Вот вам голая правда; выводите из нее какое угодно заключение.
I
Аббат Пенту вот уже сорок лет, как священствует в Сен-Маршальском приходе. В настоящее время ему семьдесят лет. Он маленький, сухонький старичок, с загрубелым, красным, как кирпич, лицом и смахивает на крестьянина в своей старенькой, поношенной сутане, которую носит вместо блузы.
История его проста. Он сын бедного дровосека, жившего в соседнем селении Мерендек. Слабосильный от природы, он должен был переносить колотушки своих братьев, пока ему не посчастливилось заинтересовать одну барыню, поместившую его в Герандскую семинарию. Черная работа приводила его в ужас, — он содрогался при мысли о том, чтобы таскать тяжелые вязанки на спине и рубить деревья, и охотнее согласился бы просить милостыню по большим дорогам, чем сделаться дровосеком, как отец. В сущности, он захотел быть священником, чтобы не быть ни чернорабочим, ни солдатом. При этом в нем жила наивная вера ребенка. Он прожил семинарские годы в безусловном повиновении, слепо веруя во все, во что ему приказывали верить священники. Крайне ограниченный и бездарный, он не утруждал своей головы мышлением, убежденный, что бог мыслит за него. Когда он был посвящен, то вышел из семинарии вполне вымуштрованный и желал одного только: спокойно отправлять свое ремесло. Нант-ский епископ переводил его сначала из одного небольшого прихода в другой, потом, убедясь в его ограниченной невинности и поняв, каким послушным орудием будет он в его руках, отправил в Сен-Маршаль, где и забыл его.
Сен-Маршаль — деревушка Нижней Бретани, затерявшаяся в полях. Железная дорога из Нанта в Брест обходит ее за десять лье; селение притаилось в глуши, на равнине, обвеваемой ветрами океана, зеленая линия которого виднеется вдали, на горизонте. Деревушка насчитывает около четырехсот душ населения; в ней царит большая бедность, потому что почва каменистая и ощущается недостаток в воде. Ее страдальческое население как будто живет за тысячу лье от современной Франции. И вот где прожил свой век аббат Пенту, среди крестьян, и окончательно отупел в забытом углу, где протекала его жизнь.
Постепенно аббат Пенту сжился со своим бесхитростным существованием, как манежная лошадь. Поутру месса; после полудня урок катехизиса; вечером игра в карты с каким-нибудь соседом. Трехсот франков дохода, приносимого его приходом, недостаточно для его существования, и ему пришлось, несмотря на все отвращение к полевому труду, взяться за заступ и вскопать огород, где у него растет капуста и картофель. Там можно видеть, как он, сняв сутану, с непокрытой головой, борется с землею, слишком твердой для его худых рук. Затем он надевает сутану и идет исповедовать крестьянских девушек, весь запыхавшись от работы, припоминая привычные латинские формулы, которые отчитывает залпом и совершенно машинально. У него есть готовые фразы, привычные жесты; он их повторяет в течение полувека и не отступает от них. Религия стала для него ремеслом, которое он изучил до такой степени, что отправляет свое служение без всякого внимания. Он служит механически, как заведенная машина. В сущности, он очень набожен, но набожность его перешла в уважение к обрядам, удовлетворяющимся ежечасным повторением одних и тех же подробностей культа. Вернувшись к земле, обратившись в одного из тех мирных волов, которые медленно проходят по высокой траве, он бы поклонился солнцу с такою же верою, с какой поклоняется Христу.
Тем временем в течение полувека он повенчал почти всю деревушку и окрестил целое поколение. Он — патриарх Сен-Маршаля. В праздники ему приносят яиц и масла. С ним советуются во всех важных делах; он разбирает тяжбы, улаживает семейные распри, делит наследства. И нет ничего естественнее верховной власти этого кюре, — ведь он один читает в книгах, он один находится в общении с наукой и с богом. Все его слушаются и следуют его указаниям. Он представитель власти, более могущественной, чем сам мэр: тот говорит только от имени правительства, а он от имени неба, небо же продолжает быть для крестьянина страшной силой, перед которой он склоняет голову. Во всем околотке нет ни одного неверующего. По воскресеньям церковь набита битком; женщины стоят по одну сторону, мужчины по другую. Когда кюре выходит с дарами, он окидывает взглядом церковь и удостоверяется, вся ли его паства налицо. Если какая-нибудь «овца» отсутствует, она должна оправдать свое отсутствие важной причиной — болезнью, мешающей двигаться, а иначе он разгромит заблудшую овцу. С кафедры раздаются страшные угрозы против нечестивых, описываются муки ада, пламя, котлы, полные кипящим маслом, грешники, поджариваемые на раскаленных железных полосах. Мужчины и женщины содрогаются, детям, по выходе из церкви, целую неделю снятся страшные сны. Религия царит над этими скудными умами, внушая страх. Без сомнения, кюре — добрейший человек, и мухи не обидит, но он читает такие проповеди, какие сам слышал, и сам живет в страхе и трепете перед грозным богом; верит в чудесные истории католичества и в легенды, и вот почему набожность Сен-Маршаля пропитана робостью и смирением; вот почему его приниженность напоминает приниженность дикарей, которые живут под опасением града и молнии, вечно готовых разразиться над ними.
