Он доказал ей, что Короленко - вреднейший идеалист и метафизик, что
вся литература - он ее не читал - "пытается гальванизировать гнилой труп
народничества". Доказал и, наконец, сунув мундштук за пояс, торжественно
ушел, а барышня, проводив его, в изнеможении - и, конечно, красиво -
бросилась на диван, возгласив жалобно:
- Господи, это же не человек, а - дурная погода!
В. Г., смеясь, выслушал мой рассказ, помолчал, посмотрел на реку,
прищурив глаза и негромко, дружески заговорил:
- Не спешите выбрать верования, я говорю - выбрать, потому что мне
кажется теперь их не вырабатывают, а именно - выбирают. Вот, быстро вхо-
дит в моду материализм, соблазняя своей простотой... Он особенно привле-
кает тех, кому лень самостоятельно думать. Его охотно принимают франты,
которым нравится все новое, хотя бы оно и не отвечало их натурам, вку-
сам, стремлениям...
Он говорил задумчиво, точно беседуя сам с собою, порою прерывал речь
и слушал, как где-то внизу, на берегу, фыркает пароотводная трубка, гу-
дят сигналы на реке.
Говорил он о том, что всякая разумная попытка об'яснить явления жизни
заслуживает внимания и уважения, но следует помнить, что "жизнь слагает-
ся из бесчисленных, странно спутанных кривых" и что "крайне трудно зак-
лючить ее в квадраты логических построений".
- Трудно привести даже в относительный порядок эти кривые, взаимно
пересекающиеся линии человеческих действий и отношений, - сказал он,
вздохнув и махая шляпой в лицо себе.
Мне нравилась простота его речи и мягкий вдумчивый тон. Но - по су-
ществу, все, что он говорил о марксизме было уже - в других словах -
знакомо мне. Когда он прервал речь, я торопливо спросил его: почему он
такой ровный, спокойный?
Он надел шляпу, взглянул в лицо мне и, улыбаясь, ответил:
- Я знаю, что мне нужно делать, и убежден в полезности того, что де-
лаю. А - почему вы спросили об этом?
Тогда я начал рассказывать ему о моих недоумениях и тревогах. Он
отодвинулся от меня, наклонился - так ему было удобнее смотреть в лицо
мне - и молча внимательно слушал.
Потом тихо сказал:
- В этом не мало верного. Вы наблюдаете хорошо.
И - усмехнулся, положив руку на плечо мне.
- Не ожидал, что вас волнуют эти вопросы. Мне говорили о вас, как о
человеке иного характера... веселом, грубоватом и враждебном интеллиген-
ции...
И, как-то особенно крепко, он стал говорить об интеллигенции: она
всегда и везде была оторвана от народа, но это потому, что она идет впе-
реди, таково ее историческое назначение.
- Это - дрожжи всякого народного брожения и первый камень в фундамен-
те каждого нового строительства. Сократ, Джордано Бруно, Галилей, Ро-
беспьер, наши декабристы, Перовская и Желябов, все, кто сейчас голодают
в ссылке, с теми, кто в эту ночь сидит за книгой, готовя себя к борьбе
за справедливость, - а прежде всего, конечно, в тюрьму, - все это - са-
мая живая сила жизни, самое чуткое и острое орудие ее.
Он взволнованно поднялся на ноги и, шагая перед скамьей взад и впе-
ред, продолжал:
- Человечество начало творить свою историю с того дня, когда появился
первый интеллигент; миф о Прометее - это рассказ о человеке, который на-
шел способ добывать огонь и этим сразу отделил людей от зверей. Вы пра-
вильно заметили недостатки интеллигенции, книжность, отрыв от жизни, -
но еще вопрос: недостатки ли это? Иногда, для того чтобы хорошо видеть,
необходимо именно отойти, а не приблизиться. - А главное, что я вам дру-
жески советую, считая себя более опытным, чем вы, - обращайте больше
внимания на достоинства. Подсчет недостатков увлекают всех нас, - это
очень простое и не безвыгодное дело для каждого. Но Вольтер, несмотря на
его гениальность, был плохой человек, - однако он сделал великое дело -
выступил защитником несправедливо осужденного. Я не говорю о том,
сколько мрачных предрассудков разрушено им, но вот эта его упрямая защи-
та безнадежного, казалось, дела, это великий подвиг. Он понимал, что че-
ловек прежде всего должен быть гуманным человеком. Необходима - справед-
ливость. Когда она, накопляясь понемногу маленькими искорками, образует
большой огонь, он сожжет всю ложь и грязь земли, и только тогда жизнь
изменит свои тяжелые, печальные формы. Упрямо, не щадя себя, никого и
ничего не щадя - вносите в жизнь справедливость, - вот как я думаю.
Он, видимо, устал, - он говорил очень долго, - сел на скамью, но,
взглянув в небо, сказал:
- А ведь уже поздно или - рано, - светло! И, кажется, будет дождь.
Пора домой!
Я жил в двух шагах, он - версты за две. Я вызвался проводить его, и
мы пошли по улицам сонного города, под небом в темных тучах.
- Что же, пишете вы?
- Нет.
- Почему?
- Времени не имею...
- Жаль и напрасно. Если б вы хотели, время нашлось бы. Я - серьезно
думаю - кажется, у вас есть способности... Плохо вы настроены, сударь...
Он стал рассказывать о непоседливом Глебе Успенском, но - вдруг хлы-
нул обильный летний дождь, покрыв город серой сетью. Мы постояли под во-
ротами несколько минут и, видя, что дождь - надолго, разошлись...
II. В. Г. Короленко.
Когда я вернулся в Нижний из Тифлиса, - В. Г. Короленко был в Петер-
бурге.
Не имея работы, я написал несколько маленьких рассказов и послал их в
"Волжский Вестник" Рейнгардта, самую влиятельную газету Поволжья, благо-
даря постоянному сотрудничеству в ней В. Г.
Рассказы были подписаны М. Г. - или Г-ий, - их быстро напечатали,
Рейнгардт прислал мне довольно лестное письмо и кучу денег, около трид-
цати рублей. Из каких-то побуждений, теперь забытых мною, я ревниво
скрывал свое авторство даже от людей очень близких мне, от Н. З. Ва-
сильева и А. И. Ланина; не придавая серьезного значения этим рассказам,
я не думал, что они решат мою судьбу. Но Рейнгардт сообщил Короленко мою
фамилию, и, когда В. Г. вернулся из Петербурга, мне сказали, что он хо-
чет видеть меня.
Он жил все в том же деревянном доме архитектора Лемке на краю города.
Я застал его за чайным столом в маленькой комнатке окнами на улицу, с
цветами на подоконниках и по углам, с массой книг и газет повсюду.
Жена и дети, кончив пить чай, собирались гулять. Он показался мне еще
более прочным, уверенным и кудрявым.
- А мы только что читали ваш рассказ "О чиже" - ну, вот, вы и начали
печататься, поздравляю! Оказывается, вы - упрямый, все аллегории пишете?
Что же, - и аллегория хороша, если остроумна, и упрямство - не дурное
качество...
Он сказал еще несколько ласковых слов, глядя на меня прищуренными
глазами. Лоб и шея у него густо покрыты летним загаром, борода - выцве-
ла. В сарпинковой рубахе синего цвета, подпоясанной кожаным ремнем, в
черных брюках, заправленных в сапоги, он, казалось, только что пришел
откуда-то издалека и сейчас снова уйдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69