лучи солнца разбрасывали по их гребням огненные блики. Кристально-прозрачное небо казалось почти белым. Марсель в глубине залива был виден как на ладони, можно было сосчитать окна в домах. На вершинах прибрежных скал заиграли необыкновенно нежные розовые краски.
— Когда пойдем обратно, нас поболтает, — сказал Фредерик.
— Пожалуй, что и так, — отозвался Микулен.
Старик греб молча, не поворачивая головы. С минуту молодой человек смотрел на его напряженную спину, думая о Наис. Он видел загорелую шею старика да мочки красных ушей с продетыми в них золотыми серьгами. Затем он нагнулся, с интересом всматриваясь в морскую глубь, убегавшую из-под лодки. Море потускнело, длинные стебли водорослей разметались по волнам, словно волосы утопленниц. Фредерику стало тоскливо, даже страшновато.
— Послушайте, папаша Микулен, а ветер-то крепчает, — сказал он после долгого молчания, — будьте осторожны, я ведь плаваю как топор.
— Знаю, знаю, — сухо ответил старик.
И продолжал равномерно взмахивать веслами. Лодка плясала на волнах. Огненные блики погасли. Под резкими порывами ветра пена фонтаном взлетала вверх. Фредерику не хотелось выказывать страх, но на душе у него было неспокойно. Он многое бы дал, чтобы лодка повернула к берегу. Наконец, потеряв терпение, он воскликнул:
— Где, к черту, поставлены у вас верши? В Алжир вы меня везете, что ли?
— Теперь уже близко, — не спеша ответил папаша Микулен.
Вдруг он бросил весла, выпрямился и начал внимательно вглядываться в берег, отыскивая ориентир; пришлось грести еще минут пять, пока лодка очутилась меж двумя пробковыми буйками, указывавшими, где поставлены верши. Но он не сразу принялся их вытаскивать, сначала обернулся и посмотрел в сторону Бланкарды. Фредерик, следя за его взглядом, увидел под соснами белое пятно. Это Наис в своем светлом платье все еще стояла, облокотившись о парапет.
— Сколько у вас вершей? — спросил Фредерик.
— Тридцать пять... прохлаждаться не приходится. Он схватил ближайший буек и вытащил первую вершу. Здесь было очень глубоко, и веревке, казалось, не будет конца. Наконец вынырнула плетеная корзина с привязанным к ней большим камнем, который удерживал ее на дне; как только вершу вытащили из воды, три рыбы затрепыхались в ней, словно птицы в клетке. Казалось, слышится шорох крыльев. Вторая корзина была пуста, в третьей лежала довольно редкая находка — маленькая лангуста, которая изо всех сил била хвостом. Теперь Фредерик увлекся, позабыл свои страхи и, перегнувшись через борт, с бьющимся сердцем ожидал появления вершей. Стоило ему услышать шум, похожий на шорох крыльев, как его охватывал азарт охотника, подстрелившего дичь. Вода ручьями текла с вершей, возвращавшихся в лодку. Вскоре одна за другой были подняты все тридцать пять. В них было не менее пятнадцати фунтов рыбы — богатый улов для тех мест, ибо в марсельской бухте, по многим причинам, а в особенности из-за того, что рыбаки ставят там сети с мелкими ячейками, рыбы с каждым годом становится все меньше.
— Кончили! Теперь можно и восвояси, — проговорил Микулен.
Он аккуратно уложил верши на корме. Увидя, что папаша Микулен собирается поднять парус, Фредерик снова встревожился и сказал, что по такому ветру куда благоразумнее возвращаться на веслах. Старик пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127