Однажды в воскресенье за мессой аббат Пенту замечает, что Марианны Руссель нет на ее обычном месте — напротив кропильницы. И вот после завтрака он идет к Русселям, чтобы узнать, не больна ли Марианна. Тихими шагами проходит он по деревушке, еле передвигая ноги, одеревеневшие от старости; на неподвижном, загрубелом лице его кажутся живыми только маленькие серые глазки, ясные и невинные, как глаза младенца.
Крестьяне останавливают его на пути, расспрашивают, какова будет завтра погода; а он поглядывает на небо, качает головой и наконец сулит хорошую погоду. Несколько шагов далее внимание его привлекается женщиной, стирающей белье; затем он входит в один двор — поглядеть на выводок цыплят. Везде он как дома. Только поношенная сутана отличает его от остальных крестьян; а то у него и идеи и речь крестьянина и крестьянское же неподвижное лицо. Наконец он входит к Русселям. Марианна дома, здорова и разговаривает с соседкой, долговязой Нанеттой.
— Что это значит, Марианна? Вы пропускаете обедню!
И, не дав ей времени объясниться, говорит, что это нехорошо, что дьявол сторожит ее и что она, наверное, пойдет в ад, если у ней нет религии. Марианна наконец находит возможность оправдаться.
— Послушайте господин кюре, я в церкви не была из-за девочки... Она очень больна. Сегодня утром я думала, что она умрет. Ну, вот и не посмела уйти из дому...
— Ваша дочка Катрина больна?
— Да, господин кюре, она лежит на нашей кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
I
Аббат Пенту вот уже сорок лет, как священствует в Сен-Маршальском приходе. В настоящее время ему семьдесят лет. Он маленький, сухонький старичок, с загрубелым, красным, как кирпич, лицом и смахивает на крестьянина в своей старенькой, поношенной сутане, которую носит вместо блузы.
История его проста. Он сын бедного дровосека, жившего в соседнем селении Мерендек. Слабосильный от природы, он должен был переносить колотушки своих братьев, пока ему не посчастливилось заинтересовать одну барыню, поместившую его в Герандскую семинарию. Черная работа приводила его в ужас, — он содрогался при мысли о том, чтобы таскать тяжелые вязанки на спине и рубить деревья, и охотнее согласился бы просить милостыню по большим дорогам, чем сделаться дровосеком, как отец. В сущности, он захотел быть священником, чтобы не быть ни чернорабочим, ни солдатом. При этом в нем жила наивная вера ребенка. Он прожил семинарские годы в безусловном повиновении, слепо веруя во все, во что ему приказывали верить священники. Крайне ограниченный и бездарный, он не утруждал своей головы мышлением, убежденный, что бог мыслит за него. Когда он был посвящен, то вышел из семинарии вполне вымуштрованный и желал одного только: спокойно отправлять свое ремесло. Нант-ский епископ переводил его сначала из одного небольшого прихода в другой, потом, убедясь в его ограниченной невинности и поняв, каким послушным орудием будет он в его руках, отправил в Сен-Маршаль, где и забыл его.
Сен-Маршаль — деревушка Нижней Бретани, затерявшаяся в полях. Железная дорога из Нанта в Брест обходит ее за десять лье; селение притаилось в глуши, на равнине, обвеваемой ветрами океана, зеленая линия которого виднеется вдали, на горизонте. Деревушка насчитывает около четырехсот душ населения; в ней царит большая бедность, потому что почва каменистая и ощущается недостаток в воде. Ее страдальческое население как будто живет за тысячу лье от современной Франции. И вот где прожил свой век аббат Пенту, среди крестьян, и окончательно отупел в забытом углу, где протекала его жизнь.
Постепенно аббат Пенту сжился со своим бесхитростным существованием, как манежная лошадь. Поутру месса; после полудня урок катехизиса; вечером игра в карты с каким-нибудь соседом. Трехсот франков дохода, приносимого его приходом, недостаточно для его существования, и ему пришлось, несмотря на все отвращение к полевому труду, взяться за заступ и вскопать огород, где у него растет капуста и картофель. Там можно видеть, как он, сняв сутану, с непокрытой головой, борется с землею, слишком твердой для его худых рук. Затем он надевает сутану и идет исповедовать крестьянских девушек, весь запыхавшись от работы, припоминая привычные латинские формулы, которые отчитывает залпом и совершенно машинально. У него есть готовые фразы, привычные жесты; он их повторяет в течение полувека и не отступает от них. Религия стала для него ремеслом, которое он изучил до такой степени, что отправляет свое служение без всякого внимания. Он служит механически, как заведенная машина. В сущности, он очень набожен, но набожность его перешла в уважение к обрядам, удовлетворяющимся ежечасным повторением одних и тех же подробностей культа. Вернувшись к земле, обратившись в одного из тех мирных волов, которые медленно проходят по высокой траве, он бы поклонился солнцу с такою же верою, с какой поклоняется Христу.
Тем временем в течение полувека он повенчал почти всю деревушку и окрестил целое поколение. Он — патриарх Сен-Маршаля. В праздники ему приносят яиц и масла. С ним советуются во всех важных делах; он разбирает тяжбы, улаживает семейные распри, делит наследства. И нет ничего естественнее верховной власти этого кюре, — ведь он один читает в книгах, он один находится в общении с наукой и с богом. Все его слушаются и следуют его указаниям. Он представитель власти, более могущественной, чем сам мэр: тот говорит только от имени правительства, а он от имени неба, небо же продолжает быть для крестьянина страшной силой, перед которой он склоняет голову. Во всем околотке нет ни одного неверующего. По воскресеньям церковь набита битком; женщины стоят по одну сторону, мужчины по другую. Когда кюре выходит с дарами, он окидывает взглядом церковь и удостоверяется, вся ли его паства налицо. Если какая-нибудь «овца» отсутствует, она должна оправдать свое отсутствие важной причиной — болезнью, мешающей двигаться, а иначе он разгромит заблудшую овцу. С кафедры раздаются страшные угрозы против нечестивых, описываются муки ада, пламя, котлы, полные кипящим маслом, грешники, поджариваемые на раскаленных железных полосах. Мужчины и женщины содрогаются, детям, по выходе из церкви, целую неделю снятся страшные сны. Религия царит над этими скудными умами, внушая страх. Без сомнения, кюре — добрейший человек, и мухи не обидит, но он читает такие проповеди, какие сам слышал, и сам живет в страхе и трепете перед грозным богом; верит в чудесные истории католичества и в легенды, и вот почему набожность Сен-Маршаля пропитана робостью и смирением; вот почему его приниженность напоминает приниженность дикарей, которые живут под опасением града и молнии, вечно готовых разразиться над ними.
Однажды в воскресенье за мессой аббат Пенту замечает, что Марианны Руссель нет на ее обычном месте — напротив кропильницы. И вот после завтрака он идет к Русселям, чтобы узнать, не больна ли Марианна. Тихими шагами проходит он по деревушке, еле передвигая ноги, одеревеневшие от старости; на неподвижном, загрубелом лице его кажутся живыми только маленькие серые глазки, ясные и невинные, как глаза младенца.
Крестьяне останавливают его на пути, расспрашивают, какова будет завтра погода; а он поглядывает на небо, качает головой и наконец сулит хорошую погоду. Несколько шагов далее внимание его привлекается женщиной, стирающей белье; затем он входит в один двор — поглядеть на выводок цыплят. Везде он как дома. Только поношенная сутана отличает его от остальных крестьян; а то у него и идеи и речь крестьянина и крестьянское же неподвижное лицо. Наконец он входит к Русселям. Марианна дома, здорова и разговаривает с соседкой, долговязой Нанеттой.
— Что это значит, Марианна? Вы пропускаете обедню!
И, не дав ей времени объясниться, говорит, что это нехорошо, что дьявол сторожит ее и что она, наверное, пойдет в ад, если у ней нет религии. Марианна наконец находит возможность оправдаться.
— Послушайте господин кюре, я в церкви не была из-за девочки... Она очень больна. Сегодня утром я думала, что она умрет. Ну, вот и не посмела уйти из дому...
— Ваша дочка Катрина больна?
— Да, господин кюре, она лежит на нашей кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